Глава 3 «И загадочных древних ликов На меня посмотрели очи». А.А.
Глава 3
«И загадочных древних ликов
На меня посмотрели очи». А.А.
С весны 1913 года по 1915 год Ахматова и Недоброво неразлучны.
Николай Владимирович деликатно шлифовал попавший ему в руки драгоценный материал — эту необычайно красивую и талантливую юную женщину. «Шлифовка» относилась не столько к обучению ее хорошим манерам (как считали многие), сколько к формированию личности и художественного вкуса. Манеры Анны уже не выдавали «дворняжки» — ведь и в ее семье говорили на французском и обращались друг к другу на «вы». Только маловато она жила в семье, да и семья могла больше обучить безалаберности, чем хорошим манерам. Аристократизм Недоброво, — деликатный, не акцентированный, идущий от внутреннего достоинства, как бы задавал Анне верную ноту. Она фантастически быстро схватывала нужную интонацию. Некая вульгарность или наигранная инфернальность, проскальзывавшие в «Собаке», ушли. Одесский жест уже стал инородным, как и манера скандалить с несдержанностями лексики. Но и оттенки, детали, мелочи, из которых и состоял внешний лоск настоящей леди, были живо усвоены Анной.
Недоброво оказался отличным учителем. Не раздражался, как Гумилев, без тени высокомерия и менторства умел говорить о самых тонких вещах. Его феноменальная эрудиция, знание русской истории и поэзии, способность видеть современный литературный процесс в его историческом развитии помогли Ахматовой обрести системность литературного мышления и определить свое место в поэзии.
Целый год ты со мной неразлучен,
А как прежде и весел и юн!
Неужели же ты не измучен
Смутной песней затравленных струн…
(…)
Верно, мало для счастия надо
Тем, кто нежен и любит светло,
Что ни ревность, ни гнев, ни досада
Молодое не тронут чело.
Тихий, тихий и ласки не просит,
Только долго глядит на меня,
И с улыбкой блаженной выносит
Страшный бред моего забытья.
Прочтя новые стихи, Анна опустила ресницы перед своим учителем и возлюбленным.
— Слушаю, слушаю ваши «песни» и не пойму секрета… Что-то отдается в самой глубине моей души… Что-то важное и не переводимое в прозу, как музыка. Вы любите звучание органа?
— Я вообще равнодушна к музыке. Не выпало случая полюбить ее.
— Поразительно! При таком уникальном слухе!
— Медведь на ухо наступил. Я не могу не сфальшивить даже в простой песенке.
— Песенка — грубый механизм. И это не слух виноват, а неумение владеть голосом как инструментом. У вас поразительный внутренний слух! Вы слышите тоны и ритмы выстраиваемых слов, причем в разных регистрах. Сразу на нескольких уровнях. Так из органного нутра, из переливов смутных звуковых струй, ритмов постепенно вырисовывается мелодия. Никогда не задумывались, почему написали фразу именно так?
— Так благозвучней и выразительней… Но верно: музыку стиха я слышу внутри до рождения слов. Она формируется в звуки, звуки в слова по неким собственным законам — колдовство какое-то.
О, это был прохладный день
В чудесном городе Петровом.
Лежал закат костром багровым,
И медленно густела тень.
Ты только тронул грудь мою,
Как лиру трогали поэты,
Чтоб слышать кроткие ответы
На требовательное «люблю!»…
Стихи о страсти. Анна потом посвящала их другим, более темпераментным возлюбленным. Для Недоброво, о котором можно сказать — «тихий, тихий и ласки не просит», духовный союз значил больше союза тел. Он упивался интеллектуальной, духовной близостью с Анной. Но и как женщина она его волновала чрезвычайно, хотя тень жены, которую Николай Владимирович безмерно уважал, мешала ему отдаться плотским радостям полностью. Но Анна — сплошной соблазн, ломающий всякие препятствия. Они встречались то на его роскошной даче, то в нищей тесноте ее комнатенки на Тучке. На лето супруга увозила болезненного «мальчика» на юг, и Анна тосковала целых три месяца. Правда, были и в эти дни увлечения, были стихи. Но главным в круговерти оставался Недоброво.
Осенью возобновлялись прогулки с долгими, умными разговорами. Зимой — выходы в свет, катание на лыжах, любимое обоими.
Анна с удовольствием появлялась в обществе с ослепительно красивым и изысканным кавалером. Она часто бывала в доме Недоброво на раутах, обедах, вечерах. Она люто ненавидела Любовь Александровну именно за почтительное уважение к ней мужа. И за то спокойствие, с которым эта великосветская дама принимала его увлечение Анной. Словно не видела в ней опасной соперницы.
Любовь Александровну же больше всего беспокоили покой и здоровье мужа. Она ревновала, но прятала свою боль, стараясь ни в чем не проявлять неприязни к Ахматовой, не разрушать счастливого настроения горячо любимого супруга.
Николай Владимирович, обладавший поразительной интуицией, пророчески определил гениальность своей возлюбленной на десятилетия вперед, предсказав пути развития поэтического дара. Их отношения окрашивала почти мистическая близость — близость душ, когда в человеке открывается многое, о чем он сам, может быть, и не подозревал.
Особенную радость приносили поездки в Киев. Здесь они вместе обходили соборы лавры. У иконы Божьей Матери в храме Святой Софии непременно стояли подолгу.
— Я к ней часто прихожу как к своей защитнице. Надо же обеспечить надежных покровителей в загробной жизни.
— Анна, ваша земная жизнь будет долгой, — тихо, как тайну, выдохнул он в ее щеку, тепло окрашенную пламенем свечей.
— И все равно — уходить в неведомое страшно. Вон ведь сколько нагрешила.
— Любовь не может быть грехом. Для разума, да и для духа — она как крылья! — Глаза Николая распахнулись, затягивая Анну в глубокую синеву, таившую свет высшей правды.
— Верю. Вам верю. Верю и знаю: любовь и есть Бог.
— Если верите в это, поверьте и еще в одну истину — наша жизнь на земле не кончается с умиранием, душа бессмертна. Православная вера дает человеку силу жить и силу умереть. Традициями православия крепка Россия. Но вот что интересно: в раннем православии были зачатки учения, близкого к корням буддизма.
— Гумилев рассказывал мне о реинкарнации — колесе жизни. Он верит, что этим вот воплощением не завершается жизнь духа. Мы можем прийти еще, а может, уже были здесь. И каждый несет свою карму — выполняет задание нового урока, исправляет ошибки прошлого.
— У меня такое ощущение, что ваш дар стихосложения — божественное призвание. Вы родились с печатью Божией — с предназначенной миссией. То есть с определенной кармической задачей.
— Рассказывать о любовных переживаниях? Не слишком ли легковесно?
— Это начало. У вас будет другой голос и другие слова. Поверьте мне здесь, под золотыми куполами: вы будете писать поэмы, сцены, повести. Эпическая тема — тема родины, народа, всего вот этого, — он кивнул на темное золотое свечение собора, — прорвется в ваш стих, даст ему новое звучание.
— Вы говорите как посвященный. Посвященный в смысл жизни и тайны мироздания.
— Это оттого, что я уже на краю и могу заглядывать по ту сторону. Мне недолго осталось. Как ни старается моя Люба возить меня по курортам, туберкулез не сдается, его задача — убрать меня, уж не знаю зачем. — Николай пошел в боковой неф, остановился у иконы Николая Чудотворца. — Я так много не доделал, даже книгу о Тютчеве не дописал. И еще столько всего хотел бы осуществить… Если только чудо… Но… — Он тяжело вздохнул, нездешний огонь его глаз померк. Губы попытались улыбнуться: — Оставлю все недоделанное для следующих жизней.
— Перестаньте говорить о смерти. Вы должны жить!
Тогда и родились стихи:
И в Киевском храме Премудрости Бога,
Припав к солее, тебе поклялась,
Что будет моею твоя дорога,
Где бы она ни вилась…
Клятва в храме, означавшая как бы тайное соединение судеб перед Богом, то есть брачный союз, — поэтическая фантазия Анны и прозрачный намек на ее готовность стать женой Недоброво. В ее отношениях с Николаем Владимировичем тема брака возникала неоднократно.
…Они шли по осеннему саду у дачи Недоброво в Павловске. Вдоль аллеи кленов, сквозь палую листву пробились и выстроились рядами сиреневые колокольчики — нежные, словно фарфоровые.
— Это безвременники. Когда-то луковицы этих цветов завезли в Россию с греческого острова, славящегося разными видами крокусов. Они прижились, но упорно не меняют свои часы: путают весну с осенью.
— Совершенно весенняя хрупкость и нежность. Безвременник… — Анна помолчала. — А ведь много и нас — безвременников. Родился не в свое время, и все зря — и дар, и голос…
— Судьба бывает до обидного нелепа. Мне временами даже страшно за нас с Любой, так встретиться и так срастись — редкое везение. А за дары частенько приходится платить. Мне же еще привалило немыслимое счастье — встретить вас!..
Анна отвернулась, поднимая кленовые листья. Вот когда с языка были готовы сорваться те самые интонации — отчаяния и обиды. Неужели он не понимает, как ранит ее признанием своего счастья с женой? Она долго молчала.
— А у меня брак не сложился. Гумилев — личность огромная и неординарная. Но мы как эти безвременники — перепутали время и встретились, в сущности, чужими. Так и живем, не совпадая, — каждый по своим часам… А вам не кажется, Николай, что такие близкие во всем люди, как мы с вами, могли бы прожить очень интересную, насыщенную жизнь? Это, конечно, в качестве теории.
— Разве мы собираемся расставаться? — Он взял ее под руку и теснее прижал к себе. — Анна, а ведь я не мыслю жизни без вас. Совершенно не мыслю.
— Но так почему же тогда?.. Мы — пара!
— Давайте рассуждать трезво: моя жизнь на излете. Кроме того, материально я полностью завишу от Любови Александровны. — Он виновато взглянул на нее. — Простите… Такая проза.
Анна лишь печально и долго смотрела ему в глаза, в это мгновение мысленно прощаясь с тем, кто не оправдал ее надежды.
Зимой 1913 года супруги Недоброво провели месяц в Павловске, где Анна и Николай часто встречались, бегая на лыжах. А два последующих года Недоброво жили в Царском Селе. Как говорила Ахматова: «Поближе ко мне».
Недоброво провел огромную работу, подбирая стихи Анны к новому сборнику «Четки»: выстраивал композицию, отслеживал верность ритма каждого стиха, давал советы, удивлявшие ее своей точностью. Когда в 1914 году сборник вышел, он написал не просто статью, а целое исследование с подробным анализом поэтики Ахматовой. Строфу за строфой взвешивал и оценивал как поэтическую драгоценность. Эстет Недоброво и здесь выступил тонким ценителем вдохновенного творчества.
«Это книга властных стихов, вызывающих большое доверие. А перводвижущей силой ахматовской поэзии является новое умение любить человека, дар его героического освещения. (…) Самое спокойствие и признание и болей, и слабостей, самое, наконец, изобилие поэтически претворенных мук — все свидетельствует не о плаксивости по случаю жизненных пустяков, но открывает лирическую душу, скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую и уж явно господствующую, а не угнетенную».
Перечитывая статью в конце жизни, Анна Андреевна заметила: «Это лучшее, что написано о молодой Ахматовой».
«Царскосельской идиллией» назвала Ахматова свой роман с Недоброво. А позже добавила: «Идиллия превратилась в трагедию».
Николай Владимирович, человек чрезвычайно осторожный в выражении чувств, не сдержав желания поделиться впечатлениями, стал писать письма о своей любви к Анне единственному близкому другу, живущему в Лондоне, — тому самому Борису фон Анрепу. Потребность рассказывать о любимых свойственна влюбленным. Недоброво писал много и чрезвычайно поэтично, воспевая Ахматову и как женщину, и как поэта. Приехав в Петербург по делам службы, Анреп навестил Недоброво в его доме. На званом обеде присутствовала Анна. Анрепу было довольно одного взгляда, чтобы влюбиться в нее со всей мощью великана, силача, ловеласа и художника. Анна ответила взаимностью. Оба постарались скрыть внезапный шквал нахлынувших чувств. Но тщетно. Или плохо старались?
Любовь у Анны Андреевны всегда выступает в облике Рока, не дающего выбора. Но выбор был — в ущерб своим эгоистическим желаниям. Последний вариант Анна никогда не рассматривала, лишь выше оценивала собственный грех и покаяние. Классическая схема любовной трагедии, дающая наибольший накал чувств поэзии Ахматовой, выходящей к вселенским началам судьбы, страшной кары и земного соблазна, непрощенного греха.
«Судьба поэта должна быть трагичной», — считала Анна Андреевна. И пока исторические взрывы не исковеркали ее вполне благополучную линию жизни, виртуозно создавала трагические ситуации собственными силами.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.