СУДЬБЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
СУДЬБЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
В основе представления Фурье об истории развития человечества лежит идея прогресса, которую он воспринял от просветителей XVIII века.
Судьбу человечества Фурье связывает с общей схемой развития вселенной. Каждая планета, по его словам, рождается и, подобно человеку, проходит фазы детства, юности, зрелого возраста, упадка и старости. Разумеется, и человечество не будет жить вечно. Оно пройдет определенный цикл развития, который, по подсчетам Фурье, продолжается в общей сложности 80 тысяч лет и распадается на 32 периода и четыре закономерно сменяющиеся фазы. Первые семь периодов — время дисгармонии, когда человечество набирает силы, фаза детства, в конце которой мы сейчас пребываем. Продолжительность ее — 5 тысяч лет. Затем идут 18 периодов Гармонии, которые делятся на две фазы: возмужалости (в 35 тысяч лет) и упадка. С 26-го периода начнется фаза дисгармонии — время старческой слабости. Она будет продолжаться 5 тысяч лет, и с ее завершением наступит конец земного существования человечества.
Впоследствии в «Новом промышленном мире» Фурье даст более четкую классификацию первых восьми периодов социальной эволюции, снабдив ее соответствующей таблицей:
Периоды, предшествовавшие индустрии
0. Хаотический, без человека
1. Первобытный
2. Дикость или инертность
Промышленность раздробленная, отталкивающая
3. Патриархат, мелкая индустрия
4. Варварство, средняя индустрия
5. Цивилизация, крупная индустрия
Индустрия общественная, притягательная
6. Гарантизм, полуассоциации
7. Социантизм, простая ассоциация
8. Гармонизм, сложная ассоциация
Исследователями наследия Фурье эта таблица будет рассматриваться в ряду его многочисленных фантазий, но она интересна тем, как автор объясняет смену одного периода другим. Дисгармония первых периодов, по его убеждению, результат недостатка средств существования на земном шаре. Период «счастливого детства», «естественного состояния, когда человечество только начинало заниматься земледелием и скотоводством», сменился другим, с более усовершенствованными орудиями труда и появлением относительного изобилия, необходимого для развития человечества на новой исторической ступени. Как видим, подобно Руссо, Фурье объясняет исторический процесс, исходя из противоречий между потребностями человека и ресурсами общества.
В таблице социальной эволюции интересно и то, что определяющим признаком каждого исторического периода Фурье считает уровень организации материального производства, так как «организация производственного механизма — стержень человеческого общества» и только «преобразование производства — непременный путь ко всякому благотворительному преобразованию иного рода». Фурье предполагает, что переход к новому социальному периоду всегда отмечен увеличением количества производимых благ и влечет за собой лучшее их распределение. Прогресс, по его словам, «пролагал себе путь в едва заметных изменениях орудий производства».
От первобытных серий, от дикости и инертности человечество двигалось к патриархату под влиянием образования раздробленных хозяйств, изобретения орудий труда. От патриархата к варварству — вследствие зарождения и роста средней промышленности, от варварства к цивилизации — благодаря предоставлению гражданских прав женщине, а также в связи с развитием крупной промышленности, наук и искусств.
Фурье утверждает, что между различными социальными периодами образуются промежуточные общества и что в этом процессе не существует «чистого общества», лишенного остатков старых хозяйственных форм. В качестве примера он берет Россию и Китай, говоря, что именно в этих странах представлено смешение различных общественных форм — патриархата, варварства и цивилизации.
В своих взглядах на историю развития человечества Шарль Фурье ближе всего подошел к идеям научного материализма. Это отмечал Ф. Энгельс: «…ярче всего проявилось величие Фурье в его понимании истории общества… Фурье, как мы видим, так же мастерски владеет диалектикой, как и его современник Гегель»[15]. Эта оценка Энгельса замечательна тем, что он отмечает научную значимость классификации, которую предлагал Фурье. Несмотря на утонченную фразеологию и обилие наивно-мечтательных конструкций, Фурье при исследовании истории человеческих обществ исходил все же из реального процесса жизни, быта и труда людей. Он строил картину будущего на основе познания прошлого и настоящего.
Фурье предрекает закат буржуазного общества не только исходя из анализа его экономического состояния. Этот закат виден уже и по многим иным признакам, взять хотя бы вырождение животного и растительного мира. Средний рост первобытного человека, по его подсчетам, достигал 73 1/2 парижского дюйма, а продолжительность жизни была равна 128 годам. Рост же современного человека достигает 63 дюймов, а человеческая жизнь уменьшилась почти в два раза. Цивилизация исчерпала все свои внутренние силы и на данной стадии приносит человечеству только вред.
Процесс перехода строя Цивилизации к более совершенному без вмешательства человека может затянуться. Поэтому управление этим процессом должен взять на себя разум человека. Один он может не только ускорить или замедлить развитие общества, но даже миновать его отдельные этапы.
К чему же придет человечество в своем развитии? — спрашивает Фурье. Представляя читателю будущее общество, он не сдерживает своей фантазии.
Как оправдание звучит вступление автора к главе «Северный венец». Фурье говорит, что эта глава «скорее любопытна, чем необходима, и ее можно опустить и перейти к последующим», но автор уверен, что она читателям будет интересна.
Строй Цивилизации вследствие беспорядочного хозяйствования постоянно портит климат земного шара, а потому в будущем обществе «воздух — это поле, столь же подверженное хозяйственной разработке, как и почва», и на исправление климатических условий будут направлены огромные созидательные работы, в результате которых улучшится атмосфера земного шара и утроятся урожаи. Фурье, в частности, отмечает, что климат Франции заметно испортился, хотя бы потому, что все дальше на юг отступает масленичное дерево. Полвека тому назад оно еще встречалось в Монтелимаре, сейчас же его находят только ниже Дюрансы, самого южного притока Роны. Апельсиновое дерево исчезло из района южного приморского города Иера. Все культуры в опасности, потому что обнажены от лесного покрова Альпы и другие горные цепи.
Земледельческая ассоциация, объединения людей в группы по страсти, свободный и вдохновенный труд создадут изобилие, а изобилие изменит весь земной шар. У Северного полюса появится искусственный венец, который будет излучать тепло. Он будет виден и в Охотске, и в Петербурге, и на всем протяжении 60-го градуса широты.
Влияние Северного венца будет настолько огромно, что температура земного шара поднимется на 5—10 или даже на 12 градусов. Фурье обещает жителям Стокгольма, Петербурга, Тобольска и Якутска температуру Гасконии и Ломбардии. А морскому побережью Сибири температуру Неаполя… Жители на территории от Петербурга до Охотска будут снимать два урожая в год!
Фурье старается убедить читателя, что на земном шаре даже сейчас существует достаточно примет, предвещающих это событие. Например, если посмотреть на все три материка южного полушария, то они заострены к полюсу, чтобы иметь возможно меньшее общение с полярными широтами, а форма северных материков — противоположна: они расширяются с приближением к полюсу и группируются вокруг него, чтобы воспринять лучи венца…
И в один прекрасный день Северный венец засияет! Как можно этому не верить!
Обобщая свои географические наблюдения, Фурье говорит:
«Можно сетовать, что Бог слишком далеко расположил Магелланову точку… Но намерения его были таковы, чтобы этот путь был заброшен и чтобы у Суэца и Панамы были устроены два канала, судоходных для крупных кораблей». (Это предсказание Фурье сделал за 50 лет до постройки Суэцкого и Панамского каналов.)
В результате изменения климата зацветут апельсиновые рощи вокруг Варшавы, а в Петербурге созреют виноградники. Зато лето в Сенегале будет менее утомительным. Влияние венца таково, что изменится даже свойство воды в морях — она приобретет вкус лимонада, ее можно будет легко очистить от соленых и кислых частиц и сделать пресной. Плавающим судам не потребуются в дальний путь запасы пресной воды.
Фурье уверен, что, познакомившись с описанием Северного венца, читатели не преминут обвинить его в шарлатанстве, а мудрецы сдержанно назовут мечтателем.
Что ж, он не ошибся. Его действительно называли и мечтателем и шарлатаном не только при жизни, но и столетие спустя. Причем из всего написанного им самые яростные и самые ядовитые нападки всегда вызывала именно глава «Северный венец«.
А разве могло пройти без внимания его вызывающее, отдающее каким-то примитивным суеверием утверждение, что после своей смерти человек обречен странствовать с одной планеты на другую? И что якобы благодаря преобразованиям, которым вместе с земным шаром подвергнутся и другие планеты, человек в своих посмертных скитаниях будет иметь возможность переходить с менее совершенной планеты на более совершенную, черпая все более возвышенные наслаждения в гармонии звездного мира, где душа его сумеет проявиться во всей полноте своих 810 свойств…
При строе Гармонии, продолжает мечтать лионский коммерсант, сначала под влиянием улучшившихся условий жизни возрастет народонаселение, но по мере развития духовных и физических способностей женщин их плодовитость уменьшится и рост народонаселения прекратится. Далее произойдет необыкновенное усовершенствование всех органов человека. Люди научатся пользоваться пальцами ног с такой же ловкостью, как и пальцами рук; и через какие-нибудь двенадцать поколений у человека произойдут такие изменения в желудочках сердца, что он станет способным, подобно амфибиям, жить в воде…
Эти фантазии, конечно, вызывали возмущение современников, но известный французский кооператор и биограф Фурье Шарль Жид скажет, что «тот, кто при чтении произведений Фурье в досаде на эксцентричности… бросит книгу в корзину, как негодный хлам, окажется более безумным, чем сам Фурье. Он окажется столь же смешон, как и тот вор, про которого любопытную историю рассказывает древний автор. Пробравшись в дом к афинянину, чтобы похитить его драгоценности и дорогие статуи, вор был весьма огорчен, найдя только одну грубо отделанную фигуру из обожженной глины, которой он не придал никакого значения и презрительно отбросил в сторону. Глупец, он не знал, что древние обыкновенно скрывали изображения своих богов из золота, серебра или слоновой кости под аляповатой глиняной оболочкой, представлявшей какого-нибудь фавна или лесного бога. Если бы он догадался разбить безобразную форму, то нашел бы изображение божества ослепительной красоты. То же самое ждет того, кто при чтении произведений Фурье очистит их от грубой накипи: он придет в восторг при виде драгоценных блестящих истин, которые за ней скрываются».
Биографы и последователи Фурье, цитируя его предвосхищения, неоднократно указывали, что многие его положения сбылись, что в его нелепостях время обнаружило достаточную долю научности. Ведь тот же Чарлз Дарвин, говоря об эволюции развития всего живого на Земле, свидетельствует о долгом пути изменения и животных и человека. Почему же не согласиться с Фурье, что эти изменения произойдут через 12 тысяч лет, или 120 поколений?
Фридрих Энгельс дал классическое определение того, как нужно подходить к «смешным фантазиям» великих утопистов: «Нас гораздо больше радуют прорывающиеся на каждом шагу сквозь фантастический покров зародыши гениальных идей и гениальные мысли, которых не видят эти филистеры»[16].
Кто же виноват, спрашивает Фурье, что человечество в своем развитии достигло того плачевного состояния, в каком находится общество «цивилизованных»? Отвечая самому себе, он снова обращается к ученым. Вот, философы, горькие плоды ваших наук! Бедность, безысходная нищета!.. Ваши системы увековечили раздоры и катастрофы, вы не смогли поставить человека выше животного. И вы гордитесь тем, что усовершенствовали разум? Именно вы в первую очередь виноваты, что общество идет от одной пропасти к другой.
Фурье говорит, что «все ученые впали теперь в странное заблуждение; в каждой отрасли науки они упустили из виду ее фундамент. Говоря об экономии в производстве, они забывают упомянуть об ассоциации, которая бывает основой всякой экономии. Говоря о политике, они забывают установить предельную норму народонаселения, от которой главным образом и зависит благосостояние страны. Говоря об управлении, они забывают рассмотреть средства для создания единого для всех стран управления, без которого немыслима гарантия спокойствия и самого существования государств. Говоря о торговле, они забывают указать средства для борьбы с мошенничеством, спекуляцией и ажиотажем… Говоря о морали, они забывают упомянуть о правах слабого пола, порабощение которого делает невозможным установление справедливости. Говоря о правах человека, они забывают установить принцип права на труд, без которого все остальные дарованные цивилизацией права становятся бесплодными».
Вы, философы, вчера упрекали в ханжестве святого Варфоломея; сегодня вы нападаете на людей, растерзанных толпой в революционном фанатизме; вчера Европу опустошали крестовые походы, сегодня равенство губит миллионы юношей, а завтра какое-нибудь новое событие утопит в крови цивилизованные империи.
Вероломные учения! Фурье удивлен, почему до сих пор философы не признали свое поражение. Им давно нужно приготовить «истине жертву искупления», взять факел, зажечь костер и бросить в него все содержимое философских библиотек. Отбросив свои заблуждения, ученые должны решать сейчас одну-единственную проблему: найти новый социальный строй, который «обеспечил бы производителям достаточное благосостояние».
«Вы, — обращается он к философам, — всегда внушали ужас даже тем монархам, которых вы причислили к своим ученикам. Спарта вас выбросила из своих недр, а Катон добивался вашего изгнания из Рима. Не так еще давно Фридрих говорил, что наихудшей карой для провинившейся провинции была бы отдача ее во власть философии, а Наполеон закрыл политическим и моральным наукам доступ в святилище полезных наук. Неужели вы не усомнились сами в себе?»
Наукам пустым, извращенным и обманным можно противопоставить науки точные, первая среди которых — математика. По ее образу должна быть построена и «социальная наука».
И в последующих работах Шарль Фурье будет не раз обращаться к ученым, порицать и обличать несостоятельность их теорий и, чтобы исправить состояние наук, разработает ряд общих методологических требований к научным исследованиям. Он будет говорить о тех обязательных правилах, которым ученые должны непременно следовать, если они идут по пути искания истины. В качестве руководителя необходимо взять только опыт и идти по аналогии от известного к неизвестному. Все согласовывать с природой, остерегаться, как бы заблуждения, ставшего предубеждениями, не были взяты в качестве принципов… Наблюдать вещи, которые мы хотим познать, а не воображать их… Избегать злоупотребления словами, которых не понимают. Забыть то, чему мы научились, вернуть наши идеи к их истокам и проделать заново путь человеческого познания…
Причем Фурье отмечал, что он не устанавливает эти требования, что они существуют не по его усмотрению, а «извлечены из догм самых знаменитых писателей». Исследователи действительно в этих положениях найдут некоторые правила, взятые у Декарта, у Кондильяка и Бэкона.
И если бы, по словам Фурье, «наука следовала им, роду человеческому уже давно удалось бы найти один из двенадцати выходов из хаоса цивилизации, варварства, патриархата и дикости». Однако, сетуя, что философы не следуют этим правилам, Фурье, увлеченный своей необузданной фантазией, и сам далеко не всегда следовал им.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.