Глава, в которой рассказывается о женщинах, отдавших автору сердце
Глава, в которой рассказывается о женщинах, отдавших автору сердце
Попробую без пышной риторики, даром что я вития исключительный, обожающий звонкие обороты и цитаты из классических классиков.
Я знаю о женской психологии больше, чем кто-либо другой. С другой стороны, я знаю о ней не больше, чем об анатомии пингвинов. Такая вот материя – женская психология.
В сборищах, на ареопагах, синклитах разной степени интеллекта и пьяности пацаны, мужи, юноши обсуждают девушек, девушек, девушек. Кроме общих мест, например, женщина – специнструмент для пыток, придуманный дьяволом, и так далее, мы всегда приходим к эсхатологическому умозаключению, что все барышни помешаны на слове «барыш». (Правда, ловкая игра слов?)
Вы бы хотели жениться второй раз?
Да. Нет. Нет. Да. Да. Нет. Да. Нет. Да. Нет. Нет. Нет. Да. Да. Да. Вот когда это сойдется…
На любом парне, знакомящемся с цыпой, лежит отсвет обреченности. О нет, я не циник, я реалист.
Девушки омерзительно прагматичны – за путевку в высшую лигу они способны к любой мимикрии.
Я люблю их, но, любя, констатирую, что по части железной хватки в битве за преференции они не знают себе равных.
Но за все, за все, за все приходится платить.
Как Пикассо на смертном одре произнес, прошептал: «Модильяни», так я на своем убогом улыбчиво: «Шарлиз Терон!»
Что, Малахов, Киркоров, Матвиенко, Меладзе, Маршал, – съели?!
О, я познал ее блеск.
Теперь можно обратиться в пыль.
Мужчина, бьющий женщину, – чмо, пидор, ублюдок. Я всего раз был чмом, пидором, ублюдком. Странно, но я знаю женщин, с этим утверждением не согласных.
Хорошо быть женатым. Но соблазны не деваются, а только усиливаются. Не пиздите, что не так.
Мужчина, который работает, как я, все время, деградировать не может. Ему некогда просто.
Женщины врут, когда говорят, что уступят, если мужчина сумеет убедить их в своей правоте. Чушь! Если даже они уступают, то это стратегия.
Мужские слезы – не всегда позор. В моем случае – никогда не позор.
Если ей не нравится ваш юмор – посылайте отношения на хуй.
Каждый мужик мечтает о шлюхах. Каждый.
Ни один конфликт не выявляет победителя.
Мужчина, который не занимается своим ребенком, плохой. Я – не очень хороший.
Женщина, которая дерзит собственной маме, – бегите от нее.
Напиваться иногда необходимо, до зюзи.
Мужчина-отец – самое гордое звание из всех, что я знаю.
Кокетство мужское тоже бывает омерзительным. Впрочем, мужское – всегда омерзительно.
Посмотри правде в глаза: ты не так уж хорош.
Ты одинок.
Письмо автору от Иры Лукьяновой («Блестящие»)
Цитирую:
«Как смешно! Кажется, я впервые в жизни готова признать, что и мне присущ фанатизм!
Я всегда была слишком горда, чтобы вознести какого-либо человека на пьедестал, признать его – богом. Набравшись смелости, вынуждена констатировать: я стала тем, при виде или упоминании которого лицо сводило судорогой и возникало желание сделать хорошую выручку хозяйственному магазину или отдать полцарства (если бы оно было) за кусок мыла. Да, я стала фанатом! Но у меня есть фундаментальный аргумент. Моим кумиром является не какая-то там посредственность, поющая под фанеру или вещающая с экрана телевизора, делая ошибки в словах. Признав себя Фанатом, теперь могу сказать: мой Кумир – Оська – Мой Оська! Оська, который становиться Моим, после того как скинет облик (дорогущий костюм ARMANI и туфли за 2000 $) Отара Кушанашвили, который вызывает зуд у тех, кто выше описан (это оттого, что соответствовать наивысшему уровню посредственность никогда не сможет – другой набор хромосом заключает в себе).
Я люблю гениальность Осечки, но не ту, которая признаваема многими (эту сторону гениальности я уважаю), а ту, которая позволяет: чувствовать, любить, плакать и заразительно смеяться, гениальность, диктующую иное восприятие окружающей действительности, гениальность, не терпящую примитивизма, свойственного большинству.
Когда Тебя, Мой милый Оська, рядом нет,
Твои лишь письма мое сердце согревают.
Я не хочу встречать рассвет,
Когда Тебя со мною рядом не бывает!
Прости мне весь этот глупый детский бред,
Что Ты сейчас читаешь.
Пишу Тебе, и беспроглядный сизый свет
Глаза тоскою застилает!
Я знаю то, что все слова,
Пусть даже написать их на золотой бумаге,
Не могут передать следа,
Что Ты в душе моей собой оставил!
Я так хочу пусть даже через тысячу веков,
Чтоб Ты моим признаниям поверил!
И я хочу не омрачить Твоих годков,
Которые Ты мне в Своем письме последнем вверил.
Прости, Мой Милый – Мой Родной,
За то, что эти глупости Тебе черкаю.
Мне просто думать ни о чем другом невмочь —
Туман мне разум застилает!
Теперь я вспоминаю те мгновенья,
Когда меня Ты ночью страстно прижимаешь!
Как я боюсь и потому молюсь,
Чтоб это никогда не прекращалось!
Сейчас пишу я эти письма, чтоб, если что,
себе напомнить,
Что очень много в жизни черепков блистающих,
как дорогое злато.
Я так боюсь все важное забыть,
Чем жизнь питает человека.
Я так хочу Тебя любить!
И никогда не вспоминать другого человека.
Я знаю: если вдруг приблизится беда
С угрозою разрушить все былое,
Тогда мне надо будет прочитать слова,
Которые написаны моею же рукою.
Но если Ты захочешь от меня уйти,
Засохнут во всем мире реки!
Но все равно я буду о Тебе молить:
И на небе, где Бог, и на земле, где ходят человеки!
Ира Лукьянова»
Конец цитаты…
Не узнаю я их по голосам…
Многие СМИ, аж пыхтя, имитируют живую реакцию на кастинг в группе «Фабрика», на ротацию, уже никто не помнит, какую по счету, в «ВИА Гре», на внеплановую беременность кого-то из «блестящих» барышень. Но массовой истерии не будет, уверяю: не до девчонок стране глухого ропота и опасений, что день грядущий будет неласков.
Никто не знает и знать не хочет, кто ушел, кто пришел. Кое-кому обидно слышать, но это инкубатор. Здесь суть понятна без детализации.
Это в чистом виде продюсерские проекты с полным игнорированием индивидуальности. Возвращение Нади Грановской в «ВИА Гру» при всем учиненном тарараме событием не стало. Это же касается и книжек, девчонками сочиняемых, и тривиальных до ухмылки линий одежды, и телепередач (Надя, Вера Брежнева, Анна Седокова – все побыли данами борисовыми), у которых был и есть один, но убийственный изъян – русский язык, отсутствие его. Чтобы девичья группа была успешной (читай: долгосрочной), нужны три ингредиента в правильной пропорции: сексуальный, сакральный, моральный.
Только безумец возьмется утверждать, что в ведущих женских коллективах такая пропорция наблюдается. Акцент делается на сексуальном ингредиенте. Продюсеры полагают, что девушка должна быть кричаще сексапильной, вульгарно яркой, как уикенд, пролетевший в декадентском угаре.
Есть ли смысл ввязываться в дискуссию на тему: отчего же так ярко горит звезда Жанны Фриске? Или всем, надеюсь, как и мне, ясно: пока другие интриговали, бесились по поводу того, кому достанутся мужики с толстенными бумажниками, она (это происходило на моих глазах) работала над собой. Та еще была стерва, но трансформировалась в леди с открытой улыбкой, волевую и семижильную. Она – исключение из правила, с годами все более очевидного: Лены, Кати, Наташи, Нади, Оли, Альбины, Маши, Насти будут сменять друг друга; мы редко-редко, если случится хит, будем им подпевать, изредка выдавая (говорю о себе и своих озабоченных наперсниках): «А мне вон та, черненькая, с краю нравится: в жизни не видел таких си…» Ушла ли Савельева из «Фабрики», «ушли» ли Котову из «ВИА Гры», ушла или «ушли» Настю Осипову из «Блестящих» – какая кому разница! Другие придут через пять минут.
Они минуют репетиционный период, акклиматизационный период – оба периода за ненадобностью – и безо всякого смущения предложат нам любоваться своими прелестями.
Исключительно за это мы (и я, и я!) их любим.
Сколько времени прошло, а я помню день, когда Полина познакомила меня с новобранцем «Блестящих» и будущей журналисткой Жанной Фриске.
Средь шумной толпы она обдала жаром!
Рад за нее и верю в нее.
Фото: Руслан Рощупкин
Полина Иодис. На нее облизовались все, а она выбрала меня. Не сложилось. Но аллилуйю я воспою Ей всегда!
Письмо ЖФ
Цитирую:
«О! как же сильно мне хотелось
сегодня днем, пока была я на работе,
сказать, что я Тебя люблю!
Так сильно, каким бывает ветер,
срывающий листы фанеры с крыши
соседского сарая, так непреодолимо,
каким бывает притяжение земли,
влекущее на свою поверхность
те самые листы,
что упоминались выше
в данном тексте.
И потемнело вдруг в моих глазах,
и закружилась комната,
как красочная карусель,
затем все побледнело…
Как я сумела справиться
с порывом сильным – ума не приложу!
Хотя, конечно, когда речь идет
о столь великом чувстве —
понятие ума стирается из словаря.
И тут, возможно, у кого угодно
напросится вопрос: «Зачем ты без ума нужна?»
Вопрос сей прозвучит как приговор!
Святого оправданья
на приведенную чуть выше в тексте
сентенцию найти я не смогу
в туманных ответвленьях мозга.
Но стану, как всегда, в таком вопросе
на доброту Твою и милость,
Мой милый Оська-Альфик, уповать!
Я протяну к Тебе в мольбе мои культяпки.
И тихо бестолкову голову склоню.
Со мной Ты делать можешь все, что хочешь!
Но помни – я Тебя ЛЮБЛЮ!!!
Ж. Ф.
Конец цитаты…
Открытое письмо Светлане Бондарчук
Светлая Света,
решительно не могу, говоря о том, сколько лет и зим мы не виделись, не выйти из обыденного тона.
Отчетливо понимаю, что ты, живя сверхнасыщенной жизнью почтенной матроны, совсем не представляешь, какой живу я.
Я по-прежнему, и даже в большей степени, чем прежде, грузинская икона № 2 (№ 1 – без сомнения, твоя подруженция Тина К.), полная силы и огня. Живу, воспитываю детей, слово «духовность» не употребляю.
Фото: Геннадий Грачев
Начитавшись журнала, тобой редактируемого, журнала, название которого я невольно обыграл в самоаттестации (см. выше), имею сказать следующее.
Я не думаю, что люди думают, что я думаю об устройстве Вселенной. Людьми я не очарован, я не думаю, что люди в большинстве своем думают – раз, два – я не настолько нарцисс. У тебя же на страницах в кого ни ткни пальцем – всякий, мать его, Рабиндранат Тагор.
По части демагогии твоим авторам равных нет. Особливо квазислабого пола полпредам. За вычетом, может быть, Частицыной, что ли, но тут слог спасет, если же на слог закрыть глаза, такое ощущение, что и она состоит из такого, как Будберг, хромосомного набора, который объясняет и извиняет сарказм.
У Ремчукова, почтенного, в общем, мужчины, что ни колонка, то удивительное открытие: завидовать нехорошо, быть богатым хорошо, у сов. власти было много плюсов, делать надо добро, потому что зло творить нельзя.
Вода мокрая, Гитлер пидарас, дважды два четыре, Эрос Рамазотти – итальянец.
Лошак, который на свою голову не воспротивился навязанному титулу.
Нужно ли бороться с женской глупостью? Если да, то КАК???
Никак. Глупых не бывает дам, бывают простодушные, как полевые цветы, и – подавляющее б. – хитрые.
Света, милая, передай Лошаку, что триумфа давно нет, а бедный Воронов нуждается в лечении, я серьезно. Кем надо быть, чтобы не видеть с первой секунды, что парень не в себе?
Федор поддержал меня в трудные времена, это я помню. Он начисто лишен фанфаронства, это я знаю. Он очень ранимый, в этом я убедился.
Милая Света, моя мама, величайшая леди с золотым сердцем, говорила: «Как мне одиноко среди этого бомонда». Где забавники вроде меня, шоно-пенновского типа, олицетворяющие собой вызов благостности, нервические, но по крайности нескучные? Почему вы их не замечаете, нас то есть?
Света, сделай нам всем одолжение: передай внуку, или кем он ему приходится, Ельцина, что, прежде чем рекомендовать к просмотру отчаянно говенные сериалы, пусть для начала посмотрит эталонный – про инопланетянина Альфа. Лучше в моем переводе.
Я не плакатный обличитель, но искусственная благообразность 99 процентов твоих персонажей.
Как Вы добились такого успеха?
Никакого «такого» успеха нет. Если какой-то и есть, то это потому, что я внутренне один из самых волевых людей, кого я знаю.
P.S. Сначала ко мне подошел мой любимый кадр, Андрей Григорьев-Аполлонов, и, высоко отозвавшись о статье про Матвиенко: «Блестящая хуйня!», попросил прекратить нападать на чету Бондарчуков (я нелестно высказался о фильме «Обитаемый остров» и журналах – один «Иконы», тот, который склоняется в открытой эпистоле, закрылся – евойной леди Светланы).
Потом подошел второй, не очень любимый кадр, и попросил быть, что ли, поласковее.
Когда подошел третий, совсем нелюбимый, и сказал, что «если ты не хочешь кормить червей», я уже был готов к настоящему посткриптуму:
«Света! Федор Отарович! Я люблю вас, вы – яблони, я – червь».
ПОСЛЕ КНИГИ Я ВСЕХ ПИСАК – В МУЗЕЙ!
Негромкая песнь о любви. Документальная зарисовка
…Она стоит в розовой маечке, на берегу, она смеется.
Я стою метрах в пяти от нее, безжизненный, как вермишель, потому что отчаянно влюблен в нее, смотрю на нее, любуюсь ею и слушаю, как она смеется.
Как Ее звали? Как же Ее звали, черт бы меня побрал?!
…Сколько лет прошло, я уже научился говорить о погоде без мата, до меня дошло, чем прекрасна группа «Ю-ТУ», я уже знаю, что рая не будет, у меня есть друзья, уехавшие в поисках счастливой доли за рубеж, осевшие там и плачущие во время телефонных разговоров, я освоил деловой тон и могу сообщить тревогу дядям в галстуках, знаю наизусть всего Евтушенко и могу, если на спор, писать, как Пелевин, – сколько лет прошло, а не проходит дня, чтобы я не вспомнил, как Она стоит в розовой маечке, на берегу моря, и смеется – оттого, что подозревает о незадачливом воздыхателе, оттого, что жизнь чудо как хороша!
Что для Вас означает слово «женщина»?
Все. Тут нужна словесная ткань такой выделки, на какую я способен только в отдельные дни.
То ли я виноват, то ли мы виноваты, то ли время, до отвращения пугливое и заносчивое, виновато, но мы уже очень робко, если трезвы, признаемся, что ЖИВЕМ РАДИ ЖЕНЩИН.
Время обернулось коброй и отравило нас, и мы, нарушив святую субординацию, насилу подбираем слова, когда говорим о женщинах и когда нужно обойтись без иронии или, того хлеще, сарказма.
Фото: Анатолий Ломохов
Маша Якимова, экс-Благоверная, с ее явной нелюбовью ко мне, мною, конечно, заслуженной, но не до такой степени, чтобы вышвыривать меня на улицу. Впрочем, стоп. Когда я думаю о союзе с ней, я не понимаю ни драматургии этих отношений, и всякий раз я с сожалением кладу свою рефлексию на алтарь реализма: любви, значит, не было.
Но – «пока ты недоволен жизнью, она все равно проходит», все живы, красивый молодой человек – Дядя Федор – растет, если захочет, я расскажу ему о науке онтологии, о схватке простого и сложного. О том, что мачо (даже логофеты, даже принцы, даже дяди брутальные на вид) плачут, не зная ответов на вопросы, один из которых «куда все уходит?», другой – «почему?».
Мы отринули шепот, жаркое дыхание, трели соловья, что-то превратив в спорт, что-то в голый релакс, и многие женщины в пику нам ответили взаимностью.
Многие, но, благодарение Богу, не все.
И на тех, кто входит в спасительный для мужчин разряд «НЕ ВСЕ», мы, осоловевшие, смотрим потерянно и не знаем, ЧТО им сказать.
И длим, длим этот дивертисмент, фальшиво исполняя партию и хорохорясь что есть мочи. Они улыбчиво смотрят и ждут.
Мы уповаем на силу, не веря в то, что они – сильнее, они сильнее – потому что мы спринтеры, а они – стайеры.
У женщин верный глаз и верная походка.
Они куда более цепки, потому что в куда большей степени дорожат жизнью, не высокомерничают с ней, соблюдают субординацию.
Они по определению мудрее нас, потому что мы, мужики, полагаемся на пламенный и мотор, а они – на интуицию.
Фото: Анатолий Ломохов
Я могу показаться ходячим набором пошлости, но мне «Сибирские морозы» кажутся идеальной поп-песней. Когда я об этом сказал Владимиру Кузьмину, он фыркнул. Если вы сделаете такой же комплимент ему, он так же поморщится. Мужчина он, рокер он потому что. Способный при этом писать вдохновенные оды любви, веселые пьески, жесткие саги про путь, долгий-долгий, к сердцу любимой.
На фото – с музой маэстро, его благоверной Катей.
Они знают все наши слабые места, и все наши слабые места они могут поразить и ядовитой репликой, и симфонией лести, но чаще – просто взором, полным укоризны.
Когда мы исполняем реквием по несбывшемуся, мы этот реквием и исполняем на весь мир, они же – тихо-тихо, утрут слезинку – и топают дальше.
У каждой женщины свой почерк, у каждой почти каждый мужчина – жертва нивелирования.
Их волнующие округлости, даже их силиконовые прелести – наш генеральный допинг, если решиться и сказать наконец сермяжную правду.
Как стакан красного вина, в меру забористого, изводит холестерин, так женщина поворотом головы сводит холестерин и прочие гадости, прописавшиеся в организме, на нет.
Они умеют пресные будни превратить в фиесту, умеют почти все. Мы не умеем пресные будни превращать в фиесту, не умеем почти все.
Мои личные попытки установить на своей территории царство домостроя имели бесславный исход, потому что нужно уметь договариваться даже в мелочах, а мы – разве умеем?
Сколько раз Вы были женаты?
Один. И – избави меня…
Нет слов на эту тему.
Даже самые отъявленные жрицы любви – на поверку маленькие девочки, сосланные во взрослую жизнь.
Все диверсионные маневры, совершаемые ими, – это на самом деле элемент оборонительной стратегии.
У нас узкий мир, он заселен вещами, и их мир, конечно, тоже заселен вещами, но их мир много шире, потому что грезы – их сестры, они наделены воображением и против нас воображением пользуются!
Что у нас есть? Апломб, карты, машины и завышенная самооценка. Мы можем дышать на ладан, но будем набивать себе цену.
Они тоже набивают себе цену, но артистично, без надрыва. У них роль просто другая – обворожить. У нас – выпендриться.
От молодых ногтей мы с великой иллюзией, что мы главнее, не расстаемся. Мудрая женщина отходит в сторону, незло улыбается и с помощью трех тысяч уловок направляет к победе, оставляя нас в полной уверенности, что победа – наша, мы же «пахали». Победа, может, и наша, только кто был полководцем?
Без женщин нам грозит увядание и испарение, не иначе.
Говорят, в Краснодаре самые красивые девушки. Вы с этим согласны?
Согласен (подхалимский фальцет – О. К.).
Нам не на кого будет спускать всех собак, топать ногами, не говоря о том, что некого будет обнимать и некому будет шептать на ушко ласковые, жаркие слова (не друг дружке же, в самом деле!).
Когда они уходят от нас – для нас это удар в солнечное сплетение, и дух становится тяжким, и нечем дышать.
Потому что на самом деле мы ХОТИМ, чтобы они дирижировали нашей взбалмошной жизнью, чтоб освещали ее, чтоб помогали, когда надо, держать оборону!
Любой день без НИХ – пустой, как песня с плохими рифмами, злобный, глупый, трусливый, любой день без НИХ – адская комбинация из потерянности и подавленности.
Питерские циклоп и известная пожирательница олигархических сердец, любящая, когда надо. Про все на свете говорит «пиздец!»
Я никогда бы не признал этого раньше, когда был на несколько световых лет моложе и глупее; но ничего, годы и меня укатали, и мне хочется пропеть им песнь о том, что ОНИ, ОНА – смысл нашей жизни. В этой песне – извинения, гордость, восхищение, эта песня огнем горит!
Они для нас – фотография на пианино, давно лишившая нас покоя, черные и светлые дни, ночной звонок, ополоумевшее сердцебиение, приступы явности, звездочки, обещания, ответы без вопросов и наоборот, каждый рассвет, они – больше, чем жизнь, время как пытка, выбор, прожекты, правда о нас самих, нирвана и инфаркт.
Примите нашу любовь, простите нашу любовь, не отвергайте нашу любовь!!!
Будто кто-то лампочку выключил
Добрая женщина Валентина Толкунова уходила медленно и тяжело. Болела долго, организм ослабел и не выдержал.
Как будто кто-то лампочку выключил (я про ее улыбку).
Медленно и неумолимо уходящая натура…
В исходе прошлого века и на заре своей карьеры я был соведущим безумной, как сейчас написали бы, сияющей параноидальным волшебством программы «Партийная зона» на частном, а посему в известном смысле восхитительно безумном «ТВ-6». Программа выходила в ночь на понедельник, в ней зарождался обманчиво легкий стиль общения со знаменитостями. Теперь понимаю, что многое выглядело нелепо и за такое амикошонство надо было сечь нас, а не поощрять. Тогда – не понимал и в эту веселую клоаку заманивал душевных гостей; ибо именно я отвечал за знаменитостей.
Они же, столпы, были как-то тяжелы на подъем, не очень-то рвались в ночное да к оголтелому Кушу. Толкунова приехала. Со стороны казалось, что угодила она на наш шабаш случайно: она нам представлялась инопланетянкой, мы – ей. Но нет, не случайно. Она была жадной до нового: призналась мне, что нуждается в подпитке, что находит по-своему интересными наши лица (я бы выразился – рожи).
Выглядела она шикарно. Улыбка – вот чем она брала. Открыточно красивая и предельно искренняя. Я-то эту улыбку видел и был ею согрет.
Даже тогда, когда прямого эфира, будь он проклят, на нее не хватило, а я, пригласивший ее, даром что без вины виноватый, чувствовал себя совершеннейшим уродом, – даже тогда она была неожиданно благостной. Я опустил очи долу и чего-то мямлил, опустошенный кромешным стыдом, а Толкунова знай себе повторяет: для меня это новые впечатления, спасибо, Отар. Годы спустя я узнал, что дело было не в лимите, а в том, что наверху после нашего с ней интервью какой-то идиот решил, что Толкунова с песнями своими «не вписывается» – уже зарождалось отвратное понятие «неформат»! – и позвонил продюсерам программы. А те, зная мой безнадежно конфликтный нрав, солгали мне: «В следующий раз».
Вы любите, когда Вас жалеют? Самая Ваша большая потеря?
Уверяю вас, жалость не унижает.
Потеря – мама и папа.
Из неодушевленных – утрата способности незашоренно мыслить.
А я так хотел, чтоб Она спела! С этой внушающей надежду на лучшее улыбкой, знаменитым голосом любую из песен на простые стихи и мелодию, в которой красота негромко-неброско намекает, что жизнь бесконечна…Великая русская певица пришла в мою жизнь, успела улыбнуться на всю мою оставшуюся, а в дверях сказала: ну и шут с ним, а песни мои дома послушай. Сижу, слушаю, улыбаюсь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.