Шведские пленные в России

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Шведские пленные в России

Вы, вдовы наши шведские,

Оставшись без мужей,

За наши души грешные

Молитесь посильней.

Из песни каролинских солдат

В бою под Полтавой, согласно русским и шведским источникам, в плен попали около трех тысяч каролинцев, а вместе с капитулировавшими под Перевалочной остатками армии и гражданскими лицами число шведских пленных составило более 18 тысяч человек. На 1706 год, по шведским данным, в русском плену уже находилось 3300 человек. Если к ним прибавить шведов, взятых в плен в ходе последующих лет Северной войны, то их число, по мнению шведских историков, приблизится к цифре 30 тысяч. Это была делая армия, состоявшая из обученных и опытных вояк, — бесценная добыча царя Петра и невосполнимая потеря для короля Карла.

Что мог сделать царь с этой огромной массой иностранцев — шведов, финнов и немцев, которые по своему культурному уровню стояли намного выше его собственных подданных? Решить этот вопрос, даже при наличии доброй воли и желания царя использовать этих иностранцев на пользу России, было весьма непросто, а достаточно дикие по европейским меркам социальные и природные условия России лишь усугубляли положение. Поэтому пленные каролинцы были обречены на жалкое существование и долгую молчаливую борьбу за свое выживание.

Сначала взятых в плен под Переволочной отконвоировали под Полтаву, куда они прибыли 13 (2) июля 1709 года. По воспоминаниям подполковника О. М. Кребса, в пути у всех офицеров, в нарушение условий капитуляции, отобрали шпага. Генералитет попросили сначала в палатку царя, потом — светлейшего князя Меншикова. Царь лично, на «ломаном немецком языке» заверил генералов в том, что русская сторона будет строго соблюдать все пункты заключенной на Днепре капитуляции. Впрочем, как утверждали некоторые пленные, это не помешало победителям, под предлогом поиска документов Мазепы, подвергнуть личный багаж офицеров досмотру и грабежу.

После этого (17/6 июля) всем шведам без исключения пришлось принять участие в торжественном русском празднике и пройти через город Полтаву и русский лагерь. Праздник закончился приглашением всех генералов и офицеров на званый обед к Б. П. Шереметеву. На обеде царь обласкал Реншёльда, похвалил его за верность своему королю и вернул шпагу.

Первые дни пребывания под Полтавой шведские пленные соответственно своему званию и положению были распределены на проживание к своим русским коллегам по оружию: так, Реншёльда с генерал-майорами Кройцем и Крусе взял к себе Шереметев, Левенхаупта — генерал Халларт, принца Вюртембергского взял к себе на постой другой генерал и т. д. и т. п. Но скоро офицеров отделили от своих полков, и самых старших по званию отправили в Ораниенбаум в имение князя Меншикова. Личный состав разделили на три группы и отконвоировали в Киев, Чернигов и Смоленск.

Первые месяцы пребывания в плену показались шведам вполне сносными, и среди них возникли надежды на то, что графу Пилеру удастся заключить с царем соглашение по обмену их на русских пленных в Швеции. Последних у Карла XII было тоже немало, включая и высокопоставленных особ, которых царь хотел вернуть домой в первую очередь. После возвращения Мейерфельта в Бендеры граф получил от Карла полномочия на ведение переговоров по этому вопросу и несколько раз встречался с царем и его министрами.

С русской стороны выдвигались самые разные предложения, к примеру, такое, как обмен Пипера на Мазепу или Реншёльда с Пипером на грузинского князя Александра и князя Долгорукова, взятых в плен под Нарвой. Карл XII да и сам Пипер отказались от такого размена, сославшись на то, что Мазепа не был пленным и что Карл не может нарушить своего слова и лишить гетмана своего покровительства. Никакого прогресса в переговорах подобного рода достигнуто не было в первую очередь из-за глубокого различия в установках короля и царя: Карл хотел начать обмен с рядового состава, в то время как Петр был заинтересован в первую очередь заполучить обратно генералов и офицеров. Каждый настаивал на том, что считал для себя более важным.

В декабре 1709 года большое количество шведских пленных собрали в Москве для участия в триумфальном шествии царя-победителя. 1 января 1710 года (21 декабря 1709 года) при большом стечении народа и с большой помпой царь Петр въехал в первую столицу и показал своим подданным поверженных противников. Вновь назначенный датский посол Ю. Юэль (Юль) писал: «Как шведы в начале войны с Россией, захватив у нее пленных, знамена, штандарты и другие трофеи, с триумфом показывали их на улицах Стокгольма, так и Его Царское Величество использовал этот повод поступить подобным же образом».

Шведов провели в пешем строю двумя колоннами, во главе которых шли русские трубачи и барабанщики. В первой колонне находились пленные, взятые под Лесной вместе с артиллерией, знаменами и штандартами и спереди и сзади окруженные семеновцами; во второй — в сопровождении преображенцев шли «полтавцы» с 80 трофейными орудиями, 300 знаменами и трубами.

В середине шествия олени тянули сани, на которых восседал самоедский царь[277] со своей свитой. Все русские военные ехали верхом, в то время как пленные шли пешком. Они были выстроены строго по званиям и рангам: впереди рядовые, за ними — унтер-офицерский состав, потом — младшие и старшие офицеры, а в самом конце — генералы с фельдмаршалом Реншёльдом и графом Пипером. Царь, сопровождаемый Меншиковым и Долгоруковым, следовал на своей боевой кобыле по кличке Лизетта сразу за шведами. Стоявшие по обочинам молодые люди бросали ему под ноги зеленые ветки и венки.

Почти у каждого дома для русских участников шествия стояло угощение, и время от времени кто-нибудь из них, включая царя, останавливался и выпивал за здравие русского воинства чарку вина. На стенах домов были развешаны картины, прославлявшие победу русских над шведами, в частности, внимание многих шведов привлекла картина с изображением льва в кандалах, которого на цепи вел русский солдат. Праздник завершился вечерней иллюминацией.

Кстати, в триумфальном шествии царя приняли участие не все шведские пленные — несколько тысяч провели через триумфальные ворота на шестой и седьмой день праздника. Кроме того, торжества с участием шведов повторились несколько дней спустя на окраине Москвы. Царь и его генералы докладывали потешному царю князю Ромодановскому о своей победе над Карлом XII. 8 января 1710 года (28 декабря 1709 года) через Москву прошла партия шведских пленных во главе с бывшим генерал-квартирмейстером А. Юлленкруком, посланным Карлом XII из Турции в разведывательный рейд в Польшу и взятым в плен под Черновцами.

В новогодний праздник, который в России стали отмечать совсем недавно, царь Петр устроил грандиозный фейерверк, на который пригласил весь пленный шведский генералитет. Сценарий фейерверка был подсказан рисунком, изображенным на серебряной медали, выбитой в честь Карла XII после Альтранштедтского мира. На рисунке шведский лев свалил ударом лапы одну корону (с головы короля Августа) и надломил столб, на котором сидела вторая корона — русская. На новогоднем фейерверке горящий лев сжег своим огненным дыханием одну корону (шведскую) и поправил столб, на котором висела вторая корона, что символизировало крушение Швеции и возрождение России после поражения под Нарвой.

Граф Пипер, Реншёльд и остальные генералы молча взирали на эту аллегорию из особой залы. Потом состоялся званый обед в доме у А. Д. Меншикова, на который пригласили Пипера, Реншёльда, Левенхаупта и Седерхьельма. Датский посланник Ю. Юэль, присутствовавший на обеде, писал, что «...граф Пипер... хвастал и говорил так необдуманно, что нетрудно было заключить, что он особенным умом не отличается», в то же время Реншёльд и Левенхаупт вели себя достойно, «...не поступаясь должным уважением к своему государю».

После московских празднеств большая часть пленных была отправлена в Казань, Астрахань и Архангельск, на строительные работы в Санкт-Петербург и по имениям местных князей и помещиков. В январе 1710 года часть шведов партиями по 100 человек была послана в Сибирь на работу в шахтах и рудниках. Некоторых, в основном генералов, оставили в Москве. Разбросав пленных по территории всей империи, русские власти полагали, что так им будет легче их прокормить и контролировать.

Конечно, на работы отправляли в основном нижних чинов, генералитету и старшему офицерскому составу предоставлялась возможность пользоваться определенной свободой. Так, Реншёльд, Пипер, Левенхаупт, другие генералы и полковники в сопровождении охраны могли перемещаться по городу, посещать друг друга, читать книги и газеты и делать все, что им заблагорассудится.

27 (16) февраля 1710 года Реншёльд был приглашен царем на свадьбу к одному московскому купцу, чем фельдмаршал, по словам присутствовавшего на свадебном пиру датского посланника Ю. Юэля, стал «очень чваниться». В разгар пира к фельдмаршалу подошел Петр и «...прикинувшись любезным, как бы в полудреме спросил его, по какой причине он и его шведы, спустя три дня после победы под Фрауштадтом, хладнокровно умертвили русских пленных... В свое оправдание Реншёльд отвечал, что тотчас после сражения он по приказанию короля должен был отправиться за 12 миль от Фрауштадта и лишь по возвращении узнал об этих убийствах, которые он-де не оправдывает»[278]. На вопрос, отчего же он тогда не наказал виновных, фельдмаршал ответа не дал. Петр демонстративно отошел от шведа, оставив его одного стоять посреди зала, после чего Реншёльд со свадьбы ушел.

В плену, как и раньше, свобода и жизненные блага среди шведов были распределены неравномерно. Богатые и знатные жили более или менее сносно, а бедные страдали и голодали. Царь давал на содержание нижних чинов по три гроша на каждый день, офицеры же не получали ничего. Последние по распоряжению Карла XII из Бендер могли рассчитывать на половину своего жалованья (вторую половину получали так называемые дублеры — их товарищи, служившие на их постах в Швеции), но и она часто доходила до адресата с опозданием или не приходила вовсе. Полное жалованье получал лишь один фельдмаршал Реншёльд. Положение офицеров было бы вовсе отчаянным, если бы не Реншёльд и Пипер, которые взяли на себя обязанность оказывать им помощь и вести их финансовые дела.

Старые и непримиримые враги — фельдмаршал и глава королевской канцелярии — в Москве помирились. Генералы Левенхаупт и Кройц в начале февраля 1710 года в конце концов уговорили Реншёльда первым пойти на мировую, после чего Реншёльд посетил Пипера на квартире и вступил с ним в контакт. Искренней дружбы у них не получилось, но сотрудничество на благо пленных было вполне плодотворным. Благодаря своим административным способностям и поддержке русских властей Реншёльд и Пипер практически организовали орган центрального управления всеми шведскими пленными. Они составили подробный список мест расселения шведов, взяли на учет всех своих земляков, добились посещения их руководителями и священниками и стали вникать в их повседневные нужды и запросы.

За помощью к Реншёльду и Пиперу обращались все, кто давно исчерпал свой ограниченный кредит на родине и влачил полуголодное существование. К ним из Стокгольма обращались Госсовет Швеции и Государственная контора, когда речь шла об уточнении сведений о пленном или о направлении ему денег. Пипер, как один из богатых людей Швеции, вместе с Реншёльдом давал нуждающимся деньги в долг — часто без отдачи — и вел переговоры с вексельной конторой в Гамбурге. Кстати, работа с этими векселями занимала значительную часть времени короля Карла в Бендерах и Госсовета Швеции в Стокгольме.

Для начала К. Г. Пипер из собственных средств внес на счета военнопленных в гамбургскую контору в качестве первого взноса 24 тысячи талеров, а потом он с помощью своей деятельной супруги и за счет кредита шведского государства сумел увеличить взнос до 50 тысяч талеров, пока не довел его до 62 302 талеров. Графиня под векселя своего супруга могла получать в банках крупные суммы денег и направляла их в Россию. К этим суммам необходимо добавить и векселя Государственной конторы в Стокгольме на сумму 141 976 талеров, также предназначенных для облегчения положения пленных в России.

Вместе с Юлленкруком, который тоже первое время находился в Москве, Пипер составил план распределения этих средств, согласно которому каждый ротный командир, в зависимости от звания, получал от шести до семи серебряных талеров. Старшие офицеры должны были позаботиться о себе сами, и в том случае, если у них никаких средств к существованию не оказывалось, они должны были довольствоваться наравне с капитанами семью талерами. Нижний чин мог рассчитывать на две копейки в день. Эти условия помощи пленным были обсуждены с генералами и полковниками и получили их одобрение.

Несмотря на неоднократные напоминания Карла из Бендер и Пипера — из России, средства из Государственной конторы Швеции поступали весьма нерегулярно. Государственный совет, со своей стороны, пытался сделать все возможное для облегчения положения военнопленных, но финансы страны были перенапряжены и денег катастрофически не хватало. 1710 год принес к тому же новую проблему — на юге страны высадилась датская армия, и все ресурсы были направлены на отражение вторжения. Начатая кампания по сбору средств среди населения принесла всего 21 787 талеров.

Свой крест каролинцы в России несли с достоинством и терпением. Не только рядовые солдаты, но и офицеры пытались обеспечить себя хоть каким-то занятием и работой. Некоторым удалось «пристроиться» в качестве фельдшеров, учителей или гувернеров, другие пилили и кололи дрова, шили платье, занимались ювелирным делом, плели корзины, третьи занимались сельским хозяйством, рыболовством или охотой, помогали своим священникам проводить службы, составляли проповеди и переписывали Библию. «Благородные» господа, прежде всего граф Пипер, заботились о других своих товарищах, вели переписку с офицерами и рядовыми солдатами. Фельдмаршал Реншёльд держал у себя на квартире открытый стол для офицеров и читал для них лекции по военному искусству.

В Тобольске капитан альбедюльских драгун К. Фр. фон Вреех осенью 1711 года организовал школу, в которой наряду с обычными предметами детям военнопленных преподавали иностранные языки, географию, геометрию и религию. Для школы бывший капитан приобрел скромное помещение, а когда оно сгорело от пожара, купил новое, более просторное, с четырьмя залами здание. Деньги на школу собирали среди самих шведов, некоторую часть из города Халле (Германия) прислал известный гуманист и теолог-пиетист[279] А. X. Франке, с которым Вреех вступил в переписку. Школа, которая была домом для учеников и учителей, стала культурным центром не только для всей шведской колонии, насчитывавшей временами 900 человек, но и для некоторых русских офицеров, которые устраивали своих детей учиться к шведам, и просуществовала до 1721 года, когда пленные стали репатриироваться на родину.

Наряду со школой в Тобольске шведы открыли для бедных соотечественников больницу на 130 мест и лютеранскую консисторию. Следы этой деятельности сохранились до конца XIX века. Тогда в Тобольске работал Шведский музей, в котором были выставлены инструменты ремесленников, предметы домашней утвари военнопленных, рукописные книги и документы, рассказывавшие о жизни военнопленных в Сибири и вообще в России.

Переносить тяготы плена шведам помогала их искренняя приверженность к религии. Известно, что Карл XII приветствовал распространение в королевстве пиетистского движения, но особенно глубокие корни пиетизм пустил среди пленных шведов в России. День, как и в походах, каролинцы начинали с молитвы. Если не было священника, то молитвы по книгам читали офицеры. Не хватало библий и псалтырей, и тогда их стали переписывать вручную. Большой популярностью пользовались труды пиетистов Арндта, Спенера и Франке. С последним многие шведы состояли в переписке. По инициативе Франке в Германии были организованы сборы денег, лекарств и книг в пользу шведских военнопленных в России.

Самодеятельная активность шведов на религиозной почве не способствовала сохранению лютеранской веры во всей ее чистоте и вызывала противодействие со стороны «правоверных» каролинских капелланов, например, бывшего пастора королевских драбантов воинственного Ёрана Нурдберга, будущего биографа короля Карла. Между пиетистами и капелланами началась борьба, которая протекала с переменным успехом. Надзор за 60 лютеранскими общинами военнопленных осуществляла Московская шведская консистория, возглавляемая все тем же деятельным Нурдбергом вплоть до 1715 года, когда он после обмена пленными вернулся в Швецию. Консистория назначала священников, обучала новых и устраивала им экзамены. Вместо короля Швеции выступали по очереди то граф Пипер, то фельдмаршал Реншёльд, а после освобождения последнего в 1718 году — старший генерал.

И в религии, и в быту шведы в России строго придерживались своих национальных традиций. И хотя многие потом женились на русских, но случаи перехода в православие среди них, как утверждает шведский историк Э. Карлссон, были очень редкими. Тех немногих, кто соблазнялся царевой службой и переходом в православие, подвергали беспощадному остракизму. Лейтенант Лит в своем дневнике записал: «Два шведских пастора и несколько офицеров и рядовых... отпали от правильной евангелической веры и перешли в русскую, фальшивую веру и тем самым творят теперь дело Сатаны, особенно священники, поступившие на русскую цивильную службу, и пытаются затянуть в пропасть шведских пленных...» По мнению лейтенанта, отступники носят печать Сатаны не только в своем сердце, но и на своих лицах, которые стали ужасными и отвратительными.

Однако у датского посланника Ю. Юэля на этот счет имеются другие данные, и оснований сомневаться в честности его весьма точных и беспристрастных записок, сделанных в России в 1710—1711 годах, ни у кого не возникает. Так он пишет о том, что после капитуляции Риги на царскую службу поступило большое количество (около 800) офицеров и солдат, в числе которых были генерал-майор Эрнст Альбедюль, 110 лифляндских дворян, один полковник, пять подполковников, один генерал-адъютант, 19 майоров, один комиссар, 37 капитанов, 14 поручиков, два прапорщика, десять асессоров и 77 старших и младших начальствующих гражданских лиц. После взятия русской армией Выборга на службу к царю попросились более 400 военнослужащих шведской армии. Поступил на службу к царю и генерал-майор А. В. Шлиппенбах.

Обращение российских властей с пленными в разные времена и в разных местах было различным. Если со стороны правителей шведам реально предоставлялась свобода выбора религии и занятий для своего содержания, то со стороны нижних чиновников на местах часто отмечались перегибы и нарушения. Отношение к офицерам было вполне сносным, они, если вели себя тихо и не пытались бежать, могли свободно перемещаться внутри городов, в которые были высланы. Рядовые и унтер-офицеры, занятые в основном на работах в сибирских рудниках или на строительных работах в Петербурге, страдали от несправедливости и грубости гораздо больше. К ним относились, как к русским крепостным, поэтому Реншёльд и Пипер часто обращались наверх с жалобами и при необходимости не боялись доходить до самого царя. И надо заметить, меры в результате оказывались быстрыми и действенными.

Мало нравилось шведам и поведение простого русского люда, который относился к лютеранам с большим недоверием. У русского нельзя было попросить взаймы ни миски, ни ведра, ни ножа или пилы, потому что все это, попав в руки «еретиков», могло «опоганиться». «В этом городе... нас было 100 офицеров и 50 денщиков. По праздникам русские напивались и нас бранили, из-за чего часто возникали драки, — вспоминал юнкер Г. А. Пипер. — Мы добыли себе большие палки — по-русски дубины — и приучили русских обращаться с нами повежливее».

Лучше всего к шведам относились в Сибири. Созданию вокруг них благоприятной обстановки во многом способствовал генерал-губернатор Гагарин, впоследствии отозванный из Сибири Петром I и казненный за воровство и взятки. (Кстати, по делу Гагарина проходили два шведских офицера, которых потом посадили в тюрьму.)

Некоторые шведские офицеры, взятые в плен на Днепре, были скоро под честное слово отпущены домой (полковые командиры Дюккер и Таубе), пообещав царю освободить вместо себя двух русских офицеров. С четырехмесячной миссией по освобождению русских военнопленных и обмену их на шведских пленных в Стокгольм выезжал секретарь полевой канцелярии Карла XII Йосиас Седерхьельм. Государственный совет по указанию короля на обмен не пошел, и Седерхьельм уехал обратно в Россию, откуда он вернулся лишь в 1721 году. Из-за упрямого противодействия короля общий обмен военнопленными между Швецией и Россией так и не состоялся.

Конечно, нахождение в плену для многих было невыносимым, и среди шведов случались побеги. Некоторым удавалось даже добраться до дома, но таких счастливчиков было мало. Большинство беглецов ловили и наказывали, при этом неизменно ужесточались условия содержания и остальных их товарищей. Раскрытые в городе Светске и в Казанской губернии заговоры офицеров с целью организации побега привели к тому, что шведов с 1711 года все чаше и в больших количествах стали отправлять в Сибирь.

Ухудшение условий содержания пленных часто увязывалось с возникавшими в России слухами о том, как плохо шведские власти у себя дома обращались с русскими военнопленными. Случившийся в Москве в мае 1712 года большой пожар приписали злому умыслу шведских пленных, в результате толпа разъяренных московских обывателей напала на нескольких шведских офицеров и крепко побила их, большинство пострадавших отправили в Сибирь. Вся шведская колония находилась в неописуемом страхе, пока расследование властей не показало, что шведы к пожару никакого отношения не имели.

Не избежали, по мнению Э. Карлссона, «дурного обращения» и высокопоставленные офицеры и генералы: так, осенью 1710 года Реншёльд, Пипер и Седерхъельм без всяких объяснений были переведены из Москвы в Петербург. По приезде в новую столицу они предстали перед сенатом, где им задали вопрос, готовы ли они содействовать обмену взятого после капитуляции Рига генерал-губернатора Н. Стрёмберга на находившегося в шведском плену генерала Вейде. Сенат также предложил Пиперу и Реншёльду под честное слово выехать в Швецию, чтобы содействовать освобождению из плена князя Трубецкого и грузинского царевича Александра. Шведы ответили, что они не уполномочены вести такие переговоры, а предложение об обмене Н. Стрёмберга нашли неправомерным, поскольку генерал-губернатор якобы военнопленным не был. К тому же было уже решено, что Вейде должен был быть обменен на Девенхаупта. Тогда под угрозой заключения в тюрьму от них потребовали письменного согласия на указанные предложения, и после того как фельдмаршал и граф уступили этим требованиям, в начале 1711 года их вернули обратно в Москву.

А. Л. Левенхаупта царь хотел обменять на генерала А. А. Вейде, взятого в шведский плен под Нарвой. Левенхаупта уже привезли в Санкт-Петербург, а Вейде шведы доставили в Финляндию, но в последний момент обмен не состоялся: шведы настаивали на одновременном обмене генералов, в то время как А. Д. Менщиков стремился получить сначала Вейде, а уж потом передать Левенхаупта на борт шведского военного судна, которое должно было прийти в Санкт-Петербург. По мнению Ю. Юэля, Меншиков хотел обмануть шведскую сторону и Левенхаупта не отдавать. (Генерала Вейде в конце концов обменяли на бывшего рижского коменданта Стрёмберга.)

В январе 1712 года Пипера и Реншёльда разлучили и на несколько дней увезли из Москвы в какой-то пригород, а потом также без всякого объяснения вернули обратно, где они сначала жили у каких-то бояр, а потом вернулись в нанятый Пипером дом. В качестве причины такого обращения шведский историк Э. Карлссон приводит возможный перехват русскими властями их переписки с Карлом. По ложному обвинению царь Петр якобы хотел даже предать их казни, но светлейший князь Меншиков, хорошо зная вспыльчивый, но отходчивый нрав Петра, дал указание на три дня спрятать Реншёльда и Пипера в подмосковном убежище и подождать, когда царь от своего гнева поостынет. Петр, как и предполагал Меншиков, получил более подробные сведения о проступке шведов и приказал дело против них прекратить.

В то же время русские власти перестали прилагать какие-либо усилия и по обмену Реншёльда и Пипера на своих пленных генералов. Госсовет Швеции планировал сначала обменять их на царевича Александра. Карл XII, кажется, не возражал против этого и попросил Госсовет срочно заняться их освобождением. Но король категорически возражал прошв русских условий, согласно которым освобожденный фельдмаршал должен был дать слово на время продолжения войны больше не служить в ущерб интересам царя. После смерти грузинского царевича Госсовет выступил с предложением обменять его тело и князя Трубецкого на графа Пипера, но и с этим обменом ничего не вышло. Потом возник вариант обмена Пипера на князя Долгорукого, но поскольку тому удалось из плена бежать, то шведская сторона потребовала к Пиперу присоединить и Реншёльда, но и из этого предложения ничего не получилось.

В 1713 году, когда в Россию не вернулись четыре шведских полковника, отпущенные под честное слово, как поручители, Реншёльд и Пипер по указанию царя были посажены под строгий арест. Они сидели в одиночных карцерах под охраной и не могли общаться с другими заключенными.

В декабре 1714 года по приказу царя графа Пипера неожиданно привезли в Петербург и стали якобы шантажировать на предмет вымогания у него денег, предлагая оплатить один русский долг в Голландии. Граф Пипер объявил голодовку и пытался оказать сопротивление такому нажиму, хотя вексель на сумму 30 тысяч риксдалеров был вынужден выписать. Весной 1716 года графа перевели в Шлиссельбург и поселили в городской квартире, где он на 69-м году жизни скончался. Два года спустя тело графа было перевезено в Швецию и захоронено на фамильном кладбище при церкви в Энгсё.

После отъезда Пипера из Москвы главным управляющим делами шведских военнопленных стал Реншёльд. На этом неформальном посту он оставался вплоть до своего обмена во время Аландской мирной конференции на генералов Трубецкого и Головина. В августе 1718 года в возрасте 67 лет и в полном здравии фельдмаршал вернулся домой и сразу отправился к Карлу XII в Норвегию.

Генералу Левенхаупту выпала тяжкая доля военнопленного с добавочной нагрузкой для своей и без того слишком перегруженной психики — он очень страдал от несправедливого гнева и немилости своего короля. Он все время работал над написанием мемуаров, в которых пытался оправдать свои действия под Переволочной. Мемуары получили многозначительное заглавие «Вредные следствия самодержавия и горькие плоды злобы». Прощение бедный Левенхаупт получил лишь после смерти короля, когда он по указу королевы Ульрики Элеоноры был удостоен звания государственного советника. В феврале 1719 года Левенхаупт скончался в Москве на 60-м году жизни. Прах его после заключения Ништадтского мира был перевезен на родину и захоронен в Риддархольмской церкви.

Генералы Кройц и Юлленкрук тоже оставили после себя мемуары, которые используются почти всеми историками, проявляющими интерес к походу короля Швеции Карла XII в Россию. После возвращения из плена они занимали ответственные посты в администрации Швеции: Кройц — в качестве генерала, а Юлленкрук — губернатора Гётеборгского лэна.

Генерал Руус в 1722 году умер в городе Турку на пути из плена домой.

Последние годы плена шведам давались особенно трудно. Царь хотел принудить генералов к поступлению на русскую службу, а шведы упорно держались, присяге, данной королю Карлу. Освобождение пришло в 1721 году после подписания мира и растянулось на срок не менее трех лет. Точное число возвратившихся домой неизвестно. Некоторые шведские источники указывают, что их было около пяти тысяч, другие — 3500 человек, из которых примерно четвертая часть — офицеры. Весьма возможно, что мимо шведских учетов прошли финны и немцы.

Свидание с родиной и родственниками было безрадостным. Страна испытывала огромные трудности, многих из близких уже не было в живых. Большинству вернувшихся можно было рассчитывать лишь на небольшую пенсию. «Никогда в своей истории Швеция не располагала таким богатым выбором годных к службе и опытных в военном отношении офицеров, как по окончании великой Северной войны», — пишет Э. Карлссон.