Джон Рональд Руэл Толкин

Джон Рональд Руэл Толкин

Волшебник из Оксфорда

Сейчас трудно найти человека, который бы не был знаком с книгами Толкина – или хотя бы с фильмами, снятыми на их основе. Армия поклонников-«толкинистов», образовавшаяся полвека назад, с каждым годом лишь растет. Его немногочисленные книги давно и надолго оккупировали верхние строчки в списках мировых бестселлеров, а количество монографий и исследований, посвященных как творчеству, так и биографии самого Толкина, уже в несколько раз превысило количество его собственных произведений – и каждый год появляются новые. Между тем сам Толкин когда-то сказал: «Изучение биографии автора – самый пустой и ложный путь к познанию его работ. Только ангел-хранитель или Сам Господь могли бы показать нам истинную связь между фактами личной жизни и произведениями писателя». Но это никого не останавливает и никому не мешает: каждый биограф пытается найти самому незначительному факту его жизни соответствие в его книгах, а каждому сюжетному повороту в романе – аналогию в реальной жизни автора. Что же заставляет миллионы людей по всему свету не просто читать его книги – но верить в них, вживаться, даже переселяться в мир, созданный и описанный Толкином? Что заставляет их не только изучать этот мир, его историю и язык, но и столь же подробно описывать – день за днем, строчка за строчкой – биографию его автора?

В его книгах кроются волшебство и магия, волшебство действий и магия слов. Там тайны, поэзия, подвиги и приключения. В его долгой жизни не было ничего такого, если не считать нескольких книг, ставших ее результатом. И все же в ней находят и приключения, и подвиги, и тайну.

По семейной легенде, фамилия «Толкин» происходит от немецкого tollkuhn, – что значит «безрассудно, глупо храбрый». Прозвище это было дано предку писателя, Георгу фон Гогенцоллерну (принадлежавшему будто бы к младшей ветви знаменитого императорского дома), сражавшемуся под знаменами эрцгерцога Фердинанда Австрийского при осаде турками Вены в 1529 году: в припадке отчаянной храбрости Георг в одиночку пробрался во вражеский лагерь и захватил знамя турецкого султана. Впрочем, немецкие исследователи возводят фамилию писателя к более прозаичному корню, а именно – к названию деревушки Tolkynen в Восточной Пруссии. Как бы то ни было, еще в середине XVIII века Толкины перебрались из родной Саксонии в Англию. Дед писателя, Джон Бенджамин Толкин, был настройщиком пианино, учителем музыки и владельцем

фирмы по продаже музыкальных инструментов – впрочем, в коммерции он не преуспел и обанкротился в 1877 году. Старший сын Джона Бенджамина и его второй жены Мэри Джейн Стау, Артур Руэл, не пошел по отцовским стопам и предпочел банковское дело торговле и музыке. Он стал неплохим банковским клерком – и в 1891 году получил повышение: должность управляющего отделением Африканского банка в Блумфонтейне – столице Оранжевой республики (сейчас – провинция Свободное Оранжевое государство, часть ЮАР). Необходимость ехать на другой конец света окупалась неплохим окладом и возможностью быстрого карьерного роста, недостижимыми в то время в метрополии. Через год к нему прибыла его невеста, Мейбл Саффилд, и молодые люди обвенчались в кейптаунском кафедральном соборе

16 апреля 1891 года. Мейбл был 21 год, ее мужу – тридцать четыре. Ровно через девять месяцев, третьего января 1892 года, у Толкинов рождается первенец, окрещенный Джоном Рональдом Руэлом. Еще через два года – 17 февраля 1894 года – Мейбл родила второго сына, Хилари Артура Руэла. Последнее имя стало традиционным для этой ветви семейства: и сам писатель, и все его дети давали своим сыновьям – среди прочих – имя Руэл, заимствованное когда-то Бенджамином из Библии.

Воспоминаний о жизни в Африке у будущего писателя сохранилось очень мало, да и те скорее известны ему по рассказам матери: однажды слуга-негр, которому маленький Джон Рональд (именно так мальчика звали в семье) казался очень красивым, на целый день утащил его из дома, чтобы похвастаться перед родными, а в другой раз малыша укусил тарантул – его спасла няня-негритянка, отсосавшая яд. Из этого случая многие исследователи делают многозначительные выводы, считая тарантула прообразом паукообразных ужасов в книгах Толкина, – например, чудовища Унголианты и ее порождения Шелоб, – хотя сам Толкин весьма ехидно относился к подобным заключениям. Известно, что он никогда не страдал арахнофобией и вообще отрицал, что запомнил тот день. Лечивший же мальчика доктор Торнтон Куинби считается одним из прототипов Гэндальфа Серого.

Артур Руэл и Мейбл Толкин с маленьким сыном и слугами, Блумфонтейн, 1892 г.

Со временем выяснилось, что жаркое африканское солнце и гнилой климат Блумфонтейна не лучшим образом сказываются на здоровье младших Толкинов, и было решено, что Мейбл с сыновьями отправится в Англию, а Артур присоединится к ним, как только приведет в порядок свои дела. В 1895 году миссис Толкин с детьми прибыла на родину и поселилась у родителей Мейбл в деревушке Кинге Хит недалеко от Бирмингема. Маленький Джон Рональд был на всю жизнь потрясен Англией, ее травой и деревьями, полями и лесами: столько зелени он никогда раньше не видел. Когда на Рождество выпал снег и нарядили елку, восторгу его не было предела – ведь в Блумфонтейне наряжали эвкалипт, а снег бывал только в английских газетах. Следы детского восхищения природой будут заметны во всех его книгах.

Артур присылал письма, где писал, как он скучает по семье, как ждет встречи… А потом пришло чужое письмо: 15 февраля Артур Толкин скончался от ревматической лихорадки.

Мейбл осталась одна с двумя детьми на руках, и надеяться ей оставалось лишь на помощь родственников. Она происходила из добропорядочного патриархального английского рода, веками жившего в Средней Англии. Саффилды из поколения в поколение занимались торговлей; родители Мейбл, Джон Саффилд и Эмили Джейн Спарроу, имели в центре Бирмингема дом и магазин. Они были настоящими англичанами – неторопливыми, вросшими в землю, практичными, преисполненными здравого смысла и чувства собственного достоинства. «Толкин по имени, я, тем не менее, Саффилд по вкусам, способностям и воспитанию», – утверждал позже Толкин.

Из дома родителей в Бирмингеме Мейбл скоро переехала в расположенную неподалеку деревушку Сэйр-хоул, где смогла по случаю снять дешевое жилье. Денег, которых оставил ей муж, едва хватало на жизнь. Ее единственной радостью были дети, а главным утешением – религия. Со временем она – под влиянием своей сестры Мэй – стала склоняться к католичеству и в 1900 году официально переменила веру, сделав набожными католиками и сыновей. Этот поступок резко отдалил ее от родственников: к католикам, «презренным папистам», в Англии традиционно относились очень предвзято – причиной тому не одно столетие религиозных войн, преследований и массовых репрессий. Ни Толкины – приверженцы англиканской церкви, ни баптисты-Саффилды больше не желали иметь ничего общего с отступницей.

Но Мейбл не сдавалась и не отчаивалась. Она решила во что бы то ни стало дать детям хорошее образование: в то время оно включало в себя языки и прочие гуманитарные дисциплины, и Мейбл, которая прекрасно играла на пианино и рисовала, знала латынь, немецкий и французский, сама учила сыновей. Она же привила детям любовь к ботанике: Джон Рональд не только прекрасно рисовал деревья и пейзажи, но и знал по именам все окрестные растения. Любовь и особую привязанность к деревьям он сохранил на всю жизнь.

В детстве Джон Рональд много читал: он любил «Алису в стране чудес» и сборник волшебных сказок Эндрю Лэнга, книги основоположника английского фэнтези Джорджа Мак Дональда и книги про индейцев (а вот сказки братьев Гримм и «Остров сокровищ» ему совсем не понравились). Они с братом облазили все окрестности Сэйрхоула: там были лес и озеро, река Коул и старинная мельница, и всюду их ждали приключения, рыцари и великаны, принцессы и драконы. «Я так страстно желал повстречаться с драконами, – вспоминал он много лет спустя. – Естественно, будучи маленьким и не очень сильным, я бы не хотел встретиться с ними на околице. Но все равно мир, где они были, даже такие страшные, как Фафнир, представлялся мне куда более богатым и прекрасным. И чтобы попасть туда, я бы не постоял за ценой». Неудивительно, что еще в детстве мальчик сочинил свою собственную сказку, и, конечно, она была про драконов. «Я ее начисто забыл, кроме одной филологической подробности. Моя мать насчет дракона ничего не сказала, но заметила, что нельзя говорить «зеленый большой дракон», надо говорить «большой зеленый дракон». Я тогда не понял, почему и до сих пор не понимаю. То, что я запомнил именно это, возможно, важно: после этого я в течение многих лет не пытался писать сказок, зато был всецело поглощен языком».

У мальчика и правда оказался потрясающий талант к языкам: латынь он впитывал, словно губка, а в древнегреческом далеко превзошел свою мать. Стало ясно, что его во что бы то ни стало надо отдавать в хорошую школу. К счастью, один из родственников согласился оплатить обучение, и Джон Рональд поступил в лучшую бирмингемскую школу короля Эдуарда. Правда, для этого пришлось оставить так полюбившийся за четыре года Сэйрхоул. «Всего четыре года, – вспоминал писатель, – но они до сих пор кажутся мне самыми продолжительными и повлиявшими на всю мою жизнь».

В школе оказалось, что у юного Толкина и впрямь незаурядный лингвистический талант. Он блестяще успевал по латыни и греческому, к тому же – благодаря учителю английской литературы, с увлечением декламировавшему детям Чосера в оригинале, – увлекся средневековым английским, а затем и древнеанглийским, и уже через несколько месяцев свободно читал в оригинале «Беовульфа» и рыцарский роман «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь». Этот же учитель дал Толкину учебник англосаксонского. Кто-то из учеников по случаю продал учебник готского. Загадочные надписи на железнодорожных вагонах, отправлявшихся в Уэллс, зародили в Толкине интерес к валлийскому, а детский восторг перед драконом Фафниром – к сагам на старонорвежском. Причем это было не просто изучение грамматик – Толкин мог спокойно разговаривать на них, писать и даже спорить: однажды на школьном диспуте, играя роль посланника варваров, Толкин счел традиционную латынь малоподходящей для варвара и выступал на готском.

Джон Рональд Толкин с братом Хилари, 1905 г.

Но Толкину этого было мало, и он начал конструировать собственные языки, придумывать алфавиты и грамматики. Первый подобный язык он придумал вместе со своими кузинами: он назывался «животным», и каждое его слово соответствовало названию зверя или птицы. Потом был «невбош», состоявший из исковерканных английских, французских и латинских слов. Еще был «наффарский» язык на основе испанского, и язык на основе готского, и много других, причем многие из них были развиты настолько, что Толкин даже сочинял на них стихи. Он всю жизнь считал, что его страсть к изобретению языков – обычное дело, сродни детскому сочинению стихов: «Огромнейшее количество детей обладает тем, что вы называете творческой жилкой: это обычно поощряется и не обязательно ограничивается чем-то определенным: они могут не желать заниматься живописью или рисованием, или музыкой в большом объеме, но, тем не менее, как-то творить они хотят. И коль скоро образование в основной массе лингвистическое, то и творчество приобретает лингвистическую форму. Это вовсе не из ряда вон выходящее событие»…

В школе Джон Рональд, вопреки ожиданию, был счастлив, он прекрасно успевал по всем предметам и даже был членом сборной школы по регби. Однако снова счастье его было недолгим: в самом начале 1904 года у Мейбл Толкин обнаружили диабет – и через полгода, 14 ноября, она скончалась в больнице. Никаких средств для лечения диабета тогда не знали, но Толкин всю жизнь был убежден, что его мать убили родственники, отвернувшиеся от нее по религиозным причинам, и считал ее почти святой, пострадавшей за веру. «Моя милая мама воистину была мученицей – не каждому Господь дарует столь легкий путь к своим великим дарам, как Хилари и мне, – он дал нам мать, что убила себя трудом и заботами, дабы укрепить нас в вере», – напишет он девять лет спустя. Католицизму, доставшемуся ему от матери, Толкин будет верен всю жизнь. «Католицизм для Толкина был одной из двух важнейших составляющих его интеллектуальной жизни», – напишет однажды его официальный биограф Джон Карпентер.

В своем завещании Мейбл доверила сыновей приходскому священнику Френсису Ксавье Моргану, незаурядному человеку с прекрасной душой, сильной волей и добрым сердцем, в чьих жилах смешались английская, валлийская и испанская кровь. Лучшего выбора она сделать не могла: отец Френсис искренне полюбил мальчиков и делал все, что было в его силах, чтобы они ни в чем не нуждались. Он же привил Джону Рональду интерес к филологии: в его доме было множество книг, от богословских трудов до развлекательных романов, и мальчик читал их запоем, наконец – как он потом говорил – почувствовав связь между языком и текстом.

Благодаря отцу Моргану состоялась, возможно, и самая главная встреча в жизни Толкина. В 1908 году отец Френсис забрал мальчиков из дома тетки, где они жили после смерти матери, и перевез их в пансион миссис Фолкнер. Этажом ниже там жила Эдит Мэри Братт, юная сероглазая и темноволосая красавица, которая мечтала стать концертирующей пианисткой и поэтому репетировала дни напролет. Поначалу Джон Рональд влюбился в музыку, потом осмелился познакомиться и с исполнительницей. Они с Эдит быстро подружились: часами гуляли по окрестным полям, а потом сидели на балконе местной чайной, обстреливая прохожих кусочками сахара. У них было много общего – оба сироты (мать Эдит умерла год назад, отца она никогда не знала), оба нуждались в любви и заботе, и нет ничего удивительного в том, что скоро они обнаружили, что влюблены друг в друга. Им не помешала даже разница в возрасте: в тот момент Джону Рональду было шестнадцать, а Эдит – девятнадцать.

Эдит Братт, 1907 г.

Толкин все свободное время отдавал Эдит, и учеба стала заметно прихрамывать. Когда осенью 1908 года отцу Моргану доложили, чем занимается его воспитанник вместо учебы, тот был весьма рассержен: Толкина ждет прекрасное будущее, ему обязательно надо учиться, чтобы блестяще сдать экзамены в Оксфорд и получить стипендию – на оплату обучения мальчика в университете у Моргана, к сожалению, денег не было, и стипендия была единственным шансом для Джона Рональда получить высшее образование. Романы и ранний брак только погубят его карьеру – убеждает отец Морган воспитанника, и оказывается прав: Толкин благополучно провалил вступительные экзамены. Точнее, он их сдал, и довольно неплохо, но для получения стипендии этого было мало. Тогда отец Морган перевез мальчиков из пансиона миссис Фолкнер и запретил Толкину видеться с Эдит до наступления совершеннолетия, то есть двадцати одного года: ему нельзя ни встречаться с нею, ни переписываться. Это условие, наводящее на воспоминания о рыцарских обетах, Джон Рональд выполнил с честью.

Лишившись общества Эдит, Толкин создает себе новое: он и трое его школьных товарищей организуют «полутайный» клуб ЧКБО – «Чайный клуб и Барровианское общество», обязанный своим названием пристрастием членов клуба к распиванию чая в школьной библиотеке и расположенном рядом со школой магазине Барроу. Толкин – то ли в шутку, то ли всерьез, – утверждал, что когда члены клуба собираются вместе, их интеллект усиливается. Мальчики беседовали, мечтали, читали друг другу свои первые литературные опыты и надеялись покорить мир. Как писал один из членов ЧКБО Джеффри Бейч Смит, члены общества считали себя «получившими в дар искру пламени – как сообщество, несомненно, а возможно, и каждый в отдельности, – которой предназначено было зажечь в мире новый свет, или, что то же самое, заново разжечь свет старый; ЧКБО же предначертано было послужить свидетельством Бога и Истины». Дружба четверых барроувистов продолжалась и после школы.

Летом 1911 года Толкин с двенадцатью друзьями совершил путешествие по Швейцарии, проделав путь от Интерлакена до Лаутербруннена. Позднее в одном из писем он признавался, что именно это путешествие послужило прообразом путешествия Бильбо Бэггинса и двенадцати гномов по Туманным горам. По утверждениям биографов, из Швейцарии Толкин привез и открытку с изображением картины Йозефа Маделенера под названием «Горный дух»: седобородый старец, в широкополой шляпе и длинном плаще, сидел на камне под сосной и кормил с руки белого оленя. Эту открытку он хранил много лет и, в конце концов, написал на конверте: «Происхождение Гэндальфа». Правда, последние изыскания установили, что картину эту Маделенер написал не раньше двадцатых годов, и как она попала к Толкину, неизвестно.

В том же 1911 году Толкин, наконец, поступил в Эксетерский колледж в Оксфорде, на классическое отделение. В колледже жизнь шла по-прежнему: встречи ЧКБО (все его члены оказались в Оксфорде), занятия регби, стихи и, конечно, изучение языков. Прочитанная в переводе «Калевала» побудила его изучить финский язык, и он очаровал его своей красотой и напевностью, а сам эпос произвел на него такое впечатление, что он стал мечтать создать когда-нибудь подобную мифологию и для Англии.

Между тем 3 января 1913 года ему исполнился двадцать один год. Едва часы пробили полночь, он написал Эдит и предложил ей выйти за него замуж. Возможно, если бы отец Морган не разлучил их, первая любовь, как это нередко бывает, тихо угасла бы сама, однако запрет послужил лишь укреплению чувств Толкина. «Быть может, ничто иное не укрепило бы мою волю настолько, чтобы этот роман стал для меня любовью на всю жизнь (пусть даже эта влюбленность с самого начала была совершенно искренней)», – писал позже Толкин.

Эдит ответила, что она уже помолвлена и скоро собирается выйти замуж за брата своей школьной подруги – ведь она была уверена, что Джон Рональд давно забыл ее. Через неделю Толкин примчался к ней в Челтенхем, где она тогда жила, и после долгого разговора Эдит согласилась стать его женой. На следующий день она вернула жениху кольцо и объявила о помолвке с Толкином.

Толкин, меж тем, сдал первые экзамены на бакалавра: выяснилось, что по классической филологии его успехи были очень хороши, зато по сравнительной филологии – просто блестящие. По рекомендации преподавателей Толкин перевелся на английское отделение, где он мог в полной мере посвятить себя древнегерманским языкам и старинным текстам. В англосаксонской поэме «Христос» Кюневульфа Толкин наткнулся на загадочную фразу: «Привет тебе, Эарендель, светлейший из ангелов, Над Средиземьем людям посланный». «Я был поражен исключительной красотой этого слова (или имени), – писал он впоследствии, – вполне соответствующего обычному стилю англосаксонского языка – но благозвучного до необычайной степени в этом приятном для слуха, но не «усладительном» языке»… Много лет спустя этот же отрывок послужит толчком к погружению в древние языки для героя его незаконченного романа «Утраченный путь»: «Я почувствовал странный трепет, как будто что-то шевельнулось во мне, пробуждаясь ото сна. Это было нечто отдаленное, чужое и прекрасное, оно было далеко за теми словами, что я пытался постичь, дальше древнеанглийского».

В начале 1914 года Эдит, по настоянию жениха, перешла в католицизм. Это решение дорого ей обошлось: домовладелец, добропорядочный протестант, выгнал новообращенную католичку на улицу, а родные и друзья разругались с нею. Тем не менее она была счастлива, предвкушая свадьбу с любимым. Летом 1914 года они с Джоном Рональдом побывали на корнуольском побережье: Толкин, впервые в сознательном возрасте увидевший море, был потрясен до глубины души – мотив моря, любви и тоски по нему навсегда вошел в его творчество. Тем же летом он напишет поэму «Путешествие Эаренделя Вечерней Звезды», где слились отзвуки древних мифов и шум моря: в поэме описывалось странствие морехода, ставшего звездой. Считается, что «Путешествие Эаренделя» стало первым шагом на пути самого Толкина в Средиземье.

Когда началась Первая мировая война, Толкин, вопреки царящим среди молодежи настроениям, не рвался на фронт: сначала он решил окончить Оксфорд. В конце 1914-го Джон Рональд встретил своих друзей по ЧКБО: «Эта встреча помогла мне обрести голос, чтобы выразить все, что искало выхода. Я всегда приписывал это тому вдохновению, что вселяли в нас даже несколько часов, проведенных вместе», – вспоминал он. Толкин все активнее сочиняет стихи, и все чаще – на придуманном им «эльфийском» языке квэнья, созданном на основе латыни, древнегреческого и финского. Язык этот, с достаточно сложной грамматикой и собственной рунической азбукой, Толкин создавал из соображений красоты звучания и логики лингвистических построений.

На выпускных экзаменах в 1915 году он получил высшие баллы и первую премию, и лишь после этого записался добровольцем в полк Ланкаширских стрелков, где получил чин младшего лейтенанта. Несколько месяцев полк перебрасывали по Стаффордширу из лагеря в лагерь, и все это время Толкин продолжал занятия наукой, искусственными языками и поэзией. Со временем Толкин осознал, что существование языка без тех, кто на нем говорит, невозможно – так был дан новый толчок к созданию Средиземья: самый красивый из созданных им языков, квэнья, Толкин отдал эльфам, живущим в прекрасной стране Валинор, куда, в конце концов, попал Эарендил – имя Толкин изменил в соответствии с правилами разработанного им эльфийского языка.

Наконец стало известно о скорой отправке стрелков во Францию. В ожидании скорой разлуки – возможно навсегда – Джон Рональд Руэл Толкин обвенчался с Эдит Мэри Братт 22 марта 1916 года в соборе Девы Марии в Уорвике. Медовый месяц длиной в неделю молодые провели в приморском городке Клеведоне. Уже 4 июня Толкин покинул любимую жену и отбыл на фронт.

Полк, где сражался Толкин, воевал весьма успешно и принял достойное участие в знаменитой битве на Сомме – одной из крупнейших операций Первой мировой. А потом, после сидения в окопах и бесплодного ожидания неизвестно чего, его подкосила «окопная лихорадка» – разновидность сыпного тифа, весьма распространенная в антисанитарных военных условиях. В начале ноября 1916 года его сажают на корабль, идущий в Англию, и дни до самого Рождества младший лейтенант Толкин провел в госпитале Бирмингема, а рождественские праздники – с Эдит в Стаффордшире.

Весь следующий год Толкин то лежит в госпитале (болезнь давала постоянные рецидивы), то служит в различных лагерях на территории Англии, что, в конце концов, позволило ему получить чин лейтенанта. Маясь от безделья, он начал учить новые языки и приводить свои фантазии о прекрасном Валиноре и населяющем его народе в более-менее упорядоченную форму. Для зарождающегося цикла Толкин выбрал название «Книга утраченных сказаний»: здесь появляются многие темы, нашедшие позже свое воплощение в «Сильмариллионе» – рассказ о Турине, осаде и падении Гондолина и Нарготронда, войнах с Морготом…

Толкин во время службы в армии, 1916 г.

Шестнадцатого ноября 1917 года родился их с Эдит первенец, названный Джоном Френсисом Руэлом Толкином. В то время Толкин служил в очередном лагере в городке Гулле, и Эдит поселилась рядом с ним. В свободное время они часами гуляли по окрестным лесам, заросшим болиголовом, и Эдит танцевала в роще среди цветов. Так родилось самое прекрасное сказание «Сильмариллиона» – о том, как смертный Верен влюбился в эльфийскую деву Лутиэн Тинувиэль, танцевавшую среди зарослей болиголова. Лутиэн и все красавицы из книг Толкина имели единый прототип – его любимую Эдит, которую он описывал так: «Ее волосы были черными, кожа – светлой, глаза – ясными, и она могла петь и танцевать».

В ноябре 1918 года был подписан мирный договор, и война для Англии закончилась. Но для Толкина победа не была столь безоговорочно прекрасной, как об этом любила говорить пропаганда. Двое из его лучших друзей, членов ЧКБО, погибли в 1916 году. В последнем письме один из них писал Толкину: «Мое главное утешение в том, что если меня ухлопают сегодня ночью – через несколько минут мне идти на позиции, на свете все же останется хотя бы один член великого ЧКБО, который облечет в слова все, о чем я мечтал и на чем мы все сходились… Да благословит тебя Бог, мой дорогой Джон Рональд! То, что пытался сказать я, да удастся сказать тебе, много позже, когда меня уже не будет, если такова моя судьба…» Свою «избранность», понимаемую им как необходимость нести одному дальше все то, что было предназначено для многих, Толкин ощущал всю жизнь. И навсегда победы и счастливые концы в его книгах омрачены печалью по утраченному, ощущением невозможности вернуться в прошлое, скорбью по навсегда исчезнувшей красоте и радости.

Толкин подал прошение разрешить ему вернуться в Оксфорд «с целью завершения образования». Вскоре он получил должность помощника лексикографа в редакции Нового словаря английского языка (названного впоследствии Оксфордским): Толкин отвечал за слова на букву w. Работа над словарем требовала много времени, но Толкин все не прекращал работу над «Книгой утраченных сказаний» и даже прочел одно из них – «Падение Гондолина» – в студенческом Эссеистском клубе Эксетерского колледжа. По воспоминаниям, обычно требовательная аудитория приняла его неожиданно хорошо.

Летом 1920 года Толкин выдвинул свою кандидатуру на открывшуюся вакансию ридера (примерно помощника профессора) английского языка в университет Лидса, и, к собственному удивлению, был принят. Именно в Лидсе 22 октября 1920 года рождается второй сын, Майкл Хилари Руэл, а 21 ноября 1924 – третий, Кристофер Джон Руэл. Толкин очень любил сыновей, рассказывал им на ночь сказки – многие из них потом перерастут в полноценные литературные истории, – а на Рождество писал письма с картинками от имени Деда Мороза. С каждым годом письма эти становились все больше и увлекательнее; там появлялись новые персонажи – помощник Деда Белый медведь, садовник Снеговик, секретарь эльф Илберет и многие другие. В 1976 году послания были собраны и изданы под названием «Письма Деда Мороза».

На новом месте Толкин с головой ушел в научную работу. В 1922 году он выпустил Словарь средневекового английского языка, а затем, вместе с перешедшим на работу в Лидс из Оксфорда Эриком Валентином Гордоном, подготовил новую редакцию перевода староанглийской поэмы «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь». Тогда же перевел аллегорическую средневековую поэму предположительно того же автора «Жемчужина», написанную аллитерационным стихом, и поэму «Сэр Орфео», причудливую смесь древнегреческого мифа об Орфее с кельтским фольклором. Вместе с Гордоном, ставшим близким другом Толкина, они основали студенческий «Клуб викингов», который собирался, чтобы читать саги, распивать пиво и петь шуточные песни на готском, англосаксонском или древнеисландском языке, положенные на известные английские мелодии: в 1936 году многие из них были собраны и изданы – без разрешения Толкина или Гордона – под названием «Песни для филологов». Правда, большая часть и без того маленького тиража сгорела – уцелели лишь полтора десятка экземпляров.

Не забывал он об Арде, как стал называться придуманный им мир, и о его языках: к квэнья, «эльфийской латыни», прибавился синдарин, созданный по образцу валлийского, – на нем заговорят эльфы Белерианда; адунайк – язык Нуменора, судьбе которого Толкин посвятит два незаконченных романа, и еще несколько, проработанных менее подробно. Позже он писал: «Язык и имена для меня неотделимы от сюжета, а мои истории лишь фон, благодаря которому я могу воплотить свои лингвистические пристрастия». Складывающийся «цикл Арды» Толкин мечтал сделать – ни много ни мало – мифологией для Англии, дав замену тем мифам и сказаниям, которые не были написаны или были утеряны из-за нашествия норманнов. «Я задумал создать цикл более-менее связанных между собою легенд – от преданий глобального, космогонического масштаба до романтической волшебной сказки; так, чтобы более значительные основывались на меньших в соприкосновении своем с землею, а меньшие обретали великолепие на столь величественном фоне; цикл, который я мог бы посвятить просто стране моей Англии. Ему должны быть присущи желаемые атмосфера и свойство, нечто холодное и ясное, что дышит «воздухом» (под почвой и климатом Северо-Запада я имею в виду Британию и ближайшие к ней области Европы, не Италию и Элладу, и, уж конечно, не Восток), и одновременно он должен обладать (если бы я только сумел этого достичь) той волшебной, неуловимой красотой, которую некоторые называют кельтской (хотя в подлинных произведениях древних кельтов она встречается редко); эти легенды должны быть «высоки», очищены от всего грубого и непристойного и соответствовать более зрелым умам земли, издревле проникнутой поэзией. Одни легенды я бы представил полностью, в деталях, но многие наметил бы только схематически. Циклы должны быть объединены в некое величественное целое – и, однако, оставлять место для других умов и рук, для которых орудиями являются краски, музыка, драма». Арда, сочиненная Толкином, – это не другая планета и не параллельная реальность, это – наш мир, только невероятно давно: в те времена, память о которых живет лишь в древних сказаниях и глубинах памяти. «Средиземье – это объективно реальный Мир… Театр действий моих преданий – это земля, та, на которой мы живем сейчас, хотя исторический период – воображаемый», – объяснял писатель много лет спустя.

В 1924 году Толкин преодолевает следующую карьерную ступень, став самым молодым за всю историю Лидса профессором английского языка. Однако душа его стремилась в Оксфорд: и когда в 1925 году освободилась кафедра профессора англо-саксонского языка в оксфордском колледже Пемброк, он, не задумываясь, подал заявку. Его приняли, и Толкины вернулись в Оксфорд. Там, 18 июня 1929 года, Эдит родила своего последнего ребенка, дочь Присциллу Мэри Энн Руэл.

В Оксфорде Толкин продолжал участвовать в клубах. Сначала это были «Углееды», созданные для чтения и изучения исландских и норвежских саг. Одним из членов клуба стал преподаватель из Колледжа Магдалины Клайв Стейплз Льюис, который стал ближайшим другом Толкина. Когда «Углееды» естественным образом, прочитав все саги, прекратили свое существование, Льюис основал клуб «Инклинги», в чьем названии было и слово ink — чернила, и inkling — намек, и значение «потомки чернил». Среди членов общества были майор Уоррен Льюис (брат К. С. Льюиса), врач Р. Э. Хейуорд, Хьюго Дайсон и друг Льюиса Оуэн Барфилд, и присоединившийся позже писатель Чарльз Уильяме. Почти у всех «инклингов» клуба были прозвища: Толкина звали Толлерс. Члены клуба собирались по вторникам в пивной «Орел и дитя», а по четвергам в гостиной у Льюиса. Читались и обсуждались новые рукописи, вынашивались идеи. Именно на засе дании этого клуба Толкин в 1936 году впервые прочел своего знаменитого «Хоббита».

По легенде, хоббиты возникли случайно, в канун 1930 года, когда профессор Толкин проверял контрольные работы. В одной из них была пустая страница – и Толкин, недолго думая, взял да и написал на ней «В норе под горой жил-был хоббит». Кто такие хоббиты, тогда еще никто не знал: позже исследователи вывели это слово из hob — староанглийское волшебное существо, проказник и шкодник, и rabbit — кролик. Впрочем, сам Толкин сказал как-то, что единственным словом, повлиявшим на него, было слово hole — нора, дыра.

Джон Рональд, Эдит и дети.

Хоббит запомнился профессору. Через некоторое время он, по обыкновению рассказывая своим детям сказки на ночь, сочинил историю про хоббита, к которому в гости незваными пришли двенадцать гномов. Из традиционных сказок хоббиты получили свои мохнатые ноги и бесшумную походку, а от образов «комичных буржуа» из английских романов – приземленность, ограниченный кругозор, консерватизм и здравый смысл. Примерно в 1936 году Толкин записал историю о хоббите Бильбо, однако что делать с нею дальше, не знал. Как это нередко бывает, в дело вмешался случай: одна из студенток профессора смогла прочесть рукопись и так вдохновилась, что принесла ее в издательство Allen & Unwin, в котором подрабатывала. Директор Стэнли Анвин, считавший, что книги для детей должны оценивать дети, отдал «Хоббита» своему одиннадцатилетнему сыну Райнеру, чей отзыв был безграмотен, но благоприятен: «Она хороша и должна понравится всем детям в возрасте от пяти до девяти лет».

В 1937 году «Хоббит, или Туда и обратно» вышел из печати. Успех был неожиданно огромным, и тут же был запущен второй тираж. На следующий год книгу издали в Америке, где ее ждал еще больший успех, а газета Gerald Tribune назвала «Хоббита» «лучшей детской книгой сезона». Главные герои – простоватый и плутоватый хоббит Бильбо Бэггинс, волшебник Гэндальф, отважные гномы и благородные эльфы, – полюбились читателям по обе стороны океана. На Толкина посыпались восторженные письма читателей и просьбы о продолжении. «Дорогой мистер Толкин, – писал профессору двенадцатилетний мальчик Джон Барроу, – я только что прочел вашу книгу «Хоббит» в одиннадцатый раз и хочу рассказать вам, что я о ней думаю. Я думаю, что ничего более замечательного я не читал… Если вы написали еще какие-нибудь книги, пожалуйста, не сообщите ли вы мне, как они называются?» Издатели тоже намекали на продолжение, а для начала спросили, нет ли у Толкина других подобных вещей. Тот, не долго думая, принес им «Сильмариллион» и письма Деда Мороза, однако обе эти рукописи были отвергнуты – читатели, мол, жаждут книг про хоббитов, и точка. После довольно долгих уговоров Толкин согласился написать «Нового хоббита», однако на это потребовалось долгих семнадцать лет.

Поначалу Толкин честно пытался написать именно сказку о хоббитах, которые стали ему родными и любимыми. Писатель и сам не скрывал, что в некотором смысле писал их с себя: «Я на самом деле хоббит, хоббит во всем, кроме роста. Я люблю сады, деревья и немеханизированные фермы; курю трубку и предпочитаю хорошую простую пищу (не из морозилки!), а французских изысков не перевариваю; люблю и даже осмеливаюсь носить в наше унылое время узорчатые жилеты. Обожаю грибы (прямо из леса); юмор у меня простоватый, и даже самые доброжелательные критики находят его утомительным; я поздно ложусь и поздно встаю (по возможности). Путешествую тоже нечасто». Однако постепенно продолжение переросло в нечто гораздо большее, впитав в себя отзвуки Сильмариллиона, персонажей «Утраченных сказаний» и философию самого Толкина.

Казалось, жизнь Толкина в Оксфорде протекала на удивление спокойно и тихо. Он считался хорошим лектором, умевшим даже о таких скучных вещах, как мертвые языки, рассказывать так, будто это волшебные истории. Заседания клубов, встречи с друзьями, прогулки по живописным окрестностям, воспитание детей, редкие научные публикации – одной из вершин его научной работы стала лекция «Беовульф: чудовища и критики», позже вышедшая отдельным изданием и навсегда изменившая взгляд исследователей на эту знаменитую поэму. В воспоминаниях описывается его кабинет: полки со словарями и лингвистическими трудами, на стене – карта Средиземья, большая корзина для бумаг, огрызки карандашей, две пишущие машинки, чернильница, трубки и табак… Год неспешно тек за годом, дети росли – Джон решил стать священником и уехал учиться в Рим, Майкл подумывал о преподавательской карьере, Кристофер – о литературной. «Новый хоббит», постепенно переросший в сагу под названием «Властелин колец», писался очень медленно; до него то не доходили руки, то Толкин переписывал целые главы, изменяя ход истории придуманного им мира. Вторая мировая война, всколыхнувшая весь мир, тоже задержала написание романа: профессор больше волновался за воевавших сыновей, Майкла и Кристофера, чем за остановившихся на полпути Хранителей. Позже его неоднократно спрашивали, повлияла ли на его творчество Вторая мировая, не является ли «Властелин» аллегорическим описанием ее событий. Толкин объяснял: «Это ни аллегория, ни отражение современных событий… Я искренне не люблю аллегории во всех ее формах и никогда не любил. Я предпочитаю историю, настоящую или сочиненную, с ее разнообразными отражениями в мыслях и ощущениях читателей». Сам Толкин говорил о том, что если его читатели непременно хотят сопоставлять ощущение ужасов войны, описанных во «Властелине», с недавними историческими событиями, то подобная связь скорее возникает с Первой мировой войной, нежели со Второй. В одной из рецензий К. С. Льюис писал, что в изображении Толкина «война имеет массу характерных признаков той войны, которую знало мое поколение», сам писатель в одном из писем говорил, что «мертвые болота и подступы к Мораннону отчасти обязаны Северной Франции после битвы при Сомме». Однако самое главное, что он вынес после Первой мировой, – что все войны похожи друг на друга, и все они ужасны, ведутся ли они на полях Европы, в долинах Средиземья или в человеческих душах. Недаром он равно отрицательно относился ко всем воюющим политикам – Гитлеру и Сталину, Франко (извиняя его, впрочем, в одном: республиканцы убивали монахов и сжигали монастыри, в то время как Франко защищал католическую веру) и даже английским премьерам, наделавшим непростительно много ошибок в тридцатых и сороковых годах. Подобная точка зрения не прибавляла ему популярности среди простых англичан, но в Оксфорде, где еще в начале двадцатых постановили считать любую войну злом, – он был не одинок.

Другим камнем преткновения служил католицизм Толкина, основа его мировоззрения. То, что его лучший друг, Клайв Льюис, не верит в Бога, доставляло ему немало страданий, и Толкин прикладывал все усилия, чтобы обратить Льюиса в христианство. Сначала ему удалось склонить Льюиса к деизму – вере в Бога без веры в церковь. Наконец после одного долгого разговора Льюис записал в дневнике: «Я только что перешел от веры в Бога к осознанной вере в Христа – в христианство. Долгий ночной разговор с Дайсоном и Толкином подтолкнул меня к этому». Однако Льюис, вопреки ожиданиям Толкина, присоединился не к католической, а к англиканской религии. Очень скоро он стал – благодаря лекциям и выступлениям по радио, – достаточно известным проповедником. Впрочем, Толкин этого не одобрял, неодобрительно называя Льюиса «теологом для всех». Однако они были ближайшими друзьями: когда в конце тридцатых годов Льюис стал писать ставшую позже знаменитой «Космическую трилогию» (первый роман «За пределы безмолвной планеты» вышел в 1939 году), Толкин немало сделал для того, чтобы Льюис смог закончить и издать свой роман – не без его протекции «Планету» приняло к печати издательство Bodley Head — после того, как ее отвергли два других.

К концу войны текст «Властелина колец» был почти закончен, многие его части были прочитаны на заседаниях «Инклингов». Льюис критиковал роман (особенно ему не нравились стихотворные вставки), однако всюду давал о нем самые восторженные отзывы. Позже Толкин писал: «Я перед ним в неоплатном долгу и вовсе не по причине какого-то «влияния», как это обычно понимают; а из-за той мощной поддержки, какую он оказывал мне. В течение долгого времени он был моей публикой. Лишь он один убеждал меня в том, что моя писанина может быть чем-то большим, нежели обычное хобби».

В 1949 году Толкин публикует сборник сказок «Фермер Джайлз из Хэма» – заглавная сказка представляет собой изящную пародию на рыцарский роман; однако книга не пользуется особым успехом. Наконец Толкин берет себя в руки и заканчивает «Властелина колец». Еще некоторое время уходит на вычитку, составление карт и приложений. Наконец Толкин предлагает рукопись в издательство Collins: его прежние издатели, Allen & Unwin, не хотят издавать «Властелина» вместе с «Сильмариллионом», как это было задумано Толкином, а в Collins вроде бы согласны. Однако потом они тоже отказываются, справедливо полагая, что тысячестраничный роман вкупе с не менее толстой книгой невразумительных легенд не вызовет читательского интереса. И Толкин относит «Властелина» в Allen & Unwin.

Директора издательства тоже полагают, что роман не удастся продать; но он им так нравится, что было решено издать хотя бы часть: если его не будут покупать, на этом можно будет и остановиться. «Властелина» разделили на три части, каждой придумали название, и в 1954 году свет увидела первая часть знаменитого романа под названием «Братство кольца». Отзывы были неоднозначными: от восторгов до полного неприятия. Рецензенты писали: «Для романа… это феноменально дорогая книга, и, видимо, я должен относиться к ней серьезно, но я не могу найти для этого ни одной по-настоящему серьезной причины» (анонимный рецензент); «За последние годы я не прочел ничего, что доставило бы мне такую радость» (поэт Уинстон Хью Оден); «Герои «Властелина Колец», хоббиты – это просто мальчишки, взрослые герои – в лучшем случае пятиклассники, и… никто из них ничего не знает о женщинах, кроме как понаслышке!» (критик Эдвин Муир). Второй и третий том вышли с перерывом в девять месяцев – они распродавались настолько хорошо, что Толкин даже пожалел, что не ушел на пенсию. Армия его поклонников росла с каждым новым томом. На третьем канале ВВС была осуществлена радиопостановка романа; по всей стране читатели открывали дискуссионные клубы, где обсуждали роман и его героев. «Книги Толкина читали дети и академики, хиппи и домохозяйки», – пишет английский исследователь Д. Райан. В 1965 году в США вышло «пиратское» издание в мягкой обложке – мало того, что книгу по дешевке смогли купить тысячи читателей, так и судебный процесс вокруг нее сделал роману неплохую рекламу. «Властелин колец» настолько вписался в нонконформистскую культуру тогдашней американской молодежи, что немедленно стал одной из культовых книг. На улицах появились первые живые эльфы, тролли и гномы, на стенах писали «Фродо жив» и «Гэндальфа в президенты». Началась толкиномания, не прекратившаяся до сих пор.

До сих пор не утихают споры литературоведов, пытающихся исследовать феномен Толкина и загадку его романа, его идеи и сюжетные ходы. Даже его жанр каждый толкует по-своему – современная эпопея, фантастический роман, лингвистическая сага… Впрочем, все сходятся в одном: это действительно великое произведение, и лучше один раз прочесть его, чем десять томов о нем. Сам профессор Толкин на вопрос, о чем же его книга, отвечал: «Истинная тема романа – Смерть и Бессмертие; загадка любви к миру, владеющей сердцами расы, обреченной покинуть его и якобы утратить; тоска, владеющая сердцами расы, «обреченной» не покидать мир, пока не завершится… его история».

Самому писателю внимание публики поначалу льстило: в письме он признавался, что, «как и все драконы, неравнодушен к лести». Он лично отвечал на все письма и звонки, с охотой беседовал с приехавшими поклонниками. Кроме того, он, наконец, разбогател и мог жить, не задумываясь о завтрашнем дне. Однако его, человека глубоко верующего, весьма огорчал тот факт, что люди предпочитали его книгу Библии, а его мир – Христу. К тому же со временем фанаты все больше досаждали престарелому профессору: они приезжали поглазеть на него, часами просиживая на обочине напротив его калитки или бесцеремонно вламываясь в дом. Американцы, невзирая на разницу во времени, звонили ему посреди английской ночи, называя на панибратский американский манер J.R.R.T., чтобы поболтать на квэнья или узнать, чем кончилось дело с Кольцом.

Рассказывают, что однажды к нему пришел посетитель и принес несколько старых репродукций: пейзажи на них с удивительной точностью совпадали с некоторыми описаниями во «Властелине». Толкин заверил, что впервые видит эти картины. Тогда посетитель, по словам Толкина, «…смолк и… долго смотрел на меня, пока внезапно не произнес: «Ну, вы, конечно, не так наивны, чтобы полагать, будто Вы сами написали эту книгу?» И писатель ответил: «Когда-то я грешил такими мыслями, но теперь больше так не думаю». Шуткой это было лишь отчасти.

Профессор со своей любимой трубкой.

В конце концов Толкину пришлось изменить номер телефона, и даже адрес: он все же ушел на пенсию, и в 1968 году они с Эдит переехали в маленький курортный городок Борнмут. Здесь в ноябре 1971 года скончалась Эдит Толкин – его единственная любовь, его Лутиэн. Она похоронена на католическом кладбище в Оксфорде; на ее могиле по просьбе Толкина написано: «Эдит Мэри Толкин, Лутиэн, 1889–1971»

Профессор Толкин с женой в саду в Борнмуте.

После смерти жены Толкин вернулся в Оксфорд, где поселился в квартире при Мертон-колледже, профессором которого он был с 1945 года. В 1972 году ему была присвоена степень доктора литературы, а в 1973-м королева Елизавета удостоила его звания Рыцаря ордена Британской империи. До последних дней своей жизни он сочинял, писал письма, готовил к печати «Сильмариллион», но так и не закончил: впрочем, оно и понятно – там жил и развивался целый мир, а как можно прекратить развитие мира?

В конце августа 1973 года профессор Толкин навещал друзей в Борнмуте. На обратном пути он простудился и 3 сентября 1973 года скончался. Он похоронен в одной могиле с женой, и на камне по распоряжению его сына Кристофера добавили надпись: «Джон Рональд Руэл Толкин, Верен, 1892–1973»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.