Ученье — свет

Ученье — свет

В Вышний Волочок Бескин добирался с попутчиком, командиром взвода разведчиков Федором Ивановым, имевшим направление, как он сказал, на те же курсы. Федор уговорил Игоря добираться через Торопец, где у него есть знакомая. Знакомую нашли, заночевали. После ужина Игорю постелили в проходной комнате на полу. Утром что-то долго было тихо. Игорь решил вставать. Вошла хозяйка и сказала, что Федор пошел отмечаться в комендатуру.

Полушубок, валенки Федора на месте, а нового обмундирования Игоря — нет, ни шинели, ни кителя, ни сапог. А главное — и денежного аттестата, карточки кандидата в члены ВКП(б). Хорошо, что спать лег в брюках — в кармане остались удостоверение личности, вещевой и продовольственный аттестаты, направление на курсы. В комендатуре, как и следовало ожидать, ни о каком Иванове слыхом не слыхивали, но обещали сообщить, как объявится. Сутки прошли впустую. Надо было пробираться к месту назначения в Вышний Волочек.

Дороги развезло, а на ногах валенки, потертый полушубок — без погон, хорошо, хоть свитер остался на теле. Видок подозрительный. Когда добрался наконец до Волочка и монастыря, где разместились курсы, дежурный долго и недоверчиво рассматривал подозрительного типа, потом взял документы, сказал «ждите» И ушел. Наконец, появился, пригласил к начальству.

В приемной начальника курсов Игорь снял полушубок и, оставляя на полу мокрые следы, в свитере, без кителя вошел в кабинет. Представился по форме. Начальник курсов сидел за столом против света, было видно только, что человек немолод, лица не рассмотреть.

— Ну, Игорь, рассказывай, как дошел до жизни такой? — голос добрый, улыбчивый, чуть-чуть знакомый.

Бывает же! Полковник Воробьев Георгий Васильевич, начальник курсов — старый друг дома, еще из раннего детства, да не просто друг дома, а друг маминой юности, влюбленный в нее, как потом выяснилось, на всю жизнь, и вот — начальник! Удача-то какая!

Повел Игоря домой, дал отмыться, привести себя в порядок, выделил кое-что из своего обмундирования, накормил и отправил в казарму: я для тебя — начальник курсов, а когда буду Георгием Васильевичем, за тобой пришлю. Все ясно?

Преподавал он, кроме прочего, и общевойсковую тактику, и только из его объяснений Игорь впервые многое понял и про организацию системы огня, и про построение боевых порядков, и прочая, и прочая, то, что вдалбливалось в далеком тюменском училище в 42-м году молодым Офицерам как катехизис, без объяснений сути, глубинного смысла, назначения. Занятия шли по десять часов в сутки, зачастую — по ночам. Обучение на курсах разведчиков дало многое, и не только в ведении боя, но и в тонкостях разведки. Еще до войны, в школе, Игорь увлекался химией, добавились сведения по изготовлению взрывчатки и ядов из подручных средств, в том числе из муки, сахара и прочего, учили технике владения различным, в том числе немецким, оружием. Тренинг был неплохой.

Недели пролетали быстро. Георгий Васильевич несколько раз отпускал Игоря на воскресенье в Москву, к родным, но так, чтобы в понедельник к утренней проверке быть в строю, почти всегда удавалось, хотя приходилось спрыгивать на ходу поезда у стен монастыря. Курсантам даже предоставляли такие блага, как посещение местного театра. Игорь был один раз, давали «Сильву» — убожество беспросветное, но для многих после фронтовых дней это был праздник.

Но и тут, оказавшись в тылу, Игорь не мог не ввязаться в историю. Как говорится, тихого бог наведет, а резвый сам наскочит: офицерам на дополнительный паек давали по четвертушке селедки к обеду, на столик — одну штуку на всех. Ценный продукт для голодного военного времени не делили, а отдавали по очереди каждому, а уж тот распоряжался как хотел — меняли на толкучке на то, что кому нужно было, на самогон. С продуктами в те времена проделывали иногда невероятные вещи. Так, работница хлеборезки на курсах попалась на том, что большим шприцем впрыскивала с вечера в буханки воду, хлеб становился тяжелее, и ей оставался «навар» В виде нескольких буханок при выдаче пайков. Когда это обнаружилось — ее чуть не растерзали. Так вот, простейшую «самодеятельность» С селедками решили пресечь политработники: запретить! Подавать на стол только нарезанную! Офицеры на толкучке — безобразие! Офицеры возмутились и решили «воздержаться» от селедки вообще — два-три дня никто к селедкам не прикасается, начальство полезло в бутылку. Бунт! Коллективный отказ от пищи! Понаехали из политуправления фронта — выявлять зачинщиков. Источник идеи известен не был, но вездесущие «стукачи» валили и на Игоря в том числе. На второй день пребывания комиссии все повторилось — к селедке никто не притронулся, но Игорь в тот день был дежурным по курсам, то есть еще до обеда, раньше всех снял пробу на кухне, дал разрешение на обед, а за общими столами не присутствовал, а результат тот же: селедка осталась на тарелках. До Игоря так и не добрались, комиссия «понавставляла фитилей», пятерых боевых офицеров-разведчиков под разжалование — из-за селедки-то! — и уехала.

Правда, хотя и не за селедку, но ему вкатили строгий выговор по партийной линии за утерю кандидатской карточки, уплывшей вместе с обмундированием в Торопце. Георгий Васильевич еще тогда весьма прозорливо посетовал, что Игорь, идеологически правоверный, указал в рапорте об украденной вместе с другими документами кандидатской карточке члена ВКП(б). Никаких учетных карточек, а тем более передачи их на фронте из части в часть тогда не было, и будущее показало глубокую мудрость старого Георгия Васильевича. В те годы быть беспартийным было как-то неудобно перед другими — белая ворона, — а с другой стороны, оставаться вне партии было даже безопаснее, чем таскать эту петлю на шее. Много хуже было оказаться исключенным из партии или иметь партийные взыскания, что делало тебя партийным парией. Старый большевик Воробьев, вроде бы праведный партиец, был мудр, а может быть, предвидел, что будет лет через пятьдесят, в девяностые годы?

Вспомнилось Игорю прочитанное в попавшей в руки разведчиков немецкой газете «разъяснение» гиганта демагогии и парадокса рейхсминистра Геббельса, ближайшего сподвижника Гитлера. Отправляющиеся на Восточный фронт немецкие солдаты спросили его: «как же так, мы воюем с русскими, но русские славяне, а славяне произошли, как и немцы, — от арийцев?». Геббельс, ничтоже сумняшеся, ответил так: «русские были славянами, но перемешались с татарами и стали большевиками!» А чем лучше была наша казуистика большевиков, выдающих истины в последней инстанции — и не моги сомневаться! Все — во спасение человечества, как минимум зеркальное отображение, да и только.

Четырехмесячные курсы закончились быстро, новое назначение — на фронт. Просился Игорь обратно, в свою 26-ю дивизию, но его, теперь уже старшего лейтенанта, направили в 123-ю Лужскую стрелковую дивизию заместителем начальника разведки дивизии.

На вокзале при отъезде из Вышнего Волочка прицепилась цыганка, ну как банный лист, — лейтенант, лейтенант, все про тебя скажу и все знаю! Говорила она потом что-то всего много, но запомнилась Игорю одна фраза: «Жить тебе, лейтенант, больше тридцати пяти лет!». Игорь просто подпрыгнул от радости: «значит, живой буду, до победы доживу! А 35 лет — это уже старик, зато еще 15 лет жизни, долгих 15, ура!».

А до конца войны 292 дня и тысяча возможностей не дожить до дня Победы…