На пути к первым миллионам

На пути к первым миллионам

Весной того же 1994 года произошло «боевое» крещение Галкина на куда более солидной сцене, чем клубная: он выступил на закрытии юбилейного сезона в Доме литераторов. На сцене сидели корифеи вроде знаменитого баснописца Сергея Владимировича Михалкова, а в зале были такие люди, как актер Михаил Глузский и директор Театра эстрады Борис Брунов. Кстати, последний сразу обратил внимание на молодое дарование и в том же году (в июне) предложил ему выступить на сцене своего театра в сборном концерте «Дебюты, дебюты, дебюты». Причем дело там было не столько в таланте юного пародиста, сколько в его… национальности: у евреев принято тянуть наверх именно своих. Если бы этого не было, отечественная эстрада недосчиталась бы многих знаменитых артистов. Вот как об этом рассказывает драматург Марьян Беленький (это он придумал образ тети Сони для юмористки Клары Новиковой):

«Еще в 70-е годы, куда бы я ни приходил, «на юморе» везде сидели евреи – концертные администраторы, режиссеры, редакторы рубрик юмора в радиопередачах, авторы, актеры, кассиры. В Киеве был еще украинский юмор, который писали украинские авторы и исполняли украинские актеры. А в Москве в те годы господство евреев в этом жанре было почти стопроцентным…

Помню и в 80-х я подошел к Лиону Измайлову – я, мол, эстрадный автор, возьмите меня в концерты. Он посмотрел на меня, как на таракана: «Нам своих нужно устраивать». Своих?! Но я ведь – тоже еврей и тоже автор… Он имел в виду московских.

Все это напоминало детскую игру: члены одной команды крепко берутся за руки, другой – пытаются эту оборону прорвать. Прорвать мало кому удавалось…».

Максиму Галкину удалось, поскольку он был не только талантлив, но и происходил из «московских». К тому же, в начале 90-х, после развала СССР, засилье евреев в юмористике было поколеблено, поскольку многие из них либо уехали из страны, либо перестали видеть в юморе источник верного заработка. В такой ситуации любое появление в поле зрения евреев-патриархов талантливой молодежи «из своих» должно было обратить на себя внимание.

Итак, в 1994 году Галкин впервые выступил на сцене Театра эстрады, однако до звездной славы было еще далеко. А пока Максим продолжал учиться на лингвиста и в свободное время выступал на сцене студенческого театра. С ним же впервые отправился в капиталистическую страну – в итальянский город Кварто, что под Неаполем, где проходил театральный фестиваль. На дворе был 1995 год. Вспоминает М. Галкин:

«Городок Кварто располагается прямо в жерле потухшего вулкана, рядом – Везувий, который периодически попыхивает. Потрясающе!

Нас расселили по семьям. Я попал в семью станционного смотрителя, коммуниста по убеждению. Коммунист он итальянский, поэтому жил в трехэтажном доме. Приятно быть коммунистом, если у тебя трехэтажный дом и ты обеспечен. Семья была большая: двое или трое своих детей и одна приемная девятилетняя девочка Антонелла. На пальцах они объяснили, что ее папа сидит в тюрьме. Семья не знала никакого языка, кроме итальянского, мне помогал французский. Приходилось общаться жестами. Одного из сыновей звали Мимо. Меня веселило это имя, и я даже пытался показать ему, что у нас в России означает это слово.

Станционный смотритель, дядечка 50 лет, был очень правильным итальянским гражданином, но южная кровь давала о себе знать. Помню, как в воскресенье он повез меня в центр города – купить морепродукты в рыбной лавке для воскресного барбекю. Мы приехали в магазинчик, я был поражен: там было все, вплоть до башки акулы и рыбы-меча. Мы накупили всякой вкуснятины, а когда возвращались, я сильно перенервничал. Станционный смотритель всю дорогу – а ехали мы минут 15 – сидел вполоборота к рулю, потому что все время мне что-то рассказывал. В какой-то момент он стал зажигать сигарету, у него не получалось – и он бросил руль. В одной руке у него была зажигалка, в другой – сигареты, и пока совсем машина юзом не пошла, он руль не взял.

Трехэтажный дом, в котором я поселился, был разделен на две части, как таунхаус. Во второй его половине жили соседи станционного смотрителя. Своеобразная семья, и самый колоритный в ней был бандитского вида сынок лет 25—27, который говорил с абсолютно одесским акцентом, только по-итальянски. Интонации у него были, как у Жванецкого. Он был весь в татуировках, ходил с голым торсом, все время распальцованный – такой блатной. Как-то мы выехали в Неаполь, и соседушка обогнал нас на бешеной скорости с криками и улюлюканьем, высунувшись из окна автомобиля по пояс. Станционный смотритель, тоже лихой водитель, осуждающе покачал головой: «Сумасшедший! Кто так ездит?!» Я был практически уверен: сосед – бандюган, наркоторговец или непутевый сынок-наркоман – такой у него был вид. Но вскоре с удивлением я узнал, что он стоматолог, очень уважаемый и пристойный чувак. Лечить зубы он ездил на мопеде, надев строгий классический костюм…

Чем меня поразил Неаполь, так это тем, что там все постоянно пытаются тебя обжулить. Например, в обменнике я хотел поменять на лиры, которые тогда были в ходу, 50 долларов. И получил сумму, которая была почти вдвое меньше, чем я дал. Смотрю на работника и говорю: «Я ж вам дал 50, а вы мне 20». Не помню, на каком языке изъяснялся, по-моему, на итальянском: «Cinquanta! Пятьдесят!» Он на меня посмотрел, понял, что номер не пройдет, – не опуская глаз, засунул руку в кассовый аппарат, вынул мои 50 долларов и сказал: «Ой, а я подумал, это 20». И с улыбкой вернул остаток.

Неаполь – город весь солнечный, бесшабашный. Хотя и не слишком чистый. Но это не портит город. Неаполь пахнет как порт. А когда порт пахнет даже нечистотами, это нивелируется ветром, дующим с моря. Поэтому Неаполь – это запах моря и солнечной пыли. Вообще я не слишком запоминаю запахи. Зато я топографический гений. Если я однажды побывал в городе, независимо от того, через сколько лет туда возвращаюсь, очень хорошо все помню: расположение улиц, куда идти. А оказавшись в городе впервые, смотрю на карту, легко переношу ее на местность и ориентируюсь. Поэтому мне в любом городе комфортно…»

Тем временем сплоченное еврейское эстрадное сообщество продолжало оказывать молодому пародисту свою поддержку. Согласно его же собственным словам: «Первым меня показал по ТВ с двумя полноценными номерами Евгений Петросян в «Смехопанораме» (эта передача выходила на Первом канале с 1994 по 2004 год. – Ф. Р.). В Дом кино на «Ники» меня часто приглашал Юлий Гусман, в «Театр эстрады» – Борис Брунов…»

В эту сугубо мужскую компанию затесалась и одна представительница слабого пола – уже упоминаемая нами Клара Новикова, которая напутствовала Галкина добрым словом. Вот как об этом вспоминает сам герой нашего рассказа:

«Году в 97-м я выступал в цирке на Цветном бульваре и встретил Клару Новикову за кулисами. На ТВ меня еще не было к тому моменту. Тогда в цирке тяжело было выступать – дети орали, деревянные сиденья хлопали, когда с них вставали… Степень невнимания колоссальная. И меня поразила Клара Борисовна, которая, выйдя на сцену, сделала кульбит, кувырок через голову, чем сразу привлекла к себе внимание зрителей. Ее выступление имело большой успех. Тогда она мне сказала: «У нас так трудно на эстраде, так тяжело. Это не простой хлеб. И я не знаю, как у вас сложится дальше».

Меня многие предупреждали, что будет очень тяжело. Чтобы я готовился к тому, что будут препятствия. Я не могу сказать, что мне было легко. Но на своем пути я тех препятствий, которые мне пророчили, не встретил. Может быть, я не ставил перед собой цели через два года стать известным, чтобы меня показывали по ТВ? Я жил не только этим. Занимался лингвистикой, образованием, не зацикливался на эстраде. Но постоянно работал в этом направлении. Не было такого, что я просил кого-то подвинуться, раздвигал ряды, выгрызал себе место. Возможно, это потому, что я человек достаточно дипломатичный. Я вообще людей люблю! И терпим к чужим недостаткам. Меня так воспитали…»

И все же к моменту окончания РГГУ в 1998 году Галкин оставлял для себя возможность пойти по научному пути. Несмотря на то, что в эстрадном мире он был уже известен, родители советовали ему не «рвать концы» с наукой. Поэтому он и поступил в аспирантуру, где даже стал работать над кандидатской диссертацией по теме «Соотношение стилистических систем оригинального и переводного текстов», в которой предполагалось рассмотреть переводы на русский язык трагедии Гете «Фауст» и сделать анализ их стилистических различий.

Впрочем, поступление в аспирантуру могло быть вызвано и сугубо практической целью – избежать призыва в армию. Конечно, для этого можно было использовать обширные связи отца в армейской среде, но это был путь, скорее, нелегальный. А вот аспирантура была тем самым легальным способом, который позволял дождаться окончания призывного возраста и со спокойной душой отрапортовать: в армию не пошел по причине учебы в аспирантуре. Кстати, учебу эту Галкин так и не закончит, поскольку цель такая перед ним изначально и не ставилась. Главным было – избежать армии, чтобы утвердиться на эстраде. Ведь это наивно – подозревать практичного еврея Галкина в том, что он в конце 90-х собирался связать свою жизнь с наукой. Профессия эстрадного артиста была куда более перспективна в плане завоевания материальных благ, чем стезя ученого. Последние в постсоветской России пребывали в плачевном состоянии, буквально сводя концы с концами. Лучшие из них старались искать счастье за пределами родного Отечества, чего Галкин делать никак не хотел – он мечтал стать полезным именно у себя на родине. Как говорится, где родился – там и пригодился. А пригодиться он мог исключительно как пародист. Тем более что его карьера на этом поприще упрямо стремилась в гору.

Известно, что в любой сфере российского (впрочем, и любого другого тоже) шоу-бизнеса важно прислониться к крепкому плечу. И такое плечо для Галкина нашлось еще до его знакомства с Аллой Пугачевой. Случилось это в 1998 году, когда на него обратил внимание сатирик Михаил Задорнов – весьма влиятельная персона в эстрадном мире (впрочем, не только в нем). Задорнов входил в ближайшее «теннисное» окружение президента Ельцина – играл с ним в теннис и попутно смешил своими рассказами. За это Ельцин разрешил ему поселиться в том же элитном доме, где жил сам – на Осенней улице в Москве. Естественно, что содружество с таким человеком, как Задорнов, открывало перед Галкиным хорошие перспективы на будущее. Ведь Максим собирался делать упор в своем творчестве на политическую пародию, а здесь без консультаций доверенных лиц, «приближенных к императору», обойтись было нельзя. В этом жанре шутить требовалось тонко, иначе можно было «огрести толсто» – враз лишиться покровительства, а значит, и карьеры.

Задорнов увидел выступление молодого пародиста на вручении премии «Овация» в концертном зале «Россия» и настолько был пленен его талантом, что тут же пригласил Максима выступать в своих сольных концертах с «политическими» пародиями. И в течение полутора лет они колесили по стране вместе. По словам Галкина: «Безусловно, Задорнов дал мне хорошую школу. Своим личным примером».

Помимо «школы» Задорнов открыл перед Галкиным двери многих кабинетов, куда без него молодой пародист вряд ли вошел бы. А если бы и вошел, то не столь быстро, как того ему хотелось.

Впрочем, помогали нашему герою не только люди посторонние, но и родные. Например, его отец, Александр Александрович – в 1997 году он покинул пост начальника Главного автобронетанкового управления МО РФ и стал советником генерального директора ГК «Росвооружение». Именно оттуда он шагнул в члены правящей партии «Наш дом – Россия», чтобы в 98-м стать от нее депутатом Государственной Думы РФ второго созыва. Естественно, близость отца к ведущей политической силе в стране прибавляла его сыну дополнительного веса в общениях с коллегами. И хотя сам отец впрямую и не был «толкачом» для своего сына (то есть не звонил нужным людям по поводу трудоустройства Максима), однако те, кому положено, и без всяких звонков понимали, что от них требуется в этом мире, где ценятся личные связи. В одном из своих интервью М. Галкин расскажет:

«Когда я уже стал известен в узких кругах, отцу никогда не приходило в голову составить мне протекцию, хотя он был знаком и с Кобзоном, и с Винокуром, и с директором концертного зала «Россия» Петром Шаболтаем. Он организовывал День танкиста, и только на какой-то энный раз ему вдруг пришло в голову, что сын тоже может выступить…»

А тут еще и старший брат Максима Дмитрий в это же самое время открыл в Москве продюсерский центр «Центум», от лица которого предложил брату сначала просто вести концерты, а когда у него дела пошли в гору, и вовсе выступать с сольной программой. Так ступенька за ступенькой, благодаря своему таланту и помощи родных и друзей, Максим взбирался на эстрадный Олимп. К тому же само время благоволило тогда к таким, как он. И здесь следует несколько слов сказать о российском юморе постсоветских времен, который, как ни странно, был непосредственно завязан на большую политику, поскольку этот юмор – сфера идеологии.

Как известно, в декабре 1991 года прекратил свое существование СССР. Причем это была вовсе не добровольная самоликвидация великой империи, а акт капитуляции советской элиты перед западной, а точнее – перед американской. Именно Штаты стали победителями в «холодной войне», которая длилась с марта 1946 года и теперь, на правах победителя, имели полное право установить над Россией собственное правление (благо было ради чего это делать – огромные российские ресурсы всегда привлекали к себе взоры Запада). С учетом русского менталитета, который плохо воспринимает любой внешний диктат, был избран вариант ненавязчивой оккупации. То есть во главе страны была оставлена российская элита, однако руководить страной она должна была при помощи американских советников. Кто был не согласен с таким вариантом, из рядов элиты безжалостно вычищался (вроде министра В. Полеванова, который слишком сильно возмущался засильем западных советников в структурах российского правительства).

В итоге экономику России «верстали» так называемые «чикагские мальчики»: Е. Гайдар, А. Чубайс, П. Авен и другие деятели, прошедшие подготовку у чикагских экономических инструкторов. Именно по указке последних в России была проведена приватизация, которая на самом деле была «прихватизацией» – самой настоящей формой контрибуции побежденной страны (России) в пользу победителя (Запада): все приватизированные предприятия автоматически переходили в иностранную юрисдикцию. Американцы многим странам доверили владеть механизмами собственности в Российской Федерации: Франции, Англии, Кипру, Германии и т. д. – однако каждая из этих стран должна была делиться выкачиваемыми из России ресурсами, с «паханом» – Америкой.

Разве что малый бизнес в России нес в себе элементы национального, а крупный находился под иностранной (американской) юрисдикцией. Все семь российских олигархов, которые баснословно разбогатели в ельцинские годы и составили так называемую семибанкирщину, были назначены Западом и все свои счета обязаны были держать за пределами СССР чтобы: 1) быть подконтрольными Западу и 2) питать западную экономику. Впрочем, и Центральный банк России тоже был отделен от государства и до сих пор подлежит Нью-Йоркской судебной юрисдикции.

Та же ситуация была и в области идеологии. Например, все телеканалы России были отданы в руки людей, которые жили в Москве, однако обязаны были регистрироваться в иностранной юрисдикции, то есть находиться под контролем Соединенных Штатов (в бюджете Америки заложены деньги на управление российскими средствами массовой информации). Официальный статус у них – «управляющий имуществом иностранной компании в Российской Федерации», хотя, повторимся, у них у всех были российские паспорта. Хотя у некоторых было двойное гражданство, как, например, у телеакадемика Владимира Познера – российское и американское. Поэтому львиная доля телепрограмм в постсоветской России – клоны западных передач. Таким образом, Западу легче обрабатывать мозги россиян в нужном для них направлении – колониальном.

Идентичная этому ситуация сложилась и с печатными СМИ, где пальма первенства была отдана «желтой прессе», как самому эффективному способу манипулирования сознанием людей. Не остался в стороне и юмор, перед которым была поставлена все та же задача – уводить мысли людей подальше от серьезных умозаключений. Впрочем, все это можно объяснить не только мировым заговором против проигравшей холодную войну России, но и новыми мировыми реалиями, а именно – сменой эпох, когда вместо модерна пришел постмодерн. Последний резко сменил прежние идеологические ориентиры, формируя новую реальность, а с нею и нового человека. Какого? Послушаем на этот счет рассуждения журналистки С. Замлеловой: «Речь идет не столько об измельчении рода человеческого, сколько о повсеместной человеческой тяге к расслабленности. Свободе, всегда требующей усилий и чреватой муками, человек предпочел чувственное раскрепощение. Постмодернизм, призывающий подменять реальность разного рода имитациями, принес новое понимание свободы и радости. Человечество не хочет более постижения сущего, с него довольно немудреных удовольствий. Вот почему творчество обращается не к разуму, а к инстинктам… В эпоху постмодернизма в творчестве перестает цениться то, что ценилось в классическую эпоху…»

СССР дольше всех сопротивлялся наступлению постмодерна, но и он все-таки пал под его натиском. С этого момента инстинкты возобладали и у нас. Поэтому юмор скатился к примитивным темам «ниже пояса», впрочем, как и все остальные жанры и виды искусства. Даже сатира вульгаризировалась, превратившись в служанку все тех же инстинктов: ее миссией отныне стало: держать «на крючке» верховную власть, чтобы по возможности способствовать ее осмеянию, дискредитации в глазах обывателя. Хотя, скажем прямо, российская власть дискредитировала себя и без всякой сатиры. Вот почему в конце 90-х сложилась такая ситуация, когда управлять по-старому для российской элиты стало уже невозможно – страна могла попросту взорваться. Запад это понял, поэтому способствовал тому, чтобы на смену вконец растерявшему свою популярность (а также и здоровье) Борису Ельцину пришел более молодой и хваткий политик. Им стал бывший чекист (хотя известно, что бывших среди них не бывает) Владимир Путин, который стал президентом России в марте 2000 года.

Соглашаясь на эту рокировку, Запад прекрасно понимал все риски, которые могли этому сопутствовать. Ведь хотя Путин и был выходцем из прозападного собчаковского клана (в него же, например, входил и главный «прихватизатор» Анатолий Чубайс), однако в силу своих чекистских корней мог стать фигурой в какой-то мере самостоятельной. Однако за те десять лет, что Запад хозяйничал в России, ее элита (да и значительная часть населения) была уже настолько сильно опутана западными «цепями», что бояться выхода России из подчинения Западу не приходилось. Путин, конечно, мог взять курс на некое поднятие духа национального самосознания у россиян, но кардинально переломить ситуацию ему бы никто не дал. Впрочем, он тогда к этому и не стремился.

Приход к власти Путина несколько изменил вектор развития российской идеологии. В том числе и в области юмора. Нет, последний не стал исповедовать гуманистические и высокоморальные принципы, но в части политической сатиры резко изменился. Например, сошли на нет три ярких представителя этого жанра: Геннадий Хазанов, Михаил Грушевский и Виктор Шендерович.

Хазанов и Грушевский одними из первых начали пародировать широко известных политических деятелей нашей страны. На эту стезю они вступили еще в годы перестройки, в конце 80-х, пародируя Ленина, Сталина, Брежнева, Горбачева, Ельцина, Хасбулатова, Лебедя, Жириновского и др. В середине 90-х Хазанов несколько отошел от этого жанра, а Грушевский продолжил эксперименты в этом направлении. В 1994 году он выпустил сольную программу «Один за всех», куда вошли номера, в которых «звучали» голоса, как политиков, так и популярных артистов. Кстати, именно Грушевский первым на постсоветской эстраде начал пародировать (весьма по-дружески) Бориса Ельцина, за что удостоился статьи в центральной прессе («Первый, кто покусился на президента», журнал «Столица», 1993, № 52).

В этом же жанре тогда работал и другой сатирик-еврей – драматург Виктор Шендерович, который затеял на ТВ (на канале НТВ, принадлежавшем его соплеменнику, олигарху Владимиру Гусинскому, за спиной которого стояли США и их верный союзник Израиль) передачу «Куклы», где за политиков «говорил» Сергей Безруков. Это была одна из самых язвительных пародийно-сатирических передач, где действующих политиков, что называется, не жалели: иные пародии на них были настолько злыми, что вызывали оторопь у публики. Даже прародитель российских «Кукол» – английская телепередача с тем же названием – не позволяла себе таких острот, которые звучали у Шендеровича. Все это было закономерно, учитывая то, о чем речь шла выше: Запад весьма ревностно следил за собственными сатириками, зато российским позволял вести себя куда более раскованно, чтобы держать в известном напряжении российские власти.

Кстати, бытует мнение, что Ельцин был большим демократом, поэтому и не закрывал острые «Куклы». На самом деле это было не в его компетенции. Он хотя и был президентом, однако ему не позволялось вмешиваться в вопросы идеологии, за которые отвечали его западные хозяева. Вот он и не вмешивался.

Итак, деятельность Хазанова, Грушевского и Шендеровича на поле политсатиры длилась примерно десятилетие (1990—1999). Затем наступили иные времена, связанные с приходом к власти В. Путина. С его воцарением закатились звезды сначала Хазанова (в 98-м он ушел директорствовать в столичный Театр эстрады), Грушевского, а затем и «Кукол» Шендеровича (последняя была закрыта в 2003 году, как и другое его энтэвэшное детище – передача «Тушите свет!»). Злая и саркастическая пародии уходили в небытие, чтобы уступить место пародии иронической. Таким образом Путин отвоевал себе право не только отодвинуть от власти наиболее одиозных олигархов (Б. Березовского, В. Гусинского, М. Ходорковского), но и тех сатириков, которые могли покуситься на его харизму национального лидера.

Максим Галкин работал в жанре иронической пародии, поэтому именно его талант и окажется наиболее востребованным при новом правителе, именно ему будет определено свыше (с кремлевского верха) стать в новом десятилетии законодателем моды в жанре пародии. Ведь то, как он пародировал известных артистов или политиков, в целом не несло в себе явной или скрытой угрозы для последних, и даже более того – подспудно работало на увеличение их популярности. Эту манеру Галкина сразу распознал Задорнов, который в ту пору и сам работал в этом же стиле (более критичным он станет чуть позже), и осенью 1999 года даже назвал Галкина своим преемником (хотя сам сатирик уверяет, что это было сказано в шутку).

Итак, с уходом ельцинской эпохи должна была уйти в небытие и злободневная сатира. Отныне юмор должен был стать каким угодно – ироничным, стебанутым, даже похабным – но юмор на злобу дня из официального эфира должен был исчезнуть. И Максим Галкин здесь был далеко не одинок, поскольку вместе с ним на авансцену постельцинского юмора вышла большая плеяда молодых юмористов, которым помогли выйти на сцену корифеи жанра. Вот как об этом вспоминает один из них – Евгений Петросян:

«Когда я впервые увидел юного Максима Галкина на сцене, по-моему, это было в 97-м году, я сразу попросил его прийти ко мне в гримерку. Мне достаточно было трех минут его выступления, чтобы понять, что у нас в юмористическом жанре пополнение. Когда в 99-м году все газеты вторили одному уходящему из жанра артисту, что жанр юмора умер (речь идет о Геннадии Хазанове. – Ф. Р.), мы с Евгением Шебагутдиновым предложили в Комитете по культуре провести конкурс юмористов и разобраться – жанр все-таки умер или не умер, да здравствует жанр! Провели… И конкурс стал событийным. Можно сказать, мы открыли тогда имена нынешнего юмористического поколения. Лауреатами стали Максим Галкин, Сергей Дроботенко, Юрий Гальцев, Геннадий Ветров, Сергей Чванов, Игорь Касилов (сейчас двое последних – это «Новые русские бабки»), Виктор Разумовский и Александр Морозов, составлявшие клоунский ансамбль «Братья по разуму», Святослав Ещенко, Андрей Данилко – тогда еще юморист, братья Александр и Валерий Пономаренко, клоунские ансамбли «Лицедеи-Лицей» и «Унисон»…».

Это вполне естественно, что после ельцинского десятилетия бандитского беспредела в России должна была наступить эпоха с обратным показателем – время относительного спокойствия. И хотя колониальная зависимость России никуда деваться не собиралась и даже более того – должна была усилиться, однако все это должно было происходить завуалированно и сопровождаться патриотической риторикой. И юмор должен был из сферы политики перейти в сферу быта. Он должен был стать одним из элементов шоу-бизнеса, который начал реально складываться в России именно на закате ельцинской эпохи – в самом конце 90-х (если точнее – после дефолта августа 1998 года). Поэтому заработки юмористов (впрочем, как и всех остальных представителей шоу-бизнеса) должны были стать значительно выше, чем у их предшественников, поскольку только таким образом власти могли купить лояльность молодого поколения артистов. То есть властью декларировалось следующее: куй большие бабки любыми способами, но в большую политику не лезь.

Первый заметный номер Галкина о политиках был явлен широкой публике все тем же Задорновым в самом начале апреля 2000 года на «Кубке юмора». Галкин пародировал пятерых российских политических фронтмэнов, делавших «погоду» в то время: Бориса Ельцина, Виктора Черномырдина, Владимира Жириновского, Григория Явлинского, Егора Гайдара. К этому сонму политиков-мужчин была добавлена и одна женщина-оппозиционер – Валерия Новодворская. Скажем прямо, всех шестерых Максим копировал почти «в ноль» – то есть, весьма похоже на оригиналы. Причем речь идет как о голосовом сходстве, так и о внешнем. Неплохо выглядели и тексты, которые сочинил сам Галкин. Выигрышнее всех в этой компании смотрелся пенсионер Ельцин, которого Галкин изображал как снисходительного и доброго дедушку – отца русской демократии, который пытается примирить остальных персонажей друг с другом.

Говорят, Ельцину эта пародия понравилась, что уже было немаловажно. Он хотя и был пенсионером, однако на самом деле все еще «рулил» политикой через свою Семью – членов собственного клана, оставшихся во власти после его ухода. Если бы Галкин допустил оплошность и «высек» Бориса Николаевича, его карьера завершилась бы, едва начавшись. А так покровительство Ельцина позволило Галкину и дальше заниматься своим делом – пародировать действующих политиков. После того, как Ельцин «дал отмашку» Галкину, другим жертвам его пародий уже не оставалось ничего иного, как смириться со своей участью и разрешить молодому пародисту «трепать» свои лица на эстраде. Хотя обиженные, конечно же, были. Например, премьер-министр РФ Виктор Черномырдин какое-то время никак не мог смириться с тем, как представляет его на сцене Галкин: этаким косноязычным тугодумом. И порой при встречах выражал молодому артисту свое неудовольствие. По словам Галкина:

«В декабре 2000 года меня пригласили на новогодний прием в Кремль, к Путину. Как раз на том приеме меня заловил Черномырдин, он был с супругой… Увидел меня – а до этого я его (копируя голос Черномырдина) хорошо достал со сцены – и говорит: «О-о-о, во-о-от он!». А его супруга: «Витя, надо его здесь прямо убить, пока есть такая возможность…»

Но, как мы знаем, никто Галкина не убил, даже попытки такой не предпринимал, хотя покушался он, как уже отмечалось, на персоны весьма влиятельные. Однако повторимся: его ироничные пародии могли раздражать отдельных фигурантов, но не более того. Если бы они вызывали у них ненависть (как это было, к примеру, в случае с пародиями Шендеревича, которые возмутили Путина), то с Галкиным поступили бы точно так же, как и с «Куклами» – убрали бы с глаз долой. Его же, наоборот, не только пригласили в Кремль выступить перед самим Путиным, но и сделали корифеем жанра, причем руку к этому приложил главный телеканал страны – Первый, который из собственности олигарха Бориса Березовского постепенно перешел в руки Путина и К°. Впрочем, не будем забегать вперед.

Как мы знаем, приход к власти Путина положил конец чеченской войне. Однако незадолго до ее окончания – в феврале 2001 года – Галкину суждено было слетать в Грозный в качестве миссионера от культуры. По его словам:

«Я действительно был в Чечне, но не то чтобы на передовую выезжал… Меня пригласил Михаил Швыдкой (министр культуры РФ в 2000—2004 годах. – Ф.Р.), и мы полетели туда и были действительно под Грозным, аэропорт «Северный». И ребята очень хорошо реагировали. Это было в ангаре, конечно, условий не было никаких, был февраль, очень холодно, они все бедные мерзнут там, но они замечательно реагировали. Я выступал с тем же, с чем выступаю здесь, в Москве, в любом концерте, и выступали и там, и в палатках для раненых… И как они могут реагировать? Конечно, смеялись…»

Здесь обратим внимание на упомянутого вроде бы всуе Михаила Швыдкого – весьма влиятельного еврея в составе нового путинского правительства. С ним у Галкина было столько параллелей, что они просто не могли не стать если не близкими друзьями (этому мешала большая разница в возрасте – Швыдкой старше Галкина на три десятка лет), то, во всяком случае, большими симпатизантами друг друга. Во-первых, по родству крови. Во-вторых, у обоих отцами были военные. В-третьих, их связывали сразу два высших учебных заведения – РГГУ (Галкин был его студентом в 1993—1998 годах, а Швыдкой числился там же профессором) и МГУ (Галкин был там актером Студенческого театра, а Швыдкой является научным руководителем университетского факультета – Высшей школы культурной политики и управления в гуманитарной сфере). На основе этих параллелей они и сошлись, что сослужило Галкину хорошую службу: близость к Швыдкому и хорошее его расположение позволили ему расширить число полезных связей в высшем российском истеблишменте, и особенно на ТВ, где у Михаила Ефимовича множество влиятельных друзей. Что неудивительно, учитывая тот факт, что на ТВ Швыдкой впервые попал еще при Советской власти – в 1967 году, а ровно три десятилетия спустя (в 1997-м) стал сначала зампредом ВГТРК, а год спустя – и вовсе ее председателем (именно оттуда он в феврале 2000 года и «скакнул» в министерское кресло).

При посредничестве Михаила Задорнова Галкин попал в передачу «Вот и все 3000» на канале РЕН-ТВ, при помощи Евгения Петросяна – в «Смехопанораму» на Первом канале. Но это были разовые попадания, которые, по большому счету, погоды не делали. Чтобы стать по-настоящему медийным лицом, Галкину необходимо было стать телеведущим, который появлялся бы в «ящике» регулярно. И здесь помощь Швыдкого оказалась неоценимой. Дружба с ним помогла-таки Максиму пробиться на главный телеканал страны – на Первый не в разовом порядке, а на постоянной основе. Случилось это в самом конце 2000 года. Именно тогда Первый перекупил у НТВ популярную передачу «Кто хочет стать миллионером?» и отказался от услуг ее прежнего ведущего – Дмитрия Диброва.

Тогда вообще наступали такие времена, когда на смену замыленным еще в ельцинские времена телеперсонам, вроде того же манерного Дмитрия Диброва или отвязного Николая Фоменко, начали приходить новые персоны – более респектабельные Максим Галкин или Андрей Малахов (последний, кстати, проходил стажировку в США, что весьма показательно: кадры для «желтой» российской журналистики, как мы помним, «ковались» именно там). Причем оба они попали служить на Первый канал. Однако у Галкина это получилось чуть раньше: в качестве ведущего популярной передачи «Кто хочет стать миллионером?» он дебютировал в феврале 2001 года.

Обратим внимание на эту дату, поскольку это было временем, когда Галкина начали активно тянуть наверх. В декабре 2000-го его удостоили чести веселить кремлевских небожителей и тогда же он подписал контракт с Первым каналом. На тот момент на его банковском счету лежала уже не одна сотня тысяч долларов и до миллиона «баксов» не хватало всего-то чуть-чуть. Работа в «Миллионере» его в итоге и сделает долларовым миллионером, что тоже было закономерно: западные хозяева-оккупанты были заинтересованы в том, чтобы российские «звезды» были привязаны к доллару, получали их помногу, после чего должны были держать их в западных банках, дабы они работали на западную экономику. Типичный вариант колониальной зависимости.

Минута рекламы на Первом канале равнялась 50 тысячам долларов. В передаче «Кто хочет стать миллионером?» реклама занимала 20 минут эфирного времени. Получается – 1 миллион долларов. Из этих денег Галкину поначалу предназначалось 5 процентов – 50 тысяч долларов за передачу (чуть позже эти проценты станут стремительно расти). В месяц таковых выходило четыре передачи – 200 тысяч «баксов». В год на счет пародиста «капало» порядка 2 миллиона 400 тысяч долларов. Зарплата целой горбольницы за несколько месяцев работы. Или средней школы. Вот таким образом оценивался труд в постсоветской России: один пародист стоил в тысячу раз дороже, чем сотня врачей или учителей. Скажем прямо, не хилая экономика пришла на смену советской. Главное – «справедливая».

Вслед за первым галкинским миллионом начнут приходить и последующие, незначительную часть из которых он материализует в своем средневековом замке, расположенном в деревне с весьма неблагозвучным названием Грязь. Впрочем, об этом «чуде архитектуры» мы подробно поговорим в свое время, а пока вернемся к тому моменту, когда Галкин еще только подступался к своему многомиллионному состоянию.

Дебют в «Кто хочет стать миллионером?» совпал с другим заметным событием в жизни Галкина: вручением ему премии «Триумф». Здесь с полным основанием можно сказать, что награда нашла своего героя. В момент получения им этой награды, Галкин уже стоял на пороге своего будущего триумфа, начало которому и положила одноименная премия. Этапы этого пути выглядели следующим образом. Спустя несколько дней Максим дебютирует в передаче «Кто хочет стать миллионером?», в апреле удостоится юмористической премии «Золотой Остап» в Санкт-Петербурге, а в июле встретит женщину, которая и превратит всю его дальнейшую жизнь в один сплошной триумф. Имя этой особы мы все хорошо знаем – Алла Пугачева.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.