VI Мои сотрудники в области управления

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

VI

Мои сотрудники в области управления

Не хочу скрывать, что сотрудничество со мной его превосходительства фон Стефана и общение с ним доставляли мне особую радость. Это был человек старой школы, очень хорошо ужившийся со мной. Поэтому все мои мысли и побуждения всегда находили у него живой отклик, и он проводил их в жизнь с той силой, которая характеризовала его убежденность в правильности того, что он делал. Человек железной энергии, неутомимой работоспособности, полный к тому же здорового юмора, наделенный зорким глазом в отношении оценки новых возможностей, очень сведущий в области политики и техники, он был как бы создан для творческого сотрудничества со мной. Я питал к нему безграничное доверие, которого он никогда не обманул. Я многому научился при общении с этим инициативным умным советником.

Почтовое дело достигло при нем небывалой высоты и вызвало изумление всего мира. Великое изобретение последнего столетия — телефон — было в широких масштабах использовано и приспособлено к обслуживанию и облегчению взаимных сношений. В области строительного дела Стефан также сделал решительный шаг вперед, встретив мое одобрение и поддержку.

Все большие государственные сооружения подлежали санкции Академии строительного дела, которая контролировала всякое строительство и являлась тогда медленно работающим, тормозящим любое дело отсталым учреждением. Я сам на личном опыте имел случай познакомиться с ним.

«Белый зал», сначала сооруженный на скорую руку как временное помещение для индийского маскарада «Lallah Rokh» в честь дочери Фридриха Вильгельма III принцессы Шарлотты и ее супруга, впоследствии царя Николая I, был совершенно бесстилен. Предпринятое, по моему приказанию, обследование выяснило, что материалы, из которых был сделан этот зал, поддельные и негодные. Зал в высшей степени обветшал и был сильно поврежден, так что требовалось отстроить его заново.

При участии и содействии вдовствующей императрицы возникли по этому поводу разные проекты и планы. Наконец, архитектор Ине представил мне проект здания, встретивший общее одобрение. Лишь строительная Академия долго противилась осуществлению проекта, считая, что надо сохранить «Белый зал» во всей его старинной «исторической красоте» и что он не нуждается в перестройке. Когда реконструкция его все же была закончена, она в конце концов понравилась и критически настроенным до тех пор господам из строительной Академии.

С Академией строительного дела вступил в конфликт и фон Стефан. Он задался целью перестроить или выстроить заново целый ряд почтовых зданий, особенно в больших городах. Между тем при ужасающей медлительности и волоките, царившей в Академии строительного дела, он или вовсе не получал оттуда ответа, или получал отрицательный ответ. В Академии господствовал схематизм. А фон Стефан придерживался того взгляда, что молодая германская империя и в своих постройках должна вызывать впечатление мощи, и потому почтовые здания должны воздвигаться в соответствующем духе. Почтовые здания, помимо того, должны были, по его мнению, подходить к общему стилю того или иного города или по крайней мере к стилю наиболее старинных и значительных зданий в городе. Я мог только высказать солидарность с этими принципами.

В конце концов дело дошло до разрыва с Академией строительного дела. Его превосходительство фон Стефан потерял терпение и доложил мне, что освободил свое ведомство и свои постройки от влияния Академии, составил сам особую комиссию из собственных архитекторов и чиновников и просит меня, чтобы и я со своей стороны контролировал все наиболее важные строительные планы. Я с этим охотно согласился.

Стефан был страстным охотником, и на дворцовых охотах я находил удовольствие в общении с этим бодрым, всегда уравновешенным, преданным чиновником и советником.

Из министров, которых я особенно высоко ценил, больше всех выделялся его превосходительство фон Микель. Будучи министром финансов в Пруссии, он провел там крупную финансовую реформу, поставившую страну на здоровый фундамент и содействовавшую ее расцвету. Общение с этим тонким политиком доставляло мне огромное наслаждение и богатый опыт. Осведомленность Микеля в самых разнообразных вопросах была поразительна. Его беседы были всегда оригинальны, остроумны и остры — и по освещению, и по обоснованию затрагиваемых им тем. При этом через его изложение при освещении той или иной темы красной нитью проходила резко проявлявшаяся линия исторического анализа. Его познания по истории и древним языкам были прямо-таки легендарны. В докладах он мог, например, возвращаясь к временам римлян, черпать из сокровищницы своих знаний латинские цитаты для освещаемого предмета. Даже когда у него проскальзывал поучительный тон, он при своей блестящей диалектике никогда не был скучен и всегда до последнего момента приковывал к себе внимание слушателей.

Именно Микель, между прочим, поощрял меня к осуществлению грандиозных проектов проведения каналов и оказал мне содействие, когда прусские консерваторы, вступив в борьбу с проектом проведения внутреннего срединного канала, провалили его. Он поддерживал короля и уговорил его не уступать, пока не была, наконец, одержана победа. Он, как и я, знал, какое благодеяние принесли Голландии и Франции их каналы и как велико значение этих каналов в разгрузке железных дорог, к которым предъявляются все большие требования. Во время мировой войны мы имели прекрасную восточно-западную водную транспортную линию для переправки вооружения, раненых, осадных орудий, продовольствия и т. п. Это позволяло частично разгруженному таким образом железнодорожному транспорту произвести в более широких размерах переброску солдат и уменьшило проблемы от недостатка угля. Но и в мирное время, для которого канал был предназначен, он приносил очень большие выгоды.

Микель был пламенным поклонником идеи германского кайзеризма и императорского величия Гогенцоллернов. Его глубокие рассуждения на эту тему находили во мне внимательного слушателя. Это был человек, который, опираясь на старые традиции, мыслил пангермански и по-кайзеровски и в то же время дорос до полного понимания требований нового времени, и в каждый данный момент он правильно оценивал их значение.

С самого начала я заботился о расширении железнодорожной сети. Из докладов об обороне страны, из жалоб Генерального штаба, как и из собственных наблюдений, я хорошо знал совершенно неслыханную отсталость Восточной Пруссии в отношении железных дорог. Это положение стало прямо-таки угрожающим в связи с постепенным, но не прекращающимся усилением русских войск у нашей границы и расширением русской железнодорожной сети.

В течение последних лет царствования императора Вильгельма Великого русские войска под влиянием Франции все более заметно стягивались к восточной границе Прусского королевства. Собранные там большие массы русской кавалерии заставляли бояться вторжения русских в Пруссию, Познань и Силезию. Император в связи с этим приказал фельдмаршалу Мольтке сделать ему доклад о положении. Генерал-квартирмейстер граф Вальдерзее и я присутствовали на этом докладе, результатом которого было решение передвинуть на восток прусские войска и взяться там за расширение железнодорожной сети, находившейся до того времени в пренебрежении.

Начатые по приказанию кайзера Вильгельма I работы в этом направлении требовали много времени, тем более что новые постройки, в особенности новые большие железнодорожные мосты через Вислу и Ногат, проводились военным ведомством лишь после долгой борьбы и при сильном противодействии со стороны железнодорожного ведомства Майбаха. На железные дороги смотрели как на «государственный кошелек», и всем хотелось строить лишь «прибыльные» участки. К затратам, обусловленным военными требованиями, направленными на оборону отечества, относились поэтому не слишком доброжелательно, ибо из-за них уменьшалась доходность железных дорог, чему придавалось такое большое значение. Намеченные императором Вильгельмом I мероприятия в отношении расширения железнодорожной сети были полностью осуществлены лишь в течение моего царствования. Кто возьмет в руку карту железных дорог 1888 года, тот будет крайне изумлен недосгатком железнодорожных сообщений в восточной части страны и особенно в Восточной Пруссии. Это особенно бросается в глаза, если сравнить эту карту с картой 1914 года, свидетельствующей о том, как много было сделано в области железнодорожного строительства за этот промежуток времени. Имея старую железнодорожную сеть, Восточная Пруссия погибла бы в 1914 году.

Министр фон Майбах, бесспорно, имеет большие заслуги перед железнодорожным ведомством. Он должен был считаться с желаниями и требованиями быстро развивающегося промышленного Запада, причем, конечно, по возможности принимались во внимание и военные интересы. Но восточная часть страны при этом министре терпела недостаток и в железнодорожных линиях, и в мостах, и в подвижном составе. В случае мобилизации на восток требовалось отправить сотни локомотивов, чтобы тамошние дороги могли хоть сколько-нибудь отвечать требованиям Генерального штаба. Для сообщения с востоком существовали лишь два устаревших решетчатых моста у Диршау и у Мариенбурга. Генеральный штаб стал настойчиво требовать улучшения положения, и в конце концов дело дошло до конфликта между ним и Майбахом. Лишь министр Тилен своей достойной признательности самоотверженной деятельностью произвел настоящий переворот в этом деле и, правильно оценивая требования военного ведомства, содействовал сооружению дорог на востоке. Тилен был дельный, старательный, в высшей степени преданный мне и высоко ценимый мною старопрусский чиновник. Вместе с Микелем он вел борьбу за внутренний срединный канал, всегда находясь на стороне своего государя. Характерны для него слова, сказанные им в моем присутствии на многолюдном торжестве открытия Эльба-Травского канала в Любеке: «Срединный канал должен быть сооружен и будет сооружен». Отношения между мной и им до самого конца ничем не омрачились.

Несмотря на насыщенность запада железными дорогами, и там еще с точки зрения готовности железнодорожной сети к мобилизации были важные пробелы, которые уже давно следовало устранить. Рейн до Майнца можно было пересечь лишь по одному железнодорожному мосту; пересечь Майнц можно было исключительно у Франкфурта. Генеральный штаб давно требовал устранения этого дефекта. Это было тем более необходимо, что военные интересы вполне совпадали с общими потребностями сообщения. Если, например, кто-нибудь с запада хотел отправится на Таунусские курорты или на правый берег Рейна, он должен был сначала проехать до Франкфурта, а оттуда — снова в обратном направлении, хотя у Майнца он проезжал почти мимо Висбадена.

Министр Будде был призван для реорганизации железнодорожного дела в стране. Как бывший начальник железнодорожного отдела Генерального штаба, отличавшийся необыкновенной работоспособностью, упорной энергией и быстро находивший решение любых вопросов, он уже давно был мне знаком. Он неоднократно докладывал мне о пробелах нашего железнодорожного дела, которые особенно скажутся, если необходимо будет быстро выступить сразу на двух фронтах. Постоянно указывая на русские и французские приготовления, он подчеркивал, что в интересах обороны страны мы должны противопоставить им такие же приготовления и с нашей стороны. Железнодорожное строительство, естественно, всегда имело прежде всего в виду подъем и совершенствование промышленности и торговли. Однако все возраставшая безграничная потребность последних в транспорте это строительство еще не могло удовлетворить, так как не хватало сети каналов, дополняющей железные дороги. Одновременно все возраставшая угроза войны на два фронта, для которой у нас по финансово-техническим причинам не было достаточных железнодорожных технических средств, заставляла нас в области железнодорожного строительства считаться в большей степени, чем раньше, с военными интересами. Россия с помощью французских миллиардов выстроила против нас громадную железнодорожную сеть. Во Франции железнодорожная сеть проектировалась с учетом нападения на Германию и беспрестанно расширялась проведением новых трех- и четырехколейных дорог, что для нас было еще совершенно незнакомо.

Министр Будде немедленно взялся за дело. Были сооружены второй большой железнодорожный мост через Рейн у Майнца и, помимо того, мост через Майн у Костгейма. Специально проведенные ветки установили сообщение с линией правого берега Рейна и с Висбаденом. Кроме того, был обеспечен железнодорожным сообщением треугольник у Бибрих-Мосбаха. Таланты министра блестяще выявились и в организации и дисциплинированности железнодорожного персонала, выросшего в целую армию, а также и в его предусмотрительных заботах о своих подчиненных.

Я искренно уважал этого полного сил деятельного человека. И когда коварная болезнь преждевременно унесла его в могилу, я глубоко сожалел о постигшей меня потере. В его превосходительстве фон Брейтенбахе я приобрел нового активного помощника и сотрудника в моих железнодорожных планах. В течение нескольких лет этот деятель вырос в выдающуюся личность. Мне был близок этот благородный и обязательный человек с разносторонними знаниями и широким политическим кругозором, одаренный к тому же большой работоспособностью. Его совместная работа с Генеральным штабом в военных делах базировалась на твердом убеждении в необходимости укрепить наши средства обороны против возможных нападений со стороны наших врагов. При нем была начата постройка трех новых мостов через Рейн — у Рюдесгейма, Нейвида и Лореляй; закончить их удалось лишь во время войны, причем названы они были именами кронпринца, Гинденбурга и Людендорфа. На востоке были сооружены новые станции, мосты и линии; некоторые из них уже во время войны.

На западе Брейтенбахом был осуществлен еще целый ряд других крупных начинаний: большой мост через Рейн у Кельна взамен старого решетчатого моста, затем новый мост у Байертурма для товарных поездов и новые дороги в Эйфеле. По моей инициативе была также сооружена линия прямого сообщения от Гиссена до Висбадена с перестройкой Гамбургского и Висбаденского вокзалов и проведением ветки на Франкфурт и Гехст. Далее было установлено прямое сообщение из Флиссингена в Таунус. Но никогда нельзя угодить всем, и поэтому, как я хочу здесь вскользь упомянуть, мы подверглись резким нападкам со стороны владельцев франкфуртских гостиниц. Они, естественно, были не слишком рады тому, что уничтожались прежние пересадки, и Франкфурт терял свое значение перевалочного пункта, так как в связи с этим они лишились многих клиентов, прежде вынужденных проводить ночь во франкфуртских гостиницах.

Особенно энергично стали эти круги в оппозицию против Гехтской окружной ветки. В споре относительно внутреннего срединного канала выбор, наконец, был решен в пользу моих планов. Проведение его в жизнь производилось при Брейтенбахе по частям и с большим успехом. В той степени, в какой это сооружение уже тогда могло быть использовано, оно вполне оправдало наши ожидания.

Одновременно был расширен и углублен канал императора Вильгельма, что по своей сложности было равносильно почти проведению нового канала. У Эмдена был, помимо того, построен большой морской шлюз. Все эти сооружения в области строительства шлюзов и мостов являлись необыкновенными достижениями, возбуждавшими удивление во всем мире, ибо, что касается шлюзов, они, например, далеко превосходили Панамский канал. Трудные задачи были целиком и блестяще выполнены чиновниками. Поскольку строителем являлось в данном случае государство, все работы проводились большей частью под руководством прусского Министерства путей сообщения.

Я часто бывал в доме Брейтенбаха, где нередко велись беседы на хозяйственные и политико-экономические темы и где я имел возможность входить в общение с целым рядом выдающихся людей и обсуждать важные проблемы.

Планы всех больших вокзалов, шлюзов и мостов предварительно представлялись министром на мое рассмотрение и утверждение.

Я намеренно несколько дольше остановился на этой теме, чтобы показать: во-первых, какое влияние монарх может и должен оказать своей личной деятельностью на развитие своей страны; во-вторых, как его свободный от всяких партийных соображений выбор может поставить во главе ведомств дельных людей; в-третьих, какие блестящие достижения были сделаны при честном сотрудничестве этих людей с монархом, полным доверием которого они пользовались. В нашей совместной работе все было ясно и честно.

Для нас имело значение только дело. Мы считались лишь с благом и развитием отечества, его укреплением и усилением для состязания на мировом рынке.

С Министерством просвещения я, как это и понятно, находился в постоянной и тесной связи. Господина фон Госслера и господина фон Тротта следует считать самыми значительными и выдающимися руководителями этого ведомства, в лице директора Альтгофа обладавшего почти исключительным в своем роде сотрудником.

Из собственного опыта моих школьных лет я знал теневые стороны гимназического воспитания. Преимущественно филологический характер образования приводил к известной односторонности всего воспитания. С 1874 по 1877 год я мог наблюдать в Кассельской гимназии, как молодежь, хоть и охваченная энтузиазмом в связи с событиями 1870–1871 годов и образованием новой империи, все же совершенно не была проникнута подлинной идеей германизма и чувством «civis germanus sum», к которому я впоследствии, при закладке Зальцбурга, призывал свой народ. Создать такое настроение и разбудить его в подрастающем поколении, заложить твердый фундамент таких убеждений и чувств в молодых сердцах — эта задача едва ли была по силам нашим педагогам при господствовавшем в нашей школе учебном плане с несколько окостеневшим античным филологическим уклоном. Преподавание отечественной истории, которая в особенности должна заставить пламенеть молодые сердца и укреплять в них любовь к родине, ее будущности и величию, находилось в совершенном загоне. С историей новейшего времени, начиная с 1815 года, учащихся знакомили очень мало. Школа воспитывала молодых филологов, а не пригодных к практической работе на пользу расцветающего молодого государства немецких граждан; другими словами, из школ не выходили сознательные немцы. В небольшом кружке моих одноклассников я часто пытался говорить о пангерманской идее, чтобы бороться с сепаратистскими и другими враждебными пангерманизму веяниями. «Книга о германском флоте» адмирала Вернера была одной из немногих книг, которая могла бы зажечь в сердцах юношества огонь живой любви к Германской империи.

Наряду с односторонностью школьного образования мне особенно бросались в глаза житейские планы тогдашнего юношества. Молодежь того времени преимущественно занимала мысль, как бы сделать карьеру в качестве чиновника, причем достичь звания юриста или асессора всегда считалось самой достойной целью. Это объясняется тем, что быт старой Пруссии еще давал себя чувствовать и в молодой Германской империи. Пока государство состояло преимущественно из правительства и чиновничьего аппарата, стремление немецкого юношества к чиновничьей карьере было понятно и обосновано: в чиновничьем государстве это и был для молодого человека настоящий путь к служению отечеству. Уверенные в себе, сильные благодаря спорту британские мальчики, с которыми я познакомился в Итоне, конечно, уже тогда говорили о колониальных завоеваниях, об экспедициях для исследования новых земель, о распространении британской торговли. Они стремились увеличить и укрепить Великобританию в качестве пионеров своего великого отечества посредством практической свободной деятельности, а не в качестве государственных служащих. Англия давно уже была мировым государством, в то время как мы еще были чиновничьим. Поэтому английская молодежь могла себе ставить более крупные и далеко идущие цели. Но, после того как Германия также вступила в качестве ценного фактора в мировое хозяйство и мировую политику, круг идей немецкого юношества должен был бы видоизмениться несколько более быстрым темпом. Поэтому я в позднейшие годы моего царствования с беспокойством сравнивал гордых молодых британцев, изучавших латинский и греческий языки гораздо меньше, чем это требовалось у нас, с бледными, переучившимися детьми моей страны. Конечно, и тогда уже в Германии были предприимчивые люди, в доказательство чего можно привести ряд блестящих имен. Но мысль о том, что можно служить отечеству не по определенному официальному, проторенному пути, а свободным соревнованием, еще не укрепилась у всех в достаточной степени. Я привел английский пример потому, что мне кажется более правильным брать без предубеждения все хорошее, где бы мы его ни находили, чем ходить с шорами на глазах.

Именно поэтому я, будучи кайзером, повел борьбу за школьную реформу для моего немецкого юношества, встретив отчаянное сопротивление и со стороны филологии внутри министерства и вне его, и со стороны педагогических кругов. К сожалению, реформа вышла не такой, какую я задумывал, и привела не к тем результатам, на которые я надеялся.

Идея германизма во всем ее величии была разъяснена изумленному немецкому народу только Чемберленом в его книге «Основные черты XIX столетия». Но, как показывает гибель немецкого народа, это было напрасно. Немцы распевали, правда, «Германия превыше всего», но вместе с тем они, по приказанию врагов, позволили свергнуть кайзера, уничтожить империю, подчинившись руководству русских преступников, в культурном отношении стоявших неизмеримо ниже их, и вонзив таким образом кинжал в спину собственной тягостно борющейся армии. Если бы немцы всех сословий и всех званий были воспитаны на чувстве гордости своим отечеством, такое самоуничижение большого народа было бы немыслимо. Это унижение, происшедшее, несомненно, при особых, в высшей степени тяжелых обстоятельствах, является тем менее понятным, что в мировой войне немецкое юношество, хоть и переучившееся и не столь закаленное спортом, как английское, совершило поистине неслыханные деяния. 1914–1918 годы показали, чем мог бы стать немецкий народ, если бы он правильно развивал свои превосходные качества. 4 августа 1914 года, герои Лангемарка, бесчисленные великолепные фигуры немцев всех сословий в нужде и смертельных опасностях долгой войны — все это показывает, на что способен немец, когда он отбрасывает в сторону филистерство и с воодушевлением, которое у него так редко открыто проявляется наружу, берется за великое дело. Пусть немецкий народ никогда не забудет об этих воплощениях своего лучшего национального «Я» и всеми силами стремится им подражать, навсегда восприняв их подлинно немецкий дух.

На посту министра юстиции я застал уважаемого друга моего отца его превосходительство фон Фридберга, которого еще со времен моей юности я знал как желанного гостя в родительском доме. Я питал к нему такое же глубокое уважение, каким этот простой общительный человек пользовался у моих родителей.

В последние годы я охотно и часто бывал у его превосходительства Безелера. В его доме я имел возможность слышать из уст собиравшихся у него знаменитых юристов непринужденное обсуждение многих интересных правовых проблем и входить в общение с юридическими авторитетами. К юристам самим по себе я не чувствовал особого влечения, так как, по моему мнению, в юриспруденции часто проявляется слишком много педантизма, оторванности от жизни и доктринерства. Однако составление гражданского уложения очень интересовало меня. Я принимал участие в заседаниях, связанных с этим вопросом, и гордился тем, что это фундаментальное немецкое творение было закончено в мое царствование. Когда во время моего пребывания в Англии я встретился однажды на завтраке у лорда Гальдана с верховным судьей Англии, я спросил великого юриста, какого он мнения о германском суде. Его ответ гласил: «Вы судите по букве закона; мы же судим по смыслу и содержанию закона». Я часто подчеркивал, как печально то, что у нас не может быть введено быстрое судопроизводство английской «Police Court» при правонарушениях полицейского характера, нарушениях правил сообщения и т. п. В Англии наказания в таких случаях объявляются уже на следующий день, тогда как в Германии в собирании материала, допросах свидетелей проходят часто месяцы, и в конце концов нередко незначительное наказание налагается тогда, когда сам проступок уже давно забыт. Тяжелые наказания, которые налагаются в Англии за клевету в печати, я охотно ввел бы и в Германии.

У министра финансов фон Шольца я, еще будучи принцем, был некоторое время как бы вольнослушателем, принимая участие в заседаниях, в которых играл большую роль знаменитый Мейнеке. Он был помощником статс-секретаря в Министерстве финансов, и поэтому ему приходилось часто иметь дело с другими министрами, ибо финансы имели одинаково важное значение для всех. Он достиг некоторой популярности тем, что, постоянно улыбаясь, всегда находил наилучший, как он уверял, выход из всех затруднительных положений. Шольц был толковый и преданный долгу чиновник, но ему не удавалось заинтересовать меня скучной материей о налогах и т. п. Иначе было при опытном Микеле, в руки которого министерство перешло после Шольца. Я уже говорил об этом талантливом человеке. Представив доклад о прусской финансовой реформе, он предложил мне три проекта: небольшой, средний и предусматривающий широкие финансовые реформы. К радости министра, я без колебаний высказался за последний. Государь и министры с большим удовлетворением встретили осуществление реформы. Министр внутренних дел фон Путткамер во время 99 дней царствования моего отца был вынужден, к большому огорчению тогдашнего кронпринца, подать в отставку. Это был дельный, испытанный старопрусский чиновник и преданный королю истый померанец, джентльмен до мозга костей. О нем ходила молва, что своим падением он был обязан интригам императрицы Виктории, супруги Фридриха III. Но это неверно. Императрица, сочувствуя английскому либерализму, правда, не терпела старопрусского консервативного министра, но виновницей его отставки она не была. Возможно, что князь Бисмарк устранил его, считаясь с нелюбовью к нему императрицы.

Лесное хозяйство и практическое содействие его развитию всегда были близки моему сердцу, тем более что лесоводство могло доставить государству новые денежные ресурсы.

Наряду с господином фон Подбельским барон фон Шорлемер был самым дельным министром земледелия. Фон Подбельский стремился организовать на востоке в крупном масштабе лесоводство с целью защиты этих областей лесной преградой от восточного ветра и улучшения, таким образом, климата, стараясь в то же время создать естественную преграду против русского вторжения. В то же время Шорлемер благодаря сооруженным им большим дорогам существенно содействовал облегчению вывоза леса из восточных лесных округов и увеличению конкурентоспособности с русским лесом. Оба министра в союзе со мной стремились поднять наш прекрасный прусский персонал, работающий в лесном хозяйстве, и улучшить условия его существования, чего эти особенно близкие мне, всегда работящие, преданные королю чиновники вполне заслуживали. От честности этих чиновников, их усердия и преданности делу зависел и приток больших сумм в государственную казну. От политического такта и способности г-на фон Шорлемера, всегда ясно знающего свои цели, я жду еще многого для восстановления нашего отечества. Его недавняя смерть в расцвете его плодотворной деятельности является тяжелой потерей для отечества.

В области лесоводства я многому научился от знатоков лесного дела барона фон Гевеля и барона Шпека фон Штернбурга во время моих охотничьих поездок с этими великолепными охотниками и администраторами.

Интересно привести здесь один характерный русский курьез. Царю, часто слышавшему о крепких рогах роминтенских оленей, захотелось иметь таких же оленей и в Спале (Польша). Для инструктирования в этом направлении летом был послан в охотничий замок в Спале барон фон Штернбург. В замке его очень предупредительно встретил генерал, которому тамошняя охота была подчинена. Штернбургу бросилось в глаза, что все помещения, даже необитаемые покои, постоянно отапливались. Когда он обратил внимание генерала на огромный расход дров, тот, пожав плечами, сказал, что никогда нельзя знать заранее, не приедет ли в Спалу царь. К Штернбургу был приставлен специалист-немец, так как сам генерал не был знаком с округом и ничего не понимал в вопросах разведения зверей.

Во время поездок Штернбург нашел много мест, где можно было устроить хорошие луга или специальные площади для откорма животных. Он обратил внимание на необходимость подобных мероприятий, так как звери начали уже обдирать кору, нанося этим большой вред деревьям. Немец, печально покачав головой, рассказал, что он уже докладывал об этом, но безрезультатно, ибо сено для зверей нужно получать по железной дороге с Черного моря. Сено часто либо вовсе не прибывает, либо прибывает с сильным запозданием или в испорченном виде. Это положение, однако, изменить нельзя, ибо слишком много людей зарабатывают на этих поставках, за которые платят громадные деньги. Помимо этого, он обратил внимание чиновников на многочисленные древесные остатки, которые при вскрытии находили во внутренностях животных, что свидетельствовало о недостаточном их питании и подтверждало необходимость устройства пастбищ. По этому поводу была вызвана из Петербурга специальная комиссия ветеринарных врачей. В течение многих недель комиссия эта жила на царский счет в Спале. Застрелив многих зверей, она их исследовала и устраивала заседания. Результат был такой: найдя у зверей в желудке древесные остатки, ветеринары решили, что животные могут этим жить и что устройство пастбищ поэтому излишне; поэтому доставляемого с Черного моря сена как добавочной пищи вполне достаточно. Так осталось и в дальнейшем, несмотря на посещение Спальского замка Штернбургом.

Когда я услышал эту историю, то невольно вспомнил об анекдотичном случае, о котором князь Бюлов любил вспоминать, рассказывая о периоде своего пребывания в Петербурге. Он там часто бывал в салоне мадам Дурново, где собиралось высшее общество. Однажды один высокопоставленный генерал пожаловался хозяйке, что он попал в какую-то «денежную историю», причинившую ему большие неприятности «сверху». Генерал, по-видимому, хотел своим рассказом возбудить сочувствие к своему несчастью, но мадам Дурново коротко и с обычной своей резкостью бросила ему: «Мой дорогой генерал, когда делают нечистые дела, надо по крайней мере иметь при этом счастье».

В качестве статс-секретаря по делам почт и телеграфов фон Подбельский, которого я сам выбрал после отклонения целого ряда кандидатур, умело следуя по стопам Стефана, успешно выполнял возложенные на него задачи. Человек очень практичный, прекрасно знающий свое дело, опытный и сведущий в финансовых вопросах, с прирожденным административным талантом и к тому же находчивый и одаренный едким остроумием, хороший оратор, он часто с большой энергией и ловкостью действовал там, где нужно было впервые проложить себе путь, особенно в вопросах международного почтового сообщения, радиотелеграфа и т. п. Этот бывший гусарский полковник на службе своему отечеству составил себе имя, которое никогда не забудется. Забавный контраст с его карьерой составляет карьера одного русского гусарского полковника при Николае I. Сильно разгневавшись однажды на святейший синод, царь прогнал его председателя. Спустя некоторое время он осматривал лейб-гвардии гусарский полк, находившийся под командой полковника графа Протасова. Высочайшее удовлетворение царя превосходным видом и прекрасной маршировкой полка нашло себе совершенно неожиданное выражение в словах царя, обращенных к командиру: «Ты превосходно провел свой полк. В знак того, что я доволен тобой, назначаю тебя прокурором святейшего синода. Ты приведешь мне его в порядок».

Здесь, между прочим, необходимо упомянуть и о превосходном, достойном уважения человеке министре Меллере. Будучи, как и Гинцпетер, родом из Билефельда, он был в дружеских отношениях с моим старым воспитателем. Являясь одним из корифеев национал-либеральной партии, он пользовался в рейхстаге большим уважением со стороны всех партий за свой прямой, благородный характер вестфальца и большой опыт в вопросах торговой политики. Когда рейхсканцлер князь Бюлов предложил мне назначить Меллера министром торговли, я обратил его внимание на то, что тот член партии и депутат. Канцлер по этому поводу сказал, что национал-либералы будут приятно изумлены назначением Меллера. Я, однако, заметил, что кабинет министров прусского короля не может и не должен быть партийным, а обязан быть независимым от каких бы то ни было партий и стоять выше их. Персонально я очень ценю Меллера, прибавил я, но если он станет министром, то скоро на такую же должность станет зариться каждый парламентарий. В связи с назначением Меллера и в других партиях разгорятся аппетиты к министерским портфелям, последствий чего нельзя даже и предвидеть.

Кроме того, отсутствие Меллера будет сильно ощущаться в парламенте, где я как раз не хочу его лишиться из-за его популярности у всех партий. Несмотря на мои возражения, Бюлов настоял на своем. Меллер стал министром и в качестве такового был в очень хороших отношениях со мной. Сравнительно скоро, однако, произошло то, что я предсказывал: по разным обстоятельствам, имевшим значение и внутри его партии, министр Меллер вынужден был уйти с министерского поста.