IX Армия и флот

IX

Армия и флот

Моя тесная связь с армией общеизвестна. В этой области я следовал традициям моего дома. Прусские короли не гнались за космополитическими фантазиями, а считали, что страна может благополучно преуспевать лишь тогда, когда реальная сила защищает ее промышленность и торговлю. Если я во многих приказах призывал держать «порох сухим» и «меч наготове», то это было направлено в равной степени и по адресу врагов, и по адресу друзей. Враг должен был три раза подумать, прежде чем осмелиться напасть на нас. В немецком народе я хотел укрепить дух мужества. Только сильное поколение должно было встретить тот час, когда мы будем вынуждены защищать от вражеских завоевательных поползновений плоды нашего труда.

Кроме того, я высоко ценил воспитательные задачи армии. Всеобщая воинская повинность действует в социальном смысле больше, чем все остальное. Она сводит вместе богатых и бедных, сыновей деревни и города. Она заставляет молодых людей, жизненные дороги которых вообще расходятся далеко, знакомиться и понимать друг друга. Сознание, что они служат одной идее, объединяет их. А что мы делали из нашей мужской молодежи! Бледные городские парни превращались в бравых, здоровых, закаленных спортом мужчин; неповоротливые до армии, они становились гибкими и ловкими.

Употребляя известное выражение короля Фридриха Вильгельма III, я сразу же из бригадного командира стал королем. Но прежде я прошел всю лестницу офицерской карьеры. Я еще сегодня с удовольствием вспоминаю, с какой гордостью 2 мая 1869 года, во время весеннего парада, впервые стоял в строю перед моим дедом. Общение с отдельными людьми было для меня всегда заманчиво. И поэтому я особенно ценил те служебные положения, при которых мог поддерживать такое общение. Я никогда не забуду своей деятельности в качестве начальника эскадрона и батареи, как и на посту командира полка.

Среди своих солдат я чувствовал себя, как в родном кругу. Я питал к ним неограниченное доверие, которое не уменьшилось и теперь, несмотря на печальный опыт осени 1918 года. Я не забываю, что часть немецкого народа после 4 лет неслыханных подвигов и лишений настолько изболелась, что не могла противостоять козням внешних и внутренних врагов. К тому же лучших из народа покрывал зеленый надмогильный дерн. Остальные были так подавлены неслыханными, казавшимися невозможными революционными событиями, что не могли подняться для активных действий.

Всеобщая воинская повинность была лучшей школой для поднятия физического и нравственного уровня нашего народа. Она создала нам свободных, знающих себе цену людей, которые пополняли наш превосходный унтер-офицерский корпус. Последний в свою очередь доставлял нам чиновников, равных которым по деловитости, неподкупности и верности долгу не было ни у одного народа в мире. Как раз из этих кругов я и теперь получаю доказательства преданности мне, неизменно приносящие мне отраду. Моя 2-я рота 1-го гвардейского полка и в хорошие, и в плохие дни принимала участие в судьбе своего старого командира. В последний раз я видел ее в строю в составе 125 человек под командой бравого фельдфебеля Гартмана еще в 1913 году во время 25-летнего юбилея моего царствования. Офицерский корпус, выполняя высокую воспитательную задачу руководства вооруженным народом, занимал в государстве особое положение. Самопополнение офицерского состава, переданное с введением офицерских выборов в руки отдельных офицерских корпусов, обеспечивало их необходимую однородность. Связанные с кастовым духом вредные наросты стали единичными явлениями, причем там, где они все же давали себя чувствовать, их тотчас устраняли. Я охотно поддерживал тесную связь с офицерским корпусом, чувствуя себя по-товарищески в его среде. Конечно, материалистическое направление нашей эпохи не прошло бесследно и для офицеров. Но в общем надо сказать, что ни в одном другом сословии внутренняя дисциплина и преданность долгу, соединенные со скромностью, не поддерживались в такой степени, как в офицерском корпусе.

Испытания, каких не было ни в какой другой профессии, позволяли достигать руководящих постов только самым способным и лучшим из офицеров. Командующие генералы обладали большими знаниями и талантами и, что еще важнее, сильным характером. Из числа этих высоко стоящих генералов трудно выделить кого-то особо.

Если фронтовой солдат и был особенно близок моему сердцу, то все же я должен отметить ту школу, какой является для офицерского корпуса Генеральный штаб. Я уже упомянул о том, что генерал-фельдмаршал граф Мольтке умел заботливо воспитывать людей, стоящих на высоте своего положения не только в техническом смысле, но и способных к ответственной, самостоятельной, дальновидной деятельности. «Будь больше, чем ты кажешься», — так написано в предисловии к «Карманной книжке для офицеров Генерального штаба». Фундамент военного образования заложил фельдмаршал граф Мольтке. Его преемники — граф Вальдерзее, гениальный великий граф Шлиффен и генерал фон Мольтке — в дальнейшем продолжали строить уже на этом фундаменте. В результате был создан Генеральный штаб, совершивший во время войны непревзойденные подвиги, на которые с изумлением смотрит весь мир.

Я рано осознал, что максимальное совершенствование нашей высокоразвитой техники является необходимым вспомогательным средством, которое поможет нам сберечь много драгоценной крови. Где только мог, я работал над совершенствованием нашего вооружения и заставил машины служить армии.

Из моих достижений в этой области на первом плане стоит тяжелая походная артиллерия, при создании которой мне в свое время пришлось преодолеть сильное противодействие, исходившее, как это ни странно, главным образом из рядов артиллеристов. Я испытываю большое удовлетворение от того, что все же создал эту тяжелую походную артиллерию. Она заложила фундамент для ведения военных операций в крупном масштабе. Прошло много времени, прежде чем наши противники смогли догнать нас и достигнуть нашего уровня в этой области.

Далее следует упомянуть о пулеметах, находившихся вначале по своему значению в зачаточном состоянии и ставших впоследствии основным стержнем всей боевой мощи пехоты. Замена ружья пулеметом увеличила во много раз силу огня при одновременном уменьшении потерь с нашей стороны. Не могу не напомнить и о введении передвижной походной кухни, которую я впервые увидел на маневрах русской армии. Она имела чрезвычайно большое значение для поддержания боеспособности армии, ибо своевременное и достаточное питание сохраняло нашим солдатам бодрость и здоровье.

Всякое человеческое дело несовершенно. Все же можно сказать без преувеличения, что германская армия, выступившая в поход в 1914 году, представляла собой инструмент, не имевший себе равного.

Если при моем вступлении на престол я нашел армию в таком положении, что надо было только строить ее дальше на имевшемся уже фундаменте, то флот находился тогда еще в первоначальной стадии своего развития.

Статс-секретарь адмирал Голльман попросил у меня отставки, так как не желал оставаться на своем посту после того, как потерпели крушение все его попытки побудить упрямый рейхстаг к медленному, но систематическому усилению германских морских сил. Особенную роль здесь сыграли дешевые лозунги депутата Рихтера и близорукость ослепленных им левых либералов. Я с сожалением дал ему отставку, ибо мне был дорог этот простой, привязанный ко мне и преданный человек, сын хорошей берлинской бюргерской семьи, с искренним характером и глубоким сознанием долга. Моя дружба с адмиралом, покоившаяся на глубоком уважении к нему, продолжалась еще многие годы вплоть до внезапной его смерти. Я часто посещал этого преданного мне человека, отличавшегося великолепным, чисто берлинским юмором. В его доме я встречался с членами правления немецкого общества изучения Востока; приглашал его к себе в интимном кругу и брал с собой в качестве ценного спутника в своих поездках. Он был одним из самых верных и преданных мне людей, который всегда оставался неизменным в своем бескорыстии и никогда ничего не просил для себя. Счастлив тот город, в котором рождаются такие граждане. Я сохраняю благодарную память об этом испытанном друге.

Адмирал Тирпиц стал преемником Голльмана. В своих первых докладах, которые легли в основу первого законопроекта о флоте, он был совершенно согласен со мной в том, что морскую строительную программу никак не удастся провести в рейхстаге теми способами, какими это пытались сделать до сих пор. Как уже было сказано, оппозиция была непоколебима. Дебаты под руководством Рихтера велись в недостойном тоне. При этом надо отметить, что корвет, постройка которого был проведена поляками во главе с фон Косциельским, был в шутку прозван в палате «Koscielska» — не стыдились оперировать насмешками, в то время как дело шло о будущем отечества. Такое положение следовало изменить. Представитель флота должен был иметь за собой и в правительстве, и в рейхстаге сплоченную фалангу, которая убежденно и энергично стала бы на его защиту и твердо отстаивала интересы флота. Поэтому было необходимо, чтобы еще совершенно несведущие в морских делах представители страны, наконец, были детально ознакомлены с предстоящими великими задачами. Надо было возбудить общее движение в народе, заинтересовать морскими вопросами еще равнодушную к ним «широкую публику», для того чтобы сам народ оказал давление на депутатов. С этой целью необходимо было организовать энергичную пропаганду в хорошо инспирированной и руководимой прессе с помощью выдающихся людей науки из университетов и высших технических школ.

Все отношение к этому вопросу со стороны рейхстага следовало в корне изменить. Споры из-за отдельных судов и доков должны были замолкнуть. Ведь при рассмотрении военного бюджета не обсуждается состав армии, если только не стоит вопрос о новых формированиях. Точно так же и состав флота нужно было раз навсегда зафиксировать в законодательном порядке, чтобы его право на существование было, таким образом, признано и гарантировано. При постройке отдельных морских единиц надо было освободиться от дебатов. Кроме того, чтобы быть в состоянии обслуживать новые суда, требовалось усиление офицерского и унтер-офицерского корпуса. В начале моего царствования ежегодно поступали в морские корпуса не более 60–80 кадетов; в последние же годы перед войной желающих поступить туда были многие сотни. Двенадцать драгоценных лет были потеряны из-за бездействия рейхстага. Их нельзя было уже наверстать, потому что флот еще в большей степени, чем армия, не может быть создан по мановению руки. Цель, к осуществлению которой надо было стремиться, заключалась в параграфе закона, выражавшем «мысль о риске». Суть ее в том, что даже и наисильнейший неприятельский флот должен серьезно призадуматься, прежде чем решиться вступить в борьбу с германским в предвидении неизбежных тяжелых потерь и с риском того, что он будет ослаблен в этой борьбе и окажется, таким образом, не способным для выполнения других задач. При Скагерраке эта «мысль о риске» блестяще оправдалась. Неприятель, несмотря на свое огромное превосходство, не отважился на второе сражение. Блеск Трафальгара уже потускнел, но его лавры не должны быть вконец растоптаны.

В основу закона о флоте было положено число имеющихся судов (дело шло главным образом о линейных судах), хотя они, за исключением 4 единиц из Бранденбургской группы, представляли собой немногим большую ценность, чем старое железо.

Закон о флоте рассматривался многими профанами, судившими о нем по количеству судов как о средстве увеличения мощи флота. На самом деле это был ложный вывод. Ибо так называемый существующий флот вообще уже не был флотом. Он медленно умирал от старческой немощи, как выразился Голльман накануне своей отставки. В сравнении со всеми европейскими флотами германский состоял из самых старых боевых судов.

Когда закон о флоте стал постепенно осуществляться, когда закипело оживленное морское судостроительство и начался уже спуск новых судов, несведущие люди, охваченные «rage du nombre», обрадовались возрастающему количеству судов. Но они были разочарованы, когда им потом разъяснили, что как только новые суда будут готовы, старые суда немедленно выйдут из строя, так что фактически число боеспособных судов сначала не увеличится. Если бы в течение потерянных 12 лет своевременно была выполнена необходимая судостроительная программа, то законопроект о флоте нашел бы совершенно другую, более благоприятную почву. Но вследствие действительного положения дела речь фактически шла о создании совершенно нового германского флота. Высокие цифры количества судов, в число которых вошли и старые, выбывающие из строя суда, были лишь фикцией. Именно поэтому англичане, которые для пропаганды против Германии занимались подсчетом наших судов, не принимая, однако, во внимание ни возраста, ни типа их, — насчитали такое большое количество морских единиц, что ввели в заблуждение всех и искусственно сеяли так называемую тревогу по поводу роста германского флота.

Адмирал Тирпиц приступил к делу по одобренной мной программе. Вложив в это дело всю свою железную энергию, силы и здоровье, он быстро сдвинул с места вопрос о флоте. По моему приказанию, он поехал с проектом закона о флоте в Фридрихсру к князю Бисмарку, чтобы убедить и его в необходимости увеличения германских военно-морских сил.

Пресса также повела энергичную кампанию в пользу внесения законопроекта о флоте. Экономисты, специалисты по вопросам торговой политики отдали свои перья на службу великому национальному делу, необходимость которого постепенно все же стала сознаваться в самых широких кругах. В то же время и англичане, конечно, совершенно не желая этого, неожиданно увеличили шансы принять законопроект. Началась бурская война, вызвавшая в немецком народе большие симпатии к маленькому государству и возмущение насилием над ним. Как раз тогда пришло известие о незаконном захвате английскими военными судами двух германских пароходов на восточно-африканском берегу. Возмущение было всеобщим. Известие о захвате второго парохода статс-секретарь граф Бюлов получил как раз в тот момент, когда Тирпиц и я случайно были у него. Когда Бюлов прочитал нам полученную им телеграмму, я привел старую английскую пословицу: «Ни один ветер не бывает настолько плох, чтобы не принести чего-то хорошего», а Тирпиц воскликнул: «Теперь мы имеем тот ветер, который нам нужен, чтобы привести наш корабль в гавань. Законопроект о флоте теперь пройдет. Вашему Величеству следовало бы даже пожаловать орден английскому командиру в благодарность за проведение законопроекта о флоте». Канцлер потребовал шампанского, и мы пили втроем, преисполненные благодарности к английскому флоту, оказавшему нам такую помощь, радуясь законопроекту, его неизбежному теперь проведению в жизнь и будущности германского флота.

Много лет спустя я был на охоте с лордом Лонсдсдейлом. На обратном пути по приглашению лорда Росбери, крупного либерального политика и бывшего министра иностранных дел, известного исследователя наполеоновской эпохи, я обедал в его прекрасной, расположенной у моря усадьбе Далмени-Касл.

Среди гостей находились известный по бурской войне генерал сэр Джон Гамильтон (шотландец), с которым я познакомился на маневрах в Германии, лорд-провост (городской голова) Эдинбурга и капитан английского флота, начальник тамошней морской станции. Последний сидел наискосок против меня, рядом с адмиралом бароном фон Зенденом. Мне бросилось в глаза его странно смущенное лицо во время его беседы вполголоса с адмиралом. После обеда барон фон Зенден представил мне капитана, причем тот от смущения держал себя еще более неловко, обратив на себя мое внимание беспокойным выражением глаз на бледном лице. По окончании беседы с капитаном, затронувшей различные морские вопросы, я спросил барона фон Зендена, что случилось с этим человеком. Адмирал рассмеялся и сказал, что за столом узнал от своего соседа, что тот и есть тот командир, который во время бурской войны захватил два немецких парохода; теперь этот капитан боится, чтобы я не узнал об этом. Но Зенден ему возразил, что он зря опасается: если Его Величество узнает, кто он, то капитан может смело рассчитывать на хорошее отношение к себе со стороны кайзера и даже на благодарность. «Благодарность? За что?» — спросил британец. «За то, что вы так облегчили кайзеру принятие законопроекта о флоте».

Самым существенным вопросом при проведении первого закона о флоте, всех позднейших морских законопроектов и вообще в развитии флота был вопрос о том, будет ли германская судостроительная индустрия в состоянии следовать за судостроительной программой и провести ее целиком в жизнь. И в этом отношении адмирал фон Тирпиц работал с неутомимой энергией. Немецкие верфи, поддержанные и поощряемые им, с чисто немецкой смелостью взялись за великую задачу, которую они выполнили прямо-таки блестяще, далеко обогнав при этом своих заграничных конкурентов. Превосходные технические познания немецких инженеров, как и наилучшая квалификация немецких рабочих, выявились здесь полностью. Совещания, конференции, доклады мне, служебные поездки по всем верфям — все это целиком заполняло дни неутомимого Тирпица. Но его огромные усилия и труды были хорошо вознаграждены. Народ проснулся, стал ценить значение колоний (обеспечение собственным сырьем без иностранного посредничества) и торговых сношений, увлекся торговой деятельностью, судоходством и т. д. Падкая до насмешек оппозиция прекратила, наконец, свои остроты. Не позволяя себе шутить и не допуская шуток по отношению к себе, Тирпиц в этом сражении пустил в ход острый клинок своей находчивости, и у противников смех вскоре исчез. Особенно плохо пришлось депутату Рихтеру, когда Тирпиц блестяще отделал его и посадил в калошу, процитировав произнесенные еще в 40-е годы патриотические слова старого Гаркорта, избирательный округ которого Рихтер представлял, о необходимости поддержания германского флота. Тогда уже наступила очередь смеяться другой части палаты.

Настал великий день. Законопроект после борьбы и прений был принят значительным большинством. Состав и строительство германского флота были гарантированы.

Благодаря строительству новых судов и повышенному срока плавания их вскоре составилась эскадра. Для руководства ею необходимы были новый устав и новая система сигнализации, которые при моем вступлении на престол были разработаны лишь для одного дивизиона — четырех кораблей, ибо большее количество морских единиц в Германии тогда одновременно не находились в плавании. И даже эти суда осенью расформировывались, так что зимой германского флота в сущности вообще не существовало, за исключением, конечно, крейсеров, отправлявшихся в заграничное плавание. Все усилия, затраченные летом и на обучение экипажа — офицеров, унтер-офицеров, машинистов и кочегаров, и на оснастку и оборудование судов, как бы совершенно пропадали из-за расформирования их осенью. Весной приходилось все начинать сызнова. В результате невозможно было вообще сохранить непрерывность в отношении обучения и более тесную связь экипажа между собой и с судном; словом, нельзя было сохранить «дух корабля». Исключением в этом смысле были лишь находившиеся на стоянке крейсеры для заграничного плавания. Ввиду этого я приказал после установления необходимого отопления содержать корабли в готовности и зимой, что было подлинным благодеянием для развития флота.

Чтобы собрать воедино необходимое для выработки нового устава число судов, адмирал Тирпиц ввиду недостатка линейных кораблей уже раньше приказал собрать все имевшиеся суда всех типов, включая канонерские лодки и вестовые суда, составив из них как бы дивизион и производя на них разные улучшения. Таким образом, когда впоследствии число линейных кораблей действительно увеличилось, основа для нового устава была уже создана. При содействии всех заинтересованных инстанций он постоянно и очень тщательно совершенствовался, не отставая от роста флота. Много внимания уделялось и созданию столь важных в военном отношении миноносцев. В свое время нас наполнило гордостью то обстоятельство, что германский дивизион миноносцев был первой сомкнутой цепью миноносцев, пересекшей Северное море; дивизион этот под командой моего брата принца Генриха отправился на торжества по поводу 50-летнего юбилея царствования королевы Виктории (в 1887 году).

Возведенные на Гельголанде государственными органами защитные сооружения, необходимые для безопасности острова и возбудившие немало ссор между Пруссией и всей империей, завершили оборудование и укрепление острова, что позволяло сделать его опорным пунктом для небольших крейсеров и миноносцев, а впоследствии — и для подводных лодок.

В связи с ростом флота возникла необходимость расширения канала кайзера Вильгельма. После энергичной борьбы мы, считаясь с неизбежным развитием в дальнейшем дредноутов, в максимальной степени углубили новые шлюзы.

В этом мероприятии блестяще обнаружилась мудрая предусмотрительность адмирала, нашедшая себе неожиданное подтверждение и со стороны одного иностранца. Полковник Гетальс, строитель Панамского канала, попросил через американское правительство разрешение осмотреть канал императора Вильгельма и его новые шлюзы. Такое разрешение ему с готовностью дали. После обеда у меня присутствовавший на нем адмирал фон Тирпиц спросил восхищавшегося нашими сооружениями американского инженера о глубине Панамских шлюзов. Оказалось, что шлюзы Панамского канала имели глубину гораздо меньшую, чем шлюзы канала императора Вильгельма. Когда я, крайне удивленный, спросил, как это могло случиться, Гетальс ответил, что при сооружении шлюзов он руководствовался полученными им официальными указаниями департамента по морским делам о размерах линейных кораблей. Адмирал фон Тирпиц тут же заметил, что эти размеры на будущее время окажутся далеко не достаточными и что новейшие дредноуты и «сверхдредноуты» не смогут пройти эти шлюзы; канал, таким образом, скоро окажется не пригодным для американских и других больших военных судов.

Полковник подтвердил, что это уже и случилось со спущенными кораблями новейших типов, и поздравил его превосходительство с тем, что у адмирала хватило мужества отстоять и осуществить устройство больших шлюзов на канале императора Вильгельма, и он смотрел на них с изумлением и завистью.

Точно также крайне отсталые технически и устаревшие императорские верфи, которые Тирпиц называл старыми «мастерскими жестяных изделий», были перестроены в современные образцовые предприятия, в которых, между прочим, как нельзя лучше были проведены и социальные мероприятия по охране труда на благо рабочих. Лишь тот, кто, как я, с самого начала следил, переживая, за возникновением и развитием всех факторов, содействовавших совершенствованию в сущности вновь создаваемого германского флота, может составить себе хоть сколько-нибудь верное представление об огромном труде адмирала фон Тирпица и всего его ведомства.

Имперское морское ведомство было также совершенно новым учреждением. Со времени уничтожения старого «верховного командования» обе главные отрасли управления флотом — адмиральский штаб и имперское морское ведомство, будучи совершенно самостоятельными, подчинялись, как и армия, непосредственно верховному главнокомандующему. Таким образом, между кайзером и его флотом больше не было никаких промежуточных инстанций.

Когда, поразив весь мир, адмирал Фишер изобрел для английского флота совершенно новый тип судов — дредноуты, думая при их помощи окончательно закрепить за Англией такой недостижимый перевес, против которого все остальные державы никогда не сумеют бороться, то все знатоки флота, естественно, пришли в большое волнение. На самом же деле мысль о постройке дредноута зародилась впервые в голове Фишера, а исходила главным образом в форме совета судостроителям от знаменитого итальянского инженера Куниберти, опубликовавшего в иллюстрированном флотском атласе Fred Jane эскиз проекта. При первом обсуждении вопроса о постройке Англией новых больших военных судов типа дредноута я тотчас же сошелся с адмиралом фон Тирпицем на том, что благодаря этим судам все прежние типы судов теряют свое значение и в дальнейшем неизбежно будут выведены из строя. В первую очередь это относится к германским судам, которые в связи с незначительной глубиной наших старых шлюзов были относительно гораздо меньших размеров, чем суда других флотов, особенно английского. Адмирал фон Тирпиц обратил внимание на то, что в случае если другие государства последуют примеру Фишера, то создавшееся положение, естественно, коснется и самого английского флота. Постройкой дредноута Англия сама как бы обесценила огромное число своих прежних судов, на которых базировалось ее мощное превосходство на море. Конкурируя со всем миром, который, следуя ее примеру, также бросится строить дредноуты, Англия вынуждена будет начать сызнова строить совершенно новый флот из крупнейших морских единиц. Это ей обойдется чрезвычайно дорого.

Во имя сохранения пресловутого английского принципа, что английский флот всегда должен быть сильнее флотов двух сильнейших держав, вместе взятых, Англии придется затратить огромные средства. В связи с этим она еще более завистливо, чем раньше, будет смотреть на судостроительство в тех государствах, к которым она настроена недоброжелательно, агитируя против усиления их морской мощи. Это особенно касается нас. Тем не менее мы с этим не можем считаться. С нашими судами старых типов нельзя бороться с дредноутами, и мы, волей-неволей, принуждены следовать в этой области за Англией. Война вполне оправдала мнение адмирала фон Тирпица. Все небольшие военные суда во время войны оказались несостоятельными и были выведены из строя. Когда был спущен первый немецкий дредноут, в Британии поднялся большой шум. Постепенно стало известно, что Фишер и его помощники твердо рассчитывали на то, что Германия не сможет построить дредноуты. Тем более велико было их разочарование. Непонятно, на чем основывались их расчеты. Ведь уже тогда германские верфи построили большие быстроходные пароходы, далеко превосходившие по тоннажу наши линейные суда и весьма успешно конкурировавшие с английскими пароходными линиями. Наши дредноуты при Скагерраке не только показали себя равноценными своим английским противникам, но и обнаружили свое несомненное превосходство.

Строительство подводных лодок перед войной, к сожалению, не могло продвинуться вперед в такой степени, как я того хотел. С одной стороны, при проведении закона о флоте нельзя было чрезмерно обременять смету морского ведомства, а с другой — мы в этом отношении нуждались в более значительном опыте.

Тирпиц полагал, что те типы подводных лодок, с которыми проводили испытания другие государства, слишком малы и годятся лишь для защиты берегов. Германия же должна построить такие подводные лодки, которые смогут и «шнырять по морю», и долго держаться в открытом море. Для этого необходим более усовершенствованный тип подводной лодки, но сначала его нужно было систематически разрабатывать, что требовало много времени и многочисленных длительных испытаний с моделями. Этим и объясняется то, что в 1914 году, в начале войны, имелось лишь ограниченное число готовых к плаванию лодок. Все-таки и с имеющимися уже силами можно было сделать еще больший нажим на Англию, если бы канцлер слишком не беспокоился, как бы не раздразнить Англию. Количество и боеспособность подводных лодок во время войны быстро возросли. При оценке их числа следует, однако, учитывать, что во время войны одна треть их находится в бою, одна треть — в крейсировании туда и обратно, а остальная треть — в ремонте. Подвиги подводных лодок вызвали удивление всего мира и заслужили горячую признательность отечества.

Незабываемы заслуги адмирала фон Тирпица и в деле крайне успешного создания торговой колонии Циндао. Здесь всесторонне выявил себя его блестящий талант администратора и организатора. Благодаря ему он из почти неизвестного до сих пор и совершенно незначащего места создал торговый пункт, где в течение немногих лет торговый оборот достиг размеров от 50 до 60 миллионов марок. Вызванное его служебным положением общение с парламентариями, прессой и деловыми кругами крупной индустрии и мировой торговли со временем увеличило интерес адмирала к политическим вопросам, в особенности к вопросам внешней политики. Ясный и широкий кругозор моряка, знающего заграницу по своим путешествиям, делал Тирпица способным к быстрым решениям, которые он в связи со своим огненным темпераментом всегда хотел бы видеть немедленно претворенными в дело.

Противодействие и медлительность чиновников всегда сильно раздражали адмирала. Известная склонность к недоверию, быть может, подкрепленная горьким опытом, часто склоняла его к основательным и неосновательным подозрениям по отношению к отдельным лицам. Это делало Тирпица каким-то очень сдержанным и «подавляло всякое движение сердца» и у других. Если на основании новых размышлений или новых фактов он менял свою прежнюю точку зрения, то очень решительно проводил в жизнь свои новые взгляды. В результате совместная работа с ним не всегда была согласованной и легкой. Его огромные успехи и достижения, которыми он справедливо гордился, давали ему сознание мощи своей личности, иногда ощущаемое на себе и его друзьями.

Во время войны политическая жилка стала настолько преобладать у Тирпица, что в конце концов дело дошло до серьезных разногласий, которые в конечном счете привели к его уходу. И рейхсканцлер фон Бетман все время требовал отставки адмирала, указывая на то, что имперские статс-секретари подчинены ему и политика должна вестись им одним.

С тяжелым сердцем я расстался с этим энергичным властным человеком, гениально осуществившим мои планы и являвшимся для меня примером неутомимого сотрудника. Тирпицу навсегда обеспечена моя благодарность как кайзера. Остается лишь пожелать, чтобы эта сила вскоре опять могла прийти на помощь бедному германскому отечеству, находящемуся в затруднительном и бедственном положении. Эта сильная личность сумеет и осмелится сделать то, на что многие другие не отважатся. Во всяком случае к адмиралу фон Тирпицу можно отнести слова поэта: «Высшее счастье детей земли — все же индивидуальность».

Критика, направленная адмиралом против меня в его интересной книге, не может изменить мое мнение о нем.