Попытки коллективного руководства

Попытки коллективного руководства

Хотя непредсказуемых последствий политической игры, затеянной Лениным, Сталину удалось избежать, его позиции были несколько ослаблены. На некоторое время Сталин оказался в зависимости от своих коллег по Политбюро. Существует точка зрения, что большевистские олигархи, наследовавшие власть после Ленина, недооценивали Сталина, считали его безопасной посредственностью. Это не так. Члены Политбюро вполне осознавали правоту Ленина. Сталин как генеральный секретарь имел серьезную власть. Коллеги Сталина пытались ограничить ее. Однако политические обстоятельства и, не в последнюю очередь, умелые действия самого Сталина разрушили планы его конкурентов и недоброжелателей.

Первый из известных серьезных конфликтов внутри внешне сплоченной группы членов Политбюро, противостоявшей Троцкому, произошел летом 1923 г. Проведя съезд партии, отбив атаки Ленина и добившись относительной стабилизации в стране после страшного голода, члены Политбюро с легким сердцем отбыли на юг в отпуска. В июле 1923 г. на отдыхе в Кисловодске, явно собравшись с силами, Г. Е. Зиновьев инициировал интригу с целью ограничить влияние Сталина и создать новые противовесы в Политбюро. В письме от 30 июля 1923 г. Каменеву, который находился в Москве, Зиновьев резко обрушился на Сталина:

Если партии суждено пройти через полосу (вероятно, очень короткую) единодержавия Сталина – пусть будет так. Но прикрывать эти свинства я, по крайней мере, не намерен […] На деле нет никакой тройки (Зиновьев имел в виду себя, Каменева и Сталина. – О. Х.), а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав. Либо будет найден серьезный выход, либо полоса борьбы неминуема[218].

Вызов Сталину в письме Зиновьева был заявлен вполне определенно, хотя и без деталей. Зиновьев делал упор на то, что Сталин манипулировал Политбюро, фактически единолично принимал решения от его имени. Важно подчеркнуть обращение Зиновьева к последним диктовкам Ленина: «Ильич был тысячу раз прав». Зиновьев использовал их как один из аргументов в борьбе со Сталиным. В Кисловодске Зиновьев договорился о совместных действиях с Бухариным, которого тоже обидели некоторые сталинские поступки. Были проведены консультации с другими известными деятелями партии, находившимися в то время на юге. Точную формулу предложений не доверили бумаге. Сталину отправили «говорящее письмо». Отъезжавший в Москву Орджоникидзе должен был передать все на словах. В силу этого мы не знаем подробностей того, что предлагали «отпускники» Сталину. Из различных заявлений, которые были сделаны в последующие годы, следует, что речь шла о реорганизации Секретариата ЦК. Предлагалось оставить в нем Сталина, но одновременно ввести туда Зиновьева и Троцкого. Это означало создание нового баланса сил в вотчине Сталина – аппарате ЦК.

Сталин, как и следовало ожидать, был возмущен и, возможно, даже разъярен. Однако претензиям «друзей» он не смог противопоставить ничего иного, кроме позы обиженного и обвинений в подрыве единства. 3 августа 1923 г., сразу после встречи с Орджоникидзе, Сталин написал Зиновьеву и Бухарину:

[…] Вы, видимо, не прочь подготовить разрыв, как нечто неизбежное […] Действуйте как хотите – должно быть, найдутся в России люди, которые оценят все это и осудят виновных […] Счастливые вы, однако, люди: имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы […] а я тяну здесь лямку, как цепная собака, изнывая, причем я же оказываюсь «виноватым». Этак можно извести хоть кого. С жиру беситесь вы, друзья мои[219].

Это в меру злое, в меру дружелюбное письмо ясно демонстрировало сравнительно скромные возможности Сталина в противостоянии с коллегами в середине 1923 г. Предложения же Зиновьева и Бухарина свидетельствовали о том, что они пока еще считали возможным ограничить влияние Сталина всерьез. Обиды Сталина не произвели на них особого впечатления. Демонстративно спокойно, но твердо они дали Сталину понять: разговор не окончен. Встреча могла состояться уже в ближайшее время на юге, куда Сталин собирался в отпуск с середины августа.

Такой вариант событий вряд ли устраивал Сталина. В руках у его оппонентов были все козыри. Само предложение о реорганизации Секретариата выглядело вполне благообразно, как стремление к единству и сплочению рядов. Возражения же Сталина, наоборот, с легкостью могли быть истолкованы как нежелание работать в команде, подтверждение нелояльности, о которой писал Ленин. Конкретные свежие примеры нарушения Сталиным принципа коллективного руководства, которые выдвигал Зиновьев, были также не в пользу Сталина. Особенно опасными выглядели заявления Зиновьева и Бухарина о неправильной позиции Сталина по германским событиям.

Кризисы, потрясавшие Германию с начала 1923 г., возродили в Москве старые мечты о спасительной европейской революции. Социализм в Германии был панацеей для большевиков, которые все еще плохо представляли себе перспективы социалистического СССР. Вместе с тем поражения революционных выступлений в Европе в предыдущие годы взывали к осмотрительности. Сталин был среди тех членов Политбюро, которые предпочитали действовать осторожно. Зиновьев и Бухарин рвались в бой, как и Троцкий, для которого мировая революция оставалась непременным условием победы социализма в России. Осторожность Сталина становилась политически опасной, давала его соперникам важные козыри. Сталин вовремя осознал это. Соединив грозящие ему вызовы в единое целое, он предпринял эффективный политический маневр. 9 августа 1923 г., в разгар переписки с Зиновьевым и Бухариным, Сталин инициировал решение Политбюро о вызове Зиновьева, Троцкого и Бухарина из отпуска в Москву для обсуждения перспектив германской революции[220]. Все трое, естественно, ответили согласием. Встреча была назначена на 21 августа.

Это изменение планов давало Сталину значительные преимущества. С одной стороны, он отводил от себя обвинения в недооценке революционных событий в Германии. С другой – вопрос о реорганизации Секретариата и коллективном руководстве вытеснялся из повестки дня более горячей германской проблемой. Фактически Сталин погасил наступательный пыл Зиновьева и Бухарина, заставил их следовать новому сценарию. Действительно, собравшись в Москве 21 августа, члены Политбюро с жаром и энтузиазмом обсуждали грядущую германскую революцию, помощь СССР и возможные ответные меры со стороны европейских держав. Все сходились во мнении, что дело идет к войне. Сталин, в целом поддержав оптимизм большинства, заявлял:

Если мы хотим действительно помочь немцам, а мы этого хотим и должны помочь, нужно нам готовиться к войне, серьезно и всесторонне, ибо дело будет идти в конце концов о существовании Советской Федерации и о судьбах мировой революции на ближайший период […] Либо революция в Германии провалится и побьют нас, либо там революция удастся, все пойдет хорошо и наше положение будет обеспечено. Другого выбора нет[221].

Как видно, в этот период Сталин, как и другие лидеры большевиков, разделял мнение о зависимости судеб СССР от перспектив мировой революции. Правда, степень этой зависимости подробно не обсуждалась. Что означали сталинские слова «побьют нас», «наше положение будет обеспечено», было неясно. До какой степени «побьют», как «обеспечено»? Похоже, что это были общие фразы, своеобразная дань марксистской традиции мировой революции. При обсуждении тактических вопросов Сталин демонстрировал скорее осторожность и скепсис. Он отказался поддержать Троцкого и Зиновьева, которые выступали за назначение точной даты германской революции. Нужно готовиться и ждать благоприятного момента – такой была позиция Сталина. Он предостерегал против торопливости и левизны: «О левых (левых германских коммунистах. – О. Х.). Они самые опасные для нас люди. Преждевременный захват заводов и пр. грозит нам огромными опасностями»[222]. По вопросу о ненужности назначения точного срока революции Сталин оказался в одном лагере с Бухариным и Рыковым[223]. Последний вообще выступил наиболее последовательным сторонником осторожности: «Совершенно ясно, что на карту ставится все. Мы же совершенно не готовы […] Нужно оттягивать»[224].

В общем, погруженность в германские дела резко обесценила предложения Зиновьева и Бухарина о реорганизации Секретариата и ограничении влияния Сталина. До того ли, если на пороге война?! Мы не знаем, когда и как решался вопрос о Секретариате, еще две недели назад казавшийся самым важным. Скорее всего, договорились в кулуарах, между обсуждением германских событий. В результате на пленуме ЦК в сентябре 1923 г. было принято бессмысленное и поэтому бесполезное решение: Зиновьев и Троцкий были введены не в Секретариат, а в Оргбюро ЦК ВКП(б). Это никак не могло повлиять на ту систему подготовки и принятия решений, против которой столь горячо протестовали Зиновьев и Бухарин в своей переписке со Сталиным в июле-августе.

Одновременно на пленуме в сентябре произошло событие, которое действительно имело ключевое политическое значение. Пленум принял решение о введении в руководящие органы военного ведомства – вотчину Троцкого – новых членов, в том числе Сталина и Ворошилова. Фактически Троцкий был окружен политическими противниками в его собственном доме. Троцкий в возмущении покинул заседание пленума. Это был полный разрыв[225].

До сих пор историки не располагают информацией о том, как готовилась эта во многом провокационная атака против Троцкого. Очевидно, что она была результатом закулисного сговора, по крайней мере Сталина, Зиновьева и Каменева. Мотивы, которыми они объясняли свои действия, могли быть такими. Предстоит резкое обострение международной обстановки. Роль Красной армии и военного ведомства резко усиливается, что уже было в годы гражданской войны. Соответственно, усиливается влияние признанного лидера Красной армии Троцкого. Военное ведомство нужно заблаговременно поставить под контроль других членов Политбюро. Кто конкретно инициировал решение о вытеснении Троцкого из руководства армией, неизвестно. Очевидно, однако, что Сталин извлек немалые выгоды из резкого обострения борьбы в верхушке партии.

В октябре 1923 г. обиженный и изолированный в Политбюро Троцкий перешел в контратаку. Он обратился с письмом к членам ЦК и ЦКК партии, в котором обвинил большинство Политбюро в проведении ошибочной и порочной политики. Вокруг Троцкого начали группироваться все недовольные. Развернулась ожесточенная борьба. Зиновьев и другие члены Политбюро, даже если понимали необходимость ослабления Сталина, были вынуждены искать союза с ним. Борьба на два фронта – против Троцкого и Сталина – была чрезвычайно опасной. Фактор Троцкого верно служил интересам Сталина в течение последующих двух лет.

Под давлением этого фактора проходило обсуждение последних диктовок Ленина о необходимости смещения Сталина с поста генерального секретаря. Ленин умер в январе 1924 г. В мае собрался очередной съезд партии. На нем руководители партии решили объявить о «завещании» вождя. По общему согласию это было сделано максимально щадящим для Сталина способом. Диктовки Ленина читали не на общем заседании съезда, а на собраниях отдельных делегаций[226]. Это предопределило исход дела. Сталина вновь переизбрали генеральным секретарем. Троцкий промолчал. Однако Сталину помогло не это молчание, а само существование Троцкого.

Несмотря на мастерское проведение операции, Сталин оказался в уязвимом политическом положении. Его достоинства и недостатки публично обсуждались. Сама возможность такого обсуждения и вынесения приговора, каким бы благоприятным он ни оказался, была оскорбительной и грозила умалением политического авторитета. Несомненно, Сталин не мог испытывать чувства благодарности к коллегам, защищавшим его перед делегатами съезда. Скорее наоборот. Их сочувствие слишком напоминало снисхождение. Их поддержка выглядела как одолжение, за которое предстоит расплатиться. Однако Сталин не собирался платить по политическим долгам и превращаться в младшего партнера. Сам претендуя на статус лидера, Сталин через несколько недель после завершения съезда ответил Зиновьеву и Каменеву черной неблагодарностью. В июне 1924 г. в «Правде» была опубликована речь Сталина, в которой он подвергал критике, явно придираясь по мелочам, некоторые высказывания Каменева и Зиновьева.

Столь вызывающее разрушение единого фронта коллективного антитроцкистского руководства вызвало скандал в руководстве партии. Документами об этом скандале мы не располагаем. Похоже, что во время пленума ЦК в августе 1924 г. демарш Сталина обсуждался в узком кругу партийных руководителей. Скорее всего, Сталин оказался в меньшинстве. Иначе трудно объяснить появление заявления Сталина об отставке от 19 августа 1924 г., экземпляр которого сохранился в его архиве[227]. Это был примечательный документ. Сталин заявлял, что его сотрудничество с Каменевым и Зиновьевым в Политбюро после окончательного отхода Ленина от дел привело к плачевным результатам. Оно показало «невозможность честной и искренней совместной политической работы с этими товарищами в рамках одной узкой коллегии». Ввиду этого Сталин просил считать его выбывшим из Политбюро и, соответственно, с поста генерального секретаря. Сталин просил о двухмесячном отпуске для лечения. После этого, писал он в заявлении, «прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-нибудь за границу на какую-нибудь невидную работу».

Конечно, это было пустое кокетство и нелепый по форме шантаж. Сталин собрался в Туруханск! Кто мог всерьез в это поверить? Заявление Сталина не было распространено среди всех членов ЦК, которым оно предназначалось. Дело ограничилось рассмотрением в узкой группе «друзей» и союзников. Скорее всего, это произошло или 19 августа, в день появления заявления Сталина, или на следующий день. Есть все основания связывать рассмотрение заявления Сталина с учреждением нелегальной фракции большинства. Судя по более позднему свидетельству Зиновьева, это произошло в кулуарах пленума ЦК, который завершился 20 августа. Группа наиболее влиятельных членов ЦК, противостоящих Троцкому, объявила себя фракцией и образовала руководящий орган – «семерку». В нее вошли все члены Политбюро, кроме Троцкого, и председатель Центральной контрольной комиссии[228]. Фактически это было теневое Политбюро. В литературе обычно считается, что фракция большинства в ЦК и «семерка» были созданы для борьбы с Троцким. Отчасти это верно. Однако, как показывает заявление Сталина, важной задачей нового нелегального органа политического руководства было также обеспечение консолидации большинства в Политбюро, кулуарное преодоление внутренних конфликтов. «Семерка» заменила «тройку», неспособную преодолеть противоречий в своих рядах.

Этот важнейший эпизод внутрипартийной борьбы отражал реальное соотношение сил в Политбюро. Сталин (очевидно, сознательно) нагнетал конфликт с Каменевым и Зиновьевым. Однако пока он не мог рассчитывать на поддержку со стороны других членов Политбюро, озабоченных сохранением единства. Заявление об отставке было очевидной пробой сил и свидетельством относительной слабости Сталина. Скандал можно рассматривать также как важный шаг на пути разрыва Сталина с Каменевым и Зиновьевым и постепенного формирования его союза с Рыковым и Бухариным. Избавившись от «тройки» и действуя в рамках «семерки», Сталин получал большую свободу для политических маневров.

Однако, независимо от намерений и расчетов Сталина и других большевистских лидеров, сплочение Политбюро против Троцкого в 1924–1925 гг. породило любопытную систему коллективного руководства. Эта комбинация является малоизученной и недостаточно оцененной как перспектива развития системы высшей власти после смерти Ленина. Коллективное руководство представляло собой взаимодействие политически равных советских вождей и относительно автономных ведомств, возглавляемых этими вождями. Признаком коллективного руководства было достаточно развитое разделение функций партийного и государственного аппаратов. Общая политическая линия вырабатывалась как результат компромиссов, что обеспечивало ее гибкость и взвешенность.

Именно в период коллективного руководства были приняты наиболее продуктивные решения, ознаменовавшие расцвет новой экономической политики. Коллективное руководство преодолевало кризисы нэпа, маневрировало и корректировало курс, не прибегая к кардинальной ломке всей системы. Вряд ли такое сосуществование коллективной олигархической формы власти и сравнительно умеренного политического и экономического курса было случайным. Как не было случайным и обратное: по мере ожесточения борьбы в верхах и разложения института коллективного руководства происходило нарастание политического радикализма. Сталин, как традиционно считалось в историографии и что подтверждают архивные документы, был одним из инициаторов разжигания этой борьбы.