Глава 5 ВТОРАЯ ПОПЫТКА И.В. СТАЛИНА ЛИКВИДИРОВАТЬ СИСТЕМУ КОЛЛЕКТИВНОГО УПРАВЛЕНИЯ СТРАНОЙ

Глава 5

ВТОРАЯ ПОПЫТКА И.В. СТАЛИНА ЛИКВИДИРОВАТЬ СИСТЕМУ КОЛЛЕКТИВНОГО УПРАВЛЕНИЯ СТРАНОЙ

Итак, попытка Сталина через альтернативные выборы депутатов Верховного Совета СССР укротить монстра коллегиального руководства страной потерпела фиаско. Сталин понял, что никакие репрессии не сломят железной воли большевиков, размах политических репрессий превзошел все его планы, и угроза выхода их из-под контроля вынудила его отступить.

В январе 1938 года на очередном Пленуме ЦК Сталин попытался уменьшить размах творившегося в регионах произвола. Постановление, принятое членами ЦК, осуждавшее «карьеристов-коммунистов» (читай: секретарей обкомов и крайкомов), старавшихся «перестраховаться при помощи репрессий против членов партии», потребовало прекратить практику преследования рядовых членов ВКП(б) по первому навету. При этом чистка партийной элиты продолжалась. Генсек намеревался истребить всю ленинскую гвардию, уверовавшую в коллективизм, ради чего был устроен третий судебный процесс — Бухарина, Рыкова и иже с ними в марте 1938 года. Однако, как только НКВД исполнила в основном поставленную задачу, 17 ноября 1938 года наркомату постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) запретили «массовые операции по арестам и выселению», судебные тройки ликвидировали, следователей обязали соблюдать нормы уголовно-процессуального кодекса. Через неделю, 24 ноября, Политбюро уволило Ежова с поста наркома внутренних дел, 28 ноября назначив вместо него Л.П. Берия. Наконец, 1 декабря 1938 года Политбюро выпустило второе за месяц постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б), касающееся НКВД, «О порядке согласования арестов», которым практически гарантировало неприкосновенность лицам, занимающим высокие должности в Совнаркомах, в законодательных палатах СССР и республик, в РККА и ВМФ, ибо отныне без санкции высшего руководства (фактически И.В. Сталина) наркомат не имел права трогать никого из государственных чиновников среднего и высшего звена. Взамен высшее руководство, то есть Сталин, желало от подопечных немного — лояльности и профессионализма[62].

О членах и кандидатах в члены ЦК ВКП(б) речь в постановлении не шла. Значит, поединок с Центральным комитетом не закончен, хотя активная фаза гражданской войны 1 декабря 1938 года и завершилась, перейдя в стадию позиционного противостояния: массовые репрессии сменились выборочными.

Таким образом, первое наступление Сталина против принципа коллективного руководства, достаточно сильно потрясшего партию и значительную часть общества, захлебнулось в буквальном смысле (т. е. кровью). Освободить Общество от диктата партии, реализуемого ЦК ВКП(б) и тремя коллегиями, не удалось. Ждать следующих выборов, которые состоятся через пять лет, не имело смысла по двум причинам. Во-первых, до декабря 1942 года нужно было еще дожить, а досрочный роспуск парламента (Верховного Совета) сталинской конституцией предусмотрен не был. А, во-вторых, риск, что и Центральный комитет нового созыва, избранный XVIII съездом ВКП(б), намеченный на март 1939 года, не согласится добровольно отречься от власти, независимо от отношения каждого члена ЦК к проблеме коллегиальности, был весьма велик. И как следствие этого протеста, произойдет новый конфликт, новая вспышка скрытой или явной гражданской войны, что, конечно же, было возможно, поскольку не все меры по укрощению джинна были использованы.

Тем не менее, некая слабая попытка «укрощения» партийной номенклатуры на съезде была предпринята в форме переоценки роли партии в условиях надвигающейся военной угрозы, и ее места в управлении страной. Наиболее полно суть новой «фазы укрощения» управленческой роли партии раскрыл кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), он же руководитель Ленинградской партийной организации А.А. Жданов. Выступая с докладом по внесению изменений и дополнений в устав партии, он продолжил развитие тезиса, высказанного Сталиным в отчетном докладе 21 марта 1939 года, о реформировании партии в ближайшие десять — пятнадцать лет.

Докладчик прямо заявил, что реформа предполагает отделение партии от государства и такая необходимость диктуется чисто экономическими причинами: «Там, где партийные организации приняли на себя несвойственные им функции руководства хозяйством, подменяя и обезличивая хозяйственные органы, там работа неизбежно попадала в тупик». Именно этим объяснил он все просчеты и неудачи предыдущих пятилетних планов. Рассуждая не о горкомах, обкомах или райкомах, а об аппарате ЦК ВКП(б), отметил: «Производ-ственно-отраслевые отделы ныне не знают, чем им, собственно, надо заниматься, допускают подмену хозорганов, конкурируют с ними, а это порождает обезличку и безответственность в работе»¹. И, не заботясь о том, как отнесется к его предложению партократия, объявил о ликвидации подобных отделов. Всех, кроме (временно) двух: сельскохозяйственного, в силу его сохранявшейся значимости, и школ, так как в стране отсутствовал союзный наркомат просвещения.

Развивая положения, уже высказанные Сталиным в отчетном докладе, Жданов предложил полностью реконструировать структуру партаппарата и построить ее на двух опорах. На Управлении кадров (УК), что в контексте выступления Сталина должно было означать только одно — проведение в жизнь новой политики по отношению к «интеллигенции», вернее, работникам госаппарата, имеющим высшее образование, которых и следовало выдвигать на руководящие должности. И не только в гос-, но и в партаппарат, ибо даже среди секретарей обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик, подметил Жданов, свыше 40 процентов не имели хотя бы среднего образования.

Вторым базисом, на котором отныне предстояло покоиться партаппарату, становилось Управление пропаганды и агитации (УПиА). Оно получало две основные функции — пропаганда и агитация с помощью подконтрольных прессы, радио, издательств, литературы и искусства. А также подготовка в теоретическом плане («коммунистическое воспитание») всей массы партийных и государственных служащих: на годичных курсах переподготовки — низшего кадрового звена, в двухгодичных Ленинских школах — среднего звена, в трехгодичной Высшей партийной школе при ЦК ВКП(б) — резерва для высших руководителей.

Однако основной темой, прозвучавшей в выступлениях делегатов съезда, была угроза войны, о неотвратимости которой говорили и военные (нарком обороны К.Е. Ворошилов, начальник Генерального штаба РККА Б.М. Шапошников, командующий Тихоокеанским флотом Н.Г. Кузнецов, командующий Первой приморской армии Г.М. Штерн и другие) и гражданские (наркомы авиапромышленности М.М. Каганович, судостроительной промышленности И.Ф.Тевосян и другие), проявляя при этом неумеренный оптимизм. Выступающие заверяли и делегатов съезда, и всю страну, что враг будет непременно и сразу же разбит, если попытается напасть. При этом он не сможет пойти дальше границы, а победа будет достигнута на его же территории, причем «малой кровью».

Однако Сталин был далек от эйфории «шапкозакидательства», охватившей не только делегатов съезда, но и страну в целом. Он понимал, что еще нужно многое сделать, чтобы обеспечить победоносный наступательный порыв. Но он видел и другое: только победоносная война поможет ему решить главную задачу всей своей жизни — сокрушить собственную партию, которая является самым главным источником угрозы существованию Страны Советов. Это означало одно — идти по стопам генерала Бонапарта, то есть опираться на закаленную в боях армию, боготворящую своего главнокомандующего. Располагал ли Сталин таким авторитетом у армии в 1938— начале 1939 года? Ответ, безусловно, отрицательный. «Тем более, что во главе РККА стояла не просто военная каста профессионалов, а стойкие большевики, верившие в коммунизм и коллективизм так же неистово, как и подавляющая часть членов ЦК ВКП(б). Ради очищения армии от них Сталин и подвел в июне 1937 года под расстрельную статью четырех членов Военного Совета при НКО СССР, по совместительству членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) М.Н. Тухачевского, ИЗ. Якира, ИЛ. Уборевича и Я.Б. Гамарника, после чего расправился с прочими семьюдесятью двумя из восьмидесяти пяти высших военачальников Красной армии— маршалами, командармами 1-го и 2-го ранга, флагманами 1-го и 2-го ранга, комкорами, комдивами и комбригами (в том числе тремя кандидатами в члены ЦК ВКП(б) — В.К. Блюхером А.И. Егоровым, А.С. Блиновым)[63].

Вакансии заполнялись теми, кого военное ремесло интересовало больше, чем политика. Среди новичков генсек и отыскал своего будущего «Бертье», разгромившего японцев на Халхин-Голе в августе 1939 года, — комкора Г.К. Жукова. Сталин без Жукова, как Бонапарт без Бертье, обойтись никак не мог. Ему требовалось всеми правдами и неправдами в кратчайший срок превратиться в непобедимого полководца, второго Наполеона или Троцкого, чтобы устроить собственное «девятнадцатое брюмера»: под угрозой применения силы предложить ЦК ВКП(б) декретировать передачу всей полноты власти Совету Народных Комисаров СССР в лице Предсовнаркома И.В. Сталина. Если члены ЦК, как когда-то депутаты Совета Старейшин и Совета Пятисот во Франции, крикнут: «Вне закона!», в кремлевский зал войдут русские «гренадеры» и повторят подвиг своих собратьев — гренадеров маршала Мюрата.

«Чем дивизионный генерал Бонапарт сумел заворожить подчиненных солдат и офицеров? Блестяще проведенной кампанией 1796 года — стремительным освобождением Северной Италии от австрийцев, которой военный успех обеспечил талантливый начштаба Л. Бертье, а политический — не менее талантливый руководитель, но посредственный полководец Н. Бонапарт. Таким образом, товарищу Сталину, тоже великолепному управленцу, но плохому генералу, надо что-то от кого-то освободить, воспользовавшись чьим-то военным гением. Вопрос, от кого и что, прояснился уже в 1938 году. По тому, как Англия и Франция умиротворяли А. Гитлера (в марте Австрией, в сентябре Чехословакией), не составляло труда догадаться, что через год-другой Германия проглотит пол-Европы, ежели не больше. Так почему бы России эти пол-Европы не освободить от фашизма?! Что с освобожденными странами делать дальше, покажет время. Главное, авторитет лидера Советского государства— вдохновителя и организатора освободительного похода — взлетит на недосягаемую высоту, и он при первом же удобном случае будет вправе вручить ЦК ВКП(б) вышеупомянутый ультиматум»[64].

Хотя делегаты XVIII съезда с вдохновением говорили о боеготовности ВС СССР, но реально в целях подготовки армии к неминуемой схватке с гитлеровской Германией предстояло сделать очень много. Прежде всего — довольно быстро, всего за несколько месяцев, была проведена реорганизация явно негодной системы управления отраслями экономики, напрямую или опосредствованно связанными с производством вооружения и боевой техники.

11 января 1931 года огромный и неповоротливый Наркомат оборонной промышленности (М.М. Каганович) разделили на четыре наркомата, отчетливо выражавших их узкую специализацию: авиационный (НКАП, М.М. Каганович), судостроительной промышленности (НКСП, И.Ф. Тевосян), боеприпасов (НКБ, И.П. Сергеев) и вооружений (НКВ, БЛ. Ванников).

24 января выделение в самостоятельные наркоматы важнейших отраслей, непосредственно связанных с потребностями вооружения страны, продолжили ликвидацией многоотраслевого Наркомтяжпрома (Л.М. Каганович). Взамен его были созданы наркоматы: топливной промышленности (Л.М. Каганович), электоропромышленности и электростанций (М.Г. Первухин), черной металлургии (Ф.А. Меркулов), цветной металлургии (А.И. Самохвалов) и химической промышленности (М.Ф. Денисов). 5 февраля реорганизации подвергся Наркоммаш (В.К. Львов), взамен которого были созданы наркоматы тяжелого (В.А. Малышев), общего (П.И. Паршин) и среднего машиностроения (И.А. Лихачев), в состав, которого вошел «танковый» главк (Главспецмаш). Наконец, 12 октября 1939 года был разделен Наркомтоппром на наркоматы нефтяной (Л.М. Каганович) и угольной промышленности (В.В. Вахрушев).

Столь решительные административные меры по реорганизации промышленности страны были незамедлительно подкреплены финансовыми, что немедленно сказалось на снижении уровня благосостояния населения. Не представлялось никакой возможности увеличить производство основных продуктов питания, не расширялся выпуск предметов широкого потребления, сокращались расходы на образование, медицину и культуру.

Расходы на оборону резко возросли еще по одной, весьма серьезной причине: боевая техника, выпускаемая в стране, морально устарела и значительно отставала от лучших образцов, которые были на вооружении германской армии. Гражданская война в Испании помогла установить весьма неприятный факт, что советское авиастроение не только отстает от германского вдвое по общему числу выпускаемых машин, но и производит устаревшие типы боевой техники. Немецкие истребители Ме-109Е продемонстрировали полное превосходство над отечественными И-16, а бомбардировщики Ю-87 — над СБ. Там же, в Испании, выявились серьезнейшие конструктивные недостатки советских танков, как легких, так и средних, которые предстояло как можно скорее заменить на новые, принципиально отличные от них типы. Наконец, оккупация Чехословакии поставила под сомнение выполнение фирмой «Шкода» в соответствии с долгосрочным соглашением поставок различных видов пушек, в том числе 7б-мм и 85-мм зенитных орудий, оказавшихся в годы Великой Отечественной войны основой артиллерии ПВО.

Необходимые условия для модернизации старых, создания новых оборонных предприятий обеспечивали как сама организация четырех наркоматов оборонной промышленности, так и финансирование необходимых работ, включая разработку новых видов и типов военной техники.

Возросшее производство боевой техники и вооружений и насыщение армии новейшими их образцами, потребовало не только структурной ее перестройки, но и резкого увеличения численности личного состава для обслуживания боевой техники. В стране развернулась, так называемая «скрытая мобилизация», то есть резкое увеличение численности армии в условиях мирного времени. Началось формирование новых дивизий, бригад, корпусов, армий, образование новых военных округов. Если, например, в августе 1939 года было всего 4 танковых корпуса, то к июню 1941 года их уже было 29. В советской армии не было воздушно-десантных войск, однако к моменту нападения Гитлера было сформировано пять корпусов ВДВ и пять находились в стадии формирования. В 1939 году на территории европейской части СССР не было ни одной армии, были только корпуса. Армий было всего две — Первая и Вторая Краснознаменные, которые дислоцировались на Дальнем Востоке. Когда Гитлер напал на СССР, армий было уже 28, причем 23 из них либо уже находились на западных границах, либо были на пути следования на Запад. А на Дальнем Востоке было «всего» пять армий.

Откуда же шло пополнение личным составом вновь создаваемых соединений и частей, если объявлять открытую мобилизацию было невозможно, поскольку подобная акция означала бы начало войны? Выход был найден, и весьма оригинальный. Необходимо отметить, что для пополнения 1,5-миллионной армии образца 1938 года достаточно было призывать всего лишь одну треть призывного контингента. И вот 19 августа 1939 года было принято решение о созыве 4-й внеочередной сессии Верховного Совета, на которой был принят закон о всеобщей воинской обязанности, который вступил в силу с первого сентября 1939 года.

С вводом нового закона в действие можно было без объявления мобилизации, простым призывом в армию не служивших ранее в ней военнообязанных, увеличить армию с полутора миллионов до пяти с половиной миллионов человек. Спрашивается, откуда взялись эти 4 миллиона призывников? Дело в том, что до 1939 года призывали в армию с 21 года и только одну треть призывного контингента. Согласно новому закону призыву подлежали юноши с 18 лет, а также все те, кто имел раньше отсрочку от призыва. Всего таких набиралось свыше 4 миллионов, которые были разом изъяты из народного хозяйства, т. е. страна лишилась стольких же молодых работников, которых кем-то надо было заменить.

Это, во-первых. А, во-вторых, эти работники превращались в иждивенцев— эту огромную армию нужно было кормить, одевать, размещать и обучать, для чего требовалось строить новые военные городки, жилье для офицеров и младшего командного состава, военные полигоны, танкодромы, авиационные базы и т. п.

Так была осуществлена «скрытая мобилизация», которая коснулась не только собственно самой армии, мобилизация касалась, прежде всего, экономики. Мобилизованы были все ресурсы страны и, прежде всего, трудовые. В 1940 году создаются, так называемые, «Трудовые резервы». Миллионы подростков перешли на казарменное положение в системе ФЗО (фабрично-заводское обучение), будучи прикрепленными к предприятиям ВПК (военно-промышленного комплекса). Было введено платное образование в вузах и старших классах средней школы, при этом со странной для того времени мотивировкой: «В связи с возросшим уровнем жизненного уровня советских людей». «Трудовые резервы» быстро пополнились молодежью, родители которой не могли платить за обучение в старших классах средней школы. А недоучившиеся студенты вузов, за которых не могли платить родители, стали пополнять военные училища по подготовке офицерских кадров, количество которых увеличилось в несколько раз. Подростки проходили производственное обучение в школах ФЗО в течение 2 лет, а затем должны были отработать 4 года на этом же предприятии. А поскольку в то время уже был издан указ, запрещающий переход с одного места работы на другое без перевода, то рабочие кадры закреплялись практически навсегда — и никакой утечки рабочей силы.

Так формировались и закреплялись рабочие кадры, но это на предприятиях. А как же сельское хозяйство? Ведь «скрытая мобилизация» касалась, прежде всего, сельской молодежи, которая к тому времени уже осваивала технику. Лучшие танкисты вновь формируемых танковых соединений и частей — это бывшие трактористы, навсегда покинувшие колхозные поля. И тут возникло массовое движение, почин которому дала знаменитая трактористка Паша Ангелина, призвавшая сто тысяч своих подруг сесть на трактор. Почин был подхвачен, осознан, и организационно оформлен— и вместо 100 тысяч было подготовлено свыше двухсот тысяч девушек-трактористок, которые заменили ушедших в армию парней. Женщины не только стали основными тружениками села, они и в промышленных центрах, наряду с подростками, встали к станкам.

Страна фактически перешла в «режим военного времени» за полтора года до вторжения фашистов 22 июня 1941 года. Этот режим предполагал продолжительность рабочей смены— 10 часов, а работу всех предприятий ВПК в две смены. В1940 году выходит закон, запрещающий менять место работы самостоятельно. Все это означало полную мобилизацию промышленности, то есть перестройку ее на военные рельсы.

Конечно, во всем этом нет ничего удивительного, если бы отсчет мобилизационных мероприятий происходил от момента начала Второй Мировой войны, т. е. с 1 сентября 1939 года, когда Гитлер напал на Польшу. Но есть несколько неопровержимых аргументов, подтверждающих, что Сталин начал подготовку к «освободительной войне» совсем по другой причине. Однако, прежде чем приводить эти факты, нужно сразу же отбросить в сторону «аргументы» В. Суворова о том, что именно Сталин развязал Вторую Мировую войну с целью «советизации» Западной Европы и что для этой цели он «вырастил» Гитлера, послужившего «ледоколом» сложившегося мирового порядка.

У Сталина были иные заботы, он готовил упреждающий удар по Гитлеру по той простой причине, что у него не было другого «инструмента» сокрушить внутреннего врага — «коллективное руководство», кроме как победить в молниеносной войне с врагом внешним. А аргументы в пользу того, что после XVIII съезда Сталин стал готовиться к наступательной войне следующие:

Во-первых, решение о «скрытой мобилизации» как людских, так и производственных ресурсов было принято не после начала Второй мировой войны, а значительно раньше. То, что нарком обороны К.Е. Ворошилов сделал доклад на сессии Верховного Совета о необходимости введения всеобщей воинской обязанности 31 августа, а утром 1 сентября 1939 года, одновременно с нападением немцев на Польшу, эта сессия принимает нужный закон, вовсе не говорит о том, что следствие как бы опередило на несколько часов причину. Решение о созыве сессии было принято, как уже отмечалось выше, 19 августа, но ведь положения самого закона были проработаны гораздо раньше этой даты. И после этого солидные ученые мужи утверждают, что принятие закона это правильное и вполне логичное решение в условиях начавшейся Второй мировой войны.

Гитлер 1 сентября не знал, что он начал Вторую мировую войну, а Сталин, распорядившись 19 августа о созыве внеочередной сессии ВС, знал, что закон о всеобщей воинской обязанности будет приниматься в условиях начавшейся Второй мировой войны. Каково?

3 сентября 1939 года Великобритания и Франция объявили Германии «странную» войну, и Гитлер был оглушен этой новостью. Он не рассчитывал на такой поворот. Он во Вторую мировую войну вляпался по глупости. А вот товарищ Ворошилов 31 августа 1939 года уже докладывал народным представителям, что без всеобщей воинской обязанности нам никак не прожить. Пока Гитлер был врагом и людоедом, кое-как без всеобщей перебивались, а тут подписали с ним мир, а сами топоры точим.

В беседе с руководством Коминтерна 7 сентября Сталин так оценил сложившуюся обстановку в связи с нападением

Гитлера на Польшу:«… война идет между двумя группировками капиталистических стран за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран. Гитлер, сам этого не понимая и не желая, подрывает капиталистическую систему… Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент— подталкивать другую сторону»’.

Во-вторых, сразу же после XVIII съезда, который следует считать точкой отсчета подготовки Сталина к грядущей освободительной войне против Германии, все «партийные заботы» Сталина как бы отошли в тень и вперед выдвинулись дипломаты и военные. Недаром именно Молотов, правая рука Сталина, 3 мая 1939 года возглавил Народный комиссариат иностранных дел (НКИД). А в Наркомат обороны посылать комиссара не пришлось. Им и без того с 1925 года командовал Ворошилов — левая рука вождя. Ну а военным консультантом при Сталине, пока тот не обратил внимания на Жукова, служил шеф Генштаба Б.М. Шапошников.

Безусловно, пакт о ненападении с Германией, подписанный 23 августа 1939 года, несомненная удача советской дипломатии. Только не стоит считать, что нас побудили пойти на договор опасения войны на два фронта или неготовность к прямому столкновению с немцами после оккупации теми Польши. Во-первых, никакой войны на два фронта быть не могло. Москва с минуты на минуту ожидала доклада Жукова о разгроме японцев, окружение которых в районе Халхин-Гола шло успешно с 20 августа.

А, во-вторых, Гитлер, конечно же, авантюрист, но не до такой степени, чтобы по окончании одной кампании тут же, без перерыва и отдыха для войск, ввязываться в новую. В-треть-их, отражать агрессию, особенно с хорошо оборудованных позиций, гораздо легче, чем атаковать, что финны нам и продемонстрировали в декабре 39-го. Так что немцы, подуставшие в боях с поляками, получили бы достойный отпор, если бы рискнули пересечь нашу границу вслед за польской.

«В общем, приглашение Риббентропу в Москву Сталин направил не от плохой, а, наоборот, от хорошей жизни. Инициатива целиком принадлежала Кремлю, и Кремль не замедлил с выбором: позволил Германии захватить Польшу в прибавку к Чехословакии и Австрии, дабы чуть позже подгадать момент и освободить либо все три государства, либо, по крайней мере, два — Польшу и Чехословакию. Кто ж тогда ведал, что Франция с Англией так оконфузятся в 1940 году, «умиротворят» Гитлера всем континентом, включая саму Францию. Представляете, какой у Сталина возник соблазн — стать избавителем целой Европы. Да, соверши генсек подобное, ЦК, наверное, и разгонять не понадобилось бы. По первому требованию коллегия выкинула бы белый флаг. Что касается насильственной советизации европейских держав, то не стоит обольщаться. Сталин — не Гитлер, прекрасно понимал, к чему приводит экспорт революций, и не стремился никому ничего навязывать. Пример послевоенной Финляндии — яркое тому подтверждение. Захотят освобожденные народы строить социализм— ради бога. Не захотят— дело хозяйское, лишь бы не враждовали с нами. Ссылки на послевоенную историю Восточной Европы — не аргумент, ибо в ту пору случилось повсеместное размежевание на два антагонистических блока, готовых воевать друг с другом. Причем первыми нервы подвели не Восток, а Запад, который в августе 1945 года пригрозил СССР ядерными взрывами в Хиросиме и Нагасаки, а в марте 1946 года устами Черчилля в Фултоне обвинил Россию в экспансионизме и призвал цивилизованный мир объединиться против нее. Естественно, после таких демаршей поневоле соберешь в кулак все, что есть под рукой»[65].

Однако вернемся к факторам, красноречиво подтверждающим истинную причину родившегося у Сталина решения о грядущем «освободительном» походе в Европу. Третьим таким фактором является то, что Сталин сумел не только всесторонне подготовиться к этому походу, но и предугадал примерный срок начала этого похода.

Действительно, начав «скрытую мобилизацию» и поставив под ружье армию численностью свыше 5 миллионов человек, он не мог не понимать, что всю эту массу людей предстоит отпустить по домам через два года, то есть к сентябрю 1941 года. Или… до 1 сентября 1941 года он должен был «задействовать» армию по ее прямому назначению, то есть вступить в войну.

Возразят. Можно было в законодательном порядке объявить о трехлетней службе и задержать демобилизацию еще на один год, поскольку многие историки считают, что Сталин действительно хотел напасть на Гитлера первым, но… только летом 1942 года. Однако на такой шаг никакой трезвомыслящий политик никогда не решится. Если солдату, который отслужил два года, отсчитал дни, часы и минуты до «неизбежного дембеля», объявят, что ему предстоит служить еще один год, армия мгновенно рассыплется. Такую армию никакими силами не удержишь, поскольку в мирное время такое просто недопустимо. Это все равно, что бегуну-марафонцу успешно, с напряжением последних сил, сумевшего преодолеть 42 километра и 195 метров, без всякого отдыха предложить пробежать еще ровно половину — что с ним будет? Так что нужно было либо начинать войну летом 1941 года, либо распускать отмобилизованную с таким трудом и громадными материальными затратами армию по домам. И тогда становилось бы совсем непонятным, зачем нужны были невероятные расходы на обучение и содержание этой гигантской армии.

Подтверждением тому, что срок «освободительного похода» был выбран не случайно, служит и тот факт, что в конце 1940 года и в первой половине 1941 года началось массовое перемещение войск из центральных и восточных районов на запад страны, а вернее, ко вновь образовавшейся после «освободительного похода» Красной Армии в Западную Украину, Западную Белоруссию и Бессарабию западной границе СССР.

Современные историки уже не спорят о том, хотел или не хотел Сталин совершить упреждающий удар по группировке гитлеровских войск по другую сторону новой границы, отодвинутой на запад на 300 с лишним километров. Спор нынче идет о том, какой день был выбран для начала «молниеносной» войны на «чужой территории» и «малой кровью».

После формирования первого стратегического эшелона в непосредственной близости от границы, вперед двинулись войска второго стратегического эшелона, дата полного сосредоточения которого была четко определена— 10 июля 1941 года. Именно эту дату и считают многие историки началом упреждающего удара Красной Армии. Другие военные историки аргументированно доказывают, что начало наступления, а вернее вторжения Красной Армии должно было наступить в воскресенье 6 июля и не потому, что Сталин любил начинать военные действия именно в воскресенье. Дело в том, что все довоенные учебники по стратегии говорят о том, что ждать сосредоточения второго стратегического эшелона незачем, что многократно подтверждает история военного искусства. С уходом в наступление первого стратегического эшелона второй эшелон займет его место, то есть брошенные казармы, учебные поля, складские помещения для боеприпасов, аэродромы и т. д.

В противном случае ему просто негде было бы сосредотачиваться, кроме как в чистом поле или в лесных массивах. А вот если б июля войска первого стратегического эшелона двинутся в наступление, второй эшелон в течение 4 суток полностью сосредоточится, как это и предусматривалось стратегическими планами высшего военного командования.

Нынче это уже не секрет и не стоит «пинать» В. Суворова, что это он все выдумал в своем сочинении «День-М». Вот заместитель начальника Генерального штаба генерал армии Иванов проговаривается, что Гитлеру удалось нас упредить на две недели. Как это он мог «упредить», если с официальной точки зрения мы готовились к отражению нападения, то есть к обороне? Значит, войска изготовились к обороне, заняли все укрепрайоны, как существующие до переноса границы («линия Сталина»), так и воздвигнутые вдоль новой границы, а Гитлер взял и за две недели нас «упредил». А вот если начало наступления наших войск готовилось на воскресенье 6 июля 1941 года, тогда действительно Гитлер нас упредил, что и явилось величайшей катастрофой для нашей страны.

Наконец, четвертым фактором, подтверждавшим замысел Сталина об упреждающем ударе по гитлеровским войскам и начале освободительного похода на Запад, является широкомасштабная пропагандистская кампания, охватившая всю страну, о необходимости ведения освободительной войны Советского Союза, которая должна произойти на «чужой территории» и с минимальными потерями «освободителей» — малой кровью. Точку в этой кампании поставил сам Сталин, выступив 5 мая 1941 года на приеме в Кремле, устроенном в честь выпускников Академий Красной армии. В частности, согласно дневниковой записи Г. Димитрова, присутствующего на приеме, Сталин сказал:

«…Наша политика мира и безопасности есть в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне»[66]. И вот, когда один из генералов, присутствующих на приеме (по некоторым данным это был начальник Военной академии имени Фрунзе генерал-лейтенант Хозин), провозгласил тост за мирную Сталинскую внешнюю политику, Сталин взял слово и сказал:

«Разрешите внести поправку. Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению.

Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная армия есть современная армия, а современная армия— армия наступательная»’.

По воспоминаниям другого участника торжественного приема Э. Муратова этот эпизод выглядел несколько иначе. Якобы генерал Сивков громким басом произнес:

— Товарищи! Предлагаю выпить за мир, за сталинскую политику мира, за творца этой политики, за нашего великого вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина.

Сталин протестующе замахал руками. Гости растерялись. Сталин что-то сказал Тимошенко, который объявил: «Просит слова товарищ Сталин». Раздались аплодисменты. Сталин жестом предложил всем сесть. Когда в зале стало тихо, он начал свою речь. Он был очень разгневан, немножко заикался, в его речи появился сильный грузинский акцент.

— Этот генерал ничего не понял. Он ничего не понял. Мы, коммунисты, — не пацифисты, мы всегда были против несправедливых войн, империалистических войн за передел мира, за порабощение и эксплуатацию трудящихся. Мы всегда были за справедливые войны за свободу и независимость народов, за революционные войны за освобождение народов от колониального ига, за освобождение трудящихся от капиталистической эксплуатации, за самую справедливую войну в защиту социалистического отечества. Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство, завоеванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина. Германия хочет уничтожить нашу великую Родину, Родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне…»[67]

И, наконец, последний аргумент в пользу того, что Сталин готовил Красную армию именно к решительному наступлению на гитлеровскую Германию — это сам факт заключения пакта Молотова — Риббентропа и подписания секретного протокола о разделе Польши. Если бы Сталин не хотел воевать с Германией, то он должен был сохранять барьер нейтральных государств между Германией и Советским Союзом. Тогда нападения Германии не было бы! Но Сталин с Гитлером вместе разделили Польшу, установилась общая граница между СССР и Германией. Сталин придвинул свои границы к границам Германии везде, где только это было возможно, — от Финляндии до Румынии. То есть, от Ледовитого океана до Черного моря, в результате чего прибалтийские страны: Литва, Латвия, Эстония «добровольно» вошли в состав Советского Союза, дав возможность прямого выхода СССР к акватории Балтийского моря. Это ли не великолепный плацдарм для наступления по линии фронта от Балтийского до Черного моря?

Так что Сталин вряд ли долго раздумывал над тем, освобождать Европу от гитлеровского порабощения или нет. Из двух зол — коллективного руководства и войны — наименьшим являлась именно война, причем война победоносная с минимальными потерями со стороны Красной Армии — единственный шанс предотвратить неизбежный (лет через двадцать — тридцать) мощнейший политический кризис, способный разорвать первую страну Советов в клочья. К великому сожалению так и произошло, правда, через 38 лет после смерти Сталина. А посему 15–17 июня 1940 года части РККА оккупировали Прибалтику, 28 июня — Бессарабию, оперативно отреагировав на падение Парижа 14 июня и капитуляцию Франции 22 июня. В итоге Советская армия взяла в полукольцо Восточную Пруссию и оказалась очень близко от румынских нефтепромыслов в Плоешти. Затем в течение года шла интенсивная, неприметная подготовка к вторжению с тем расчетом, чтобы закончить ее к середине июля 1941 года. В январе 1941 года Г.К. Жуков возглавил Генштаб РККА, 4 мая 1941 года И.В. Сталин— Совет Народных Комиссаров СССР. Вот два знаковых события кануна войны. По ним нетрудно расшифровать смысл предстоящей акции: успешная военная операция, спланированная Жуковым, гарантирует Сталину успех при осуществлении важной политической реформы.

Искусной игрой в миролюбие и прямо-таки паническую боязнь войны удалось заморочить голову противнику так, что немецкая разведка ничего не заподозрила и существенного усиления советских войск, в приграничных районах не обнаружила, несмотря на всю свою активность. Наша же, наоборот, сосредоточение и переброску крупных германских соединений к советско-польскому кордону засекла[68]. Теперь Сталину оставалось вычислить, куда реально нацелена эта группировка — на СССР или на английский Ближний Восток. Во втором случае транзит через Польшу — всего лишь отвлекающий маневр немцев, запутывающий и союзника (Сталина), и врага (Черчилля).

Откровенно говоря, главу государства, не замышляющего нападение на соседа, не должно особо волновать, в каком направлении от Буга устремится пехота и танки потенциального соперника — на восток или на юг. Он обязан немедленно распорядиться о приведении всех наличных дивизий и полков около границы в боевую готовность и дать добро на отражение любых попыток пересечения разграничительной линии, как провокационных, так и агрессивных, то есть подготовиться к активной обороне, когда враг у твоих ворот.

Почему Сталин этого не сделал? Невразумительные оправдания о неподготовленности СССР в июне 1941 года к войне, о нехватке нескольких месяцев для выпуска нужного числа танков и самолетов новейших модификаций — смехотворны. Относительно, якобы, нашего желания оттянуть дату объявления войны до 1942 года выше уже говорилось. Многомиллионную армию, вышедшую на старт решительного наступления, уже в сентябре 1941 года нужно было отпустить по домам.

«Сталин, прирожденный политик, хорошо все вышеизложенное знал. Почему же вел себя столь странным образом? Почему всячески уклонялся от уже в июне точно назревшего перевода армий Северо-Западного, Западного, Юго-Западно-го и Одесского военных округов в режим полной боевой готовности? Потому что угодил в ситуацию, в которую не дай бог кому-либо когда-либо попасть вновь.

Да, Иосиф Виссарионович, конечно, мог приказать всем без промедления занять оборонительные рубежи. Однако такой приказ тотчас ставил жирный крест на триумфальной освободительной миссии РККА, ибо задуманная им наступательная война мгновенно превращалась в войну оборонительную, то есть затяжную и изматывающую. Сталин же нуждался в войне стремительной, молниеносной. Лишь блицкриг, скоротечное освобождение Европы еще в 1941 году обеспечивало главу советского правительства несусветной славой и колоссальным авторитетом в армии. Оборонительная война непременно обернулась бы отступлением войск пусть и не глубоко, но все же в советский тыл с потерей некоторых городов и селений. Кроме того, оборонительная война на первый план неминуемо выдвинула бы военных, тогда как в освободительном походе доминировали бы, безусловно, политики. К тому же влияние партийных органов на солдат и офицеров, воюющих на своей территории, а не на вражеской, тоже возросло бы. В результате, если наступательную войну выигрывал лично Сталин, гениально предвидевший и добившийся низвержения фашизма, то в оборонительной побеждали все вместе — и Сталин, и народ, и армия, и партия. Значит, армии боготворить было бы некого, и она ничего предпринимать против ЦК ВКП{6) не стала бы.

Но раз так, то отдавать в июне 1941 года приказ о приведении в боевую готовность частей Красной армии нельзя до тех пор, пока предупреждения о скором германском нападении на СССР не получат конкретных и неопровержимых подтверждений. И тут разведка должна хорошенько потрудиться. Причем выяснять разведчикам надо в первую очередь не дату возможной агрессии (каковую в условиях дезинформационной войны разведок разных государств выявить почти нереально), а то, насколько серьезны сборы неприятеля накануне предполагаемого выступления. Учтены ли им те особенности предстоящей кампании (климатические, географические, культурные, дипломатические и т. д.), которые могут осложнить или, напротив, облегчить достижение главной цели — покорения Страны Советов? Когда разведка снабдит лидера всей совокупностью фактов по интересующей проблеме, тому останется сопоставить информацию чекистов с известным ему характером главы враждебной державы и посмотреть, как сочетается работа по экипировке армии вторжения с нравом предводителя. Если ваш соперник— трезвый, расчетливый человек, то вывод делается один; если он — психически неуравновешенный самодур, склонный к авантюрам, то — совершенно другой»[69].

Советская разведка потрудилась хорошо и на стол Сталину регулярно ложились справки о соотношении численности войск, вооружения и боевой техники Красной Армии и немецких войск, в том числе сосредоточенных по обе стороны новой западной границы. Сталин прекрасно знал общеизвестное правило, что нападающая сторона должна иметь, как минимум, полуторократное превосходство над обороняющейся стороной, как по численности задействованных войск, так и по основным видам боевой техники. Каково же было это соотношение по состоянию на 21 июня 1941 года? Ниже приводится соответствующая справка[70].

СПРАВКА

О наличии войск и основной боевой техники по состоянию на 21.06.1941 г.

Красная Армия (округл. цифры) Немцы с сателлитами на западной границе СССР Всего %к Красн. Армии Полуторакратное превышение (требуемое) % наличия к потребленному для наступления Личный состав 5 млн. 5 млн. 500 тыс. 110 7 млн. 500 тыс. 73 10 млн. 55 15 млн. 37 Танки 19 000 3 300 17 28 500 12 10 500 33 15 225 22 Самолеты 10 000 3 500 35 15 000 23

Примечания к таблице:

1) По состоянию на январь 1941 года в Красной Армии насчитывалось 4 207 ООО человек. Весной этого же года были призваны еще около 800 ООО человек под предлогом военных сборов. В среднем укомплектованность дивизий составляла 50 %, то есть после развертывания по планам мобилизации (через неделю-две после ее объявления) численность Красной Армии должна была примерно удвоиться.

К середине 1941 года в сухопутной армии Германии было 208 дивизий. В ее действующей части насчитывалось 3,8 млн. чел., из них 3,3 млн. были развернуты против Советского Союза. (Источник— журнал «Советские архивы», 1991, № 4, статья «РККА накануне войны, новые документы».)

2) На 21.06.1941 в Красной Армии имелось всего 22 600 танков. Из них 19 000 исправных, а у западных границ — 10150. Из общего количества 7800 танков были модели БТ всех серий. А у западных границ они составляли примерно половину всей группировки.

Пушка у БТ имела калибр 45 мм. По своим боевым качествам этот танк был мощнее немецких танков Т-I, Т-II и может сравниваться с Т-III и T-IV. Кроме того, у западных границ Красная Армия имела 1475 самых новейших танков (Т-34 и КВ-1), а также до сих пор секретное число слегка устаревших настоящих тяжелых танков Т-35. (Источник: Шмелев И. П. «Танки БГ». М., 1993).

По общепринятой классификации танки делятся на три типа по весу, выдерживаемому железнодорожными мостами:

— легкие — до 20 т;

— средние — до 40 т;

— тяжелые — до 60 т.

Все немецкие танки, кроме последних модификаций T-IV, весили до 20 т и были устаревшими по всем показателям.

Из моделей танков, собранных гитлеровцами у западных границ СССР, было:

1404 —Т-III и Т-IV;

1698— Т-I и Т-II, а также легкие танки чехословацкого производства 35(t) и 38(t), «35» и «38» — год их создания.

У Т-1 пушки не было, а только пулемет.

У Т-11 — пушка калибра 20 мм.

Другими словами, непосредственно для прорыва обороны противника у немцев имелось только 1404 своих танка (и некоторое количество чешских), но также устаревших и по своему весу тоже попадающих в категорию легких. Фактически средних, а тем более тяжелых танков в то время в вермахте на вооружении не было!

3) Самолетов новых типов (МиГ-1, МиГ-3 и т. д.) у Красной Армии на западной границе было 1317, что составляло около 18 % общей численности сосредоточенных у границы. У немцев также были устаревшие типы самолетов, например, штурмовик Ju-88, у которого в воздухе не убирались шасси (советские солдаты их прозвали «лаптежниками»).

Численность самолетов с обеих сторон по типам

(Источник: киевский журнал «Авиация и время», 1996 год, № 3. Статья московского автораД. Хаза нова «Вторжение»).

Заключение: легких и устаревших танков у немцев имелось чуть больше, чем в Красной Армии было танков только новейших типов. Но имеет место некоторое преимущество по новейшим самолетам (примерно в 2 раза). А по общему количеству войск и техники Германия (совместно со своими союзниками) имеет от 20 до 40 % войск, требуемых для наступления против СССР.

Вывод: напасть на Советский Союз в 1941 году она не может!

Так кому должен был верить Сталин? Генералам, которые готовили подобные справки? Или тем, кто выражал тревогу из-за концентрации у западных границ СССР этих самых от 20 до 40 % потребных сил?

Но если общее количество войск и техники гитлеровской Германии, сосредоточенных у границы с Советским Союзом, составляло от 20 до 40 % от требуемых для наступления против СССР, то это означает, что концентрация наших войск и техники превосходила от 2,5 до 5 раз немецкие войска. Это ли не великолепное соотношение сил и средств для решительного наступления!?

Кроме того, разведка доносит Сталину, что немецкая армия зимним обмундированием и горючим не запасается; дивизий, сосредоточенных на границе, явно не хватает для продолжительной кампании с обороняющейся стороной и тем более для полномасштабной оккупации обширного советского пространства, подписывать мир или перемирие с Англией во избежание войны на два фронта Германия не торопится.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.