Глава 21
Глава 21
Часы показывали пять с лишним вечера, когда я вернулся в бетонный бункер. Радио не было слышно. Зато огромный бетонный свод резонировал мелодии песен 800 подводников, отчаянно стремившихся выйти в море на борьбу с врагом, даже если это означало неизбежную гибель. В 21.00, когда на поля сражений в Нормандии опустилась ночь, 15 подлодок вышли в бухту. Ночь была ясной. В ещё светлом небе слабо мерцали звёзды. Вскоре должна была взойти полная луна, чтобы осветить нам путь в Атлантику.
21.30. Семь подлодок, оснащённых «шнеркелями», ушли под воду в Брестской бухте и стали исчезать одна за другой с интервалом в пять-десять минут. Их отход остался незамеченным самолётом противника, делавшим виражи неподалёку от берега и готовым нанести удар по всему, что движется на поверхности моря. Пока подлодки двигались под водой в кильватерном строю через узкий проход из бухты к Ла-Маншу, мы, менее привилегированные, расположились рядом с эскортом, ожидая, когда поднимется огромный красный круг луны и покажет нам путь.
22.30. Корабли береговой охраны начали движение к устью бухты. Как только они вышли на оперативный простор, закашляли наши дизели и чёрные силуэты восьми подлодок последовали в кильватерном строю за тральщиком. Первой шла «У-441» под командованием капитана Хартмана. Как старший по званию среди нас, он принял роль лидера. За кормой его лодки следовала «У-413» Захсе. Далее в строю двигалась «У-373» Тедди Лештена. За ней «У-740» Штарка, «У-629» Бугса, «У-821» Кнакфуса, ведомая мною «У-415» и замыкавшая строй «У-256» Бодденберга. На юго-востоке поднялась над горизонтом полная луна. Она висела на небе как гигантский фонарь, освещавший длинный строй подлодок и отчётливо отражавшийся в безмятежном море. Вопреки правилам, все подводники надели свои жёлтые спасательные жилеты. Мостик лодки был завален грудами боеприпасов, рубка превратилась в арсенал. Расчёты зенитчиков дежурили у своих пушек в напряжённом ожидании первого самолёта противника. Я находился на своём месте, стараясь держать лодку строго в кильватере «У-821» и сохранять дистанцию в 300 метров от неё.
23.10. Первые радиолокационные импульсы были засечены нашими «бугом» и «флайем», как только берег исчез из вида. Рапорт снизу: «Шесть импульсов спереди, быстро усиливаются!» – вызвал беспокойство у подводников на мостике.
Все навострили уши по ветру, стремились заглянуть подальше. Я озирался вокруг бронированного ограждения мостика, однако даже при ярком лунном свете не обнаружил ни одного крылатого монстра.
23.20. Головная часть нашего строя вышла в открытое море. В присутствии эскортов восемь подлодок продвинулись дальше в район противолодочной обороны противника, разрезая серебристую поверхность моря. Не прекращались визг усиливавшихся радиолокационных импульсов и поток предупреждений о опасности снизу.
23.40. Внезапно слева по курсу в пяти милях впереди вспыхнул фейерверк. Нас предупредили, что несколько наших эсминцев совершали переход из Лориана в Брест. Мы не должны были принимать их за британские корабли. Я сфокусировал свой бинокль на место вспышки и увидел, как семь эсминцев отражают атаки с воздуха в траверзном строю. Обе стороны обменивались тысячами трассирующих пуль и снарядов, над нашими кораблями висели осветительные ракеты, добавляя свой яркий белый свет к жёлтому сиянию луны. По мере нашего приближения шум боя усиливался. Надрывались зенитки, выли авиационные моторы. «Томми», заметив наше приближение, прекратили свои яростные атаки, опасаясь попасть под перекрёстный огонь эсминцев и подлодок. Эсминцы понеслись на восток мимо нашего длинного строя тральщиков, которые, воспользовавшись шансом вернуться в порт под надёжной защитой, покинули наш строй и поспешили встать в кильватер эсминцам. Их неожиданный манёвр оставил восемь подлодок на милость британской авиации. В этот момент все они действовали согласованно. Я скомандовал:
– Увеличить обороты втрое, полный вперёд. Стрельба по целям без предупреждения.
7 июня. В 00.35 наши подлодки продолжали двигаться на максимальной скорости в Атлантику. Покашливали дизели, вырывались наружу отработанные газы, импульсы «асдика» беспрерывно барабанили по корпусу. Я поймал себя на том, что постоянно гляжу на часы, словно они могли сказать, когда лодка получит роковой удар.
00.30. Импульсы «асдика» быстро меняли свою силу от протяжного стона до пронзительного визга. Очевидно, «томми» патрулировали небо на разных дистанциях от нашей процессии. Они, должно быть, полагали, что мы спятили. Иногда я слышал рёв авиационных моторов на довольно близком расстоянии, но обнаружить самолёт не мог. Стрелки часов медленно ползли по циферблату. Англичане, видимо, ждали подкрепления. Наше зрение обострилось, а сердца учащённо бились в предчувствии воздушного налёта.
01.12. Бой начался. Внезапно были атакованы головные подлодки. В разных направлениях полетели трассирующие пули, затем послышался бой зениток. В небо взметнулись фонтаны воды.
01.17. Загорелся один из самолётов противника. Он вспыхнул как комета, пронёсся над головной лодкой, сбросил четыре бомбы и рухнул в океан. От взрывов бомб потеряла управление «У-413» Захсе. Её вертикальный руль левого борта заклинило, лодка выбилась из строя. Она быстро потеряла скорость и скрылась под поверхностью океана.
01.25. Самолёт сделал заход на очередную атаку, вновь нацеливаясь на головные лодки. Три подлодки, ярко освещённые осветительными ракетами, вели плотный огонь и держали самолёты на расстоянии. Разгорелся впечатляющий фейерверк, поглотивший и самолёт и лодки. Неожиданно «томми» улетели. Радиолокационные импульсы показывали, что они кружат вокруг нашего строя, готовя новую атаку. Я поднялся над ограждением мостика, силясь увидеть или хотя бы услышать летящие самолёты.
01.45. Целью новой британской атаки стала подлодка, следовавшая в конце строя за нашей кормой. Четырехмоторный «либерейтор» сделал заход с правого борта и, спикировав на носовую часть «У-256», попытался провести ковровую бомбардировку нашего строя с тыла. Зенитные расчёты лодки Бодденберга открыли огонь. Однако самолёт сделал вираж и ушёл из зоны огня. Тогда наступил наш шанс.
– Огонь! – скомандовал я.
Пять зенитных стволов – все, чем мы располагали, – ударили по «либерейтору», пока он сбрасывал свои бомбы перед «У-256», проносясь мимо нас. Четыре гигантских водяных столба взметнулись в небо вслед за изрешечённым пулями самолётом, пытавшимся укрыться от нашего огня. Однако наша 37-миллиметровая зенитка не промахнулась. Самолёт взорвался и упал в воду.
«У-256», повреждённая сброшенными бомбами, потеряла ход и беспомощно замерла за нашей кормой, медленно выпадая из общего строя. Мы видели её в последний раз. Сознавая, что выход из строя «У-256» сделал нас первоочередной мишенью в случае атаки с хвоста колонны, я приказал поднести к зениткам больше боеприпасов. Импульсы резко возросли. Однако некоторое время англичане не предпринимали атак.
02.20. Теперь импульсы пошли с правого борта. Неожиданно из ночной темноты справа выскочил «сандерлэнд».
– Самолёт с правого борта, высота 40 метров, огонь! – выкрикнул я.
Последовали короткие очереди из наших спаренных 20-миллиметровых пушек. Пилот, однако, умело повёл машину прямо над нами вне пределов досягаемости нашего огня и сбросил четыре бомбы. Одновременно нас атаковал по пеленгу 90 с правого борта «либерейтор», ведя огонь из всех стволов. Через мгновение у середины лодки прогремели четыре взрыва. Они подняли «У-415» из воды и повалили наших моряков на палубные плиты. Затем лодка снова опустилась в воду, и на неё обрушились тонны поднятой взрывами воды, прорвавшейся в рубочный люк. На этом всё закончилось. Оба дизеля вышли из строя. Заклинило правый горизонтальный руль. «У-415» пошла по дуге, постепенно теряя скорость. Над нами с правого борта висела осветительная ракета, предательски высвечивая погибавшую лодку. Она беспомощно качалась на волнах. Из её разорванной цистерны вытекало горючее. «У-415» превратилась в неподвижную цель, которую можно было без труда уничтожить.
В замешательстве я взглянул через рубочный люк в тёмное пространство корпуса. Казалось, что всякая жизнь там остановилась. Меня охватила тревога. Лодка могла потонуть в любой момент, поэтому я скомандовал:
– Все на палубу! Приготовить спасательные шлюпки и круги!
В ответ не прозвучало ни звука. Должно быть, обитатели прочного корпуса были оглушены взрывами. Прошли бесконечно долгие секунды. В отдалении жужжали самолёты, готовившиеся к новой атаке. Она должна была стать роковой. Неожиданно по трапу стали подниматься подводники, очнувшиеся от шока. Они рвались к свежему воздуху, швыряя на мостик резиновые спасательные пояса. Мы начали готовить спасательные шлюпки. Тем временем зенитчики наводили стволы пушек на невидимые самолёты, кружившие над беспомощной добычей. Скоротечность атаки и серьёзные повреждения не позволили нам послать сигнал бедствия. «Это, – подумал я мрачно, – судьба многих моих погибших друзей – безмолвная и негласная смерть».
«У-415» ожидала последнего удара. Поскольку лодка вроде бы не собиралась тонуть, я приказал подводникам, чтобы они укрылись за рубкой и прекратили спуск шлюпок. Я был полон решимости оставаться на борту до тех пор, пока лодка держится на плаву, и отстреливаться до тех пор, пока остаются боеприпасы и артиллеристы способны вести огонь из зениток. Оказалось, однако, что нам не суждено было погибнуть без оповещения. Радисту удалось наладить радиопередатчик и послать в штаб радиограмму о катастрофе.
02.28. Усилившийся рёв авиамоторов возвестил о новой атаке. Ещё один «сандерлэнд» зашёл с правого борта, ведя яростный огонь. Проносясь над нашим мостиком, он сбросил кассету бомб из четырёх боезарядов. Оглушительные взрывы отбросили лодку в сторону. Слева нас атаковал на бреющем полёте «либерейтор». Наши расчёты на спаренных 20-миллиметровых зенитных установках сразу же открыли огонь по кабине, быстро опустошив магазины. Чёрный монстр пронёсся над мостиком, сбросил четыре боезаряда, затем умчался, дыхнув отработанными газами в наши лица. Когда подлодку отбросило влево и четыре водяных столба поднялись высоко в небо рядом со срединными цистернами по правому борту, зенитчик из 38-миллиметровой автоматической пушки всадил серию боевых зарядов в фюзеляж бомбардировщика. Самолёт, объятый пламенем, рухнул в море. Рёв двигателей «сандерлэнда» замер вдали.
Затем всё смолкло. Рядом с лодкой всё ещё светилось на поверхности небольшое пламя. «У-415» погибала, но всё ещё держалась на плаву. «Флай» и «буг» вышли из строя, мы остались без средств предупреждения. Мостик был продырявлен снарядами. Разрывом снаряда убило зенитчика. Многие были ранены. От боли стонал старпом, спину которого сильно иссекли осколки. После боя я почувствовал жар. Полагая, что с меня стекает пот, провёл по воспалённым глазам тыльной стороной ладони. Когда она окрасилась в красный цвет, я понял, что по лицу струится кровь. Белая фуражка была продырявлена крохотными осколками, как сито, некоторые из них поранили мне голову.
Затем я услышал снизу голос главмеха:
– Лодка набирает воду через камбуз и носовые клапаны. Сильная течь в радиорубке. Постараюсь устранить, если вы сумеете отогнать самолёты.
– Ты сможешь заставить её погружаться? – спросил я.
– Ничего не обещаю. У нас нет электроэнергии. Но сделаю всё, что возможно.
Я спустился на скользкую палубу. Она раскололась в нескольких местах под действием снарядов, которые ударились в доски, прежде чем отскочить в воду и разорваться. Один из бомбовых контейнеров попал в центральную цистерну с правого борта и оставил на нём глубокую вмятину. Хуже было то, что кормовые цистерны балласта с правого борта разорвало. Горючее вытекало из них мощной струёй, быстро растекаясь по поверхности моря.
С каждой минутой опасность нового налёта нарастала. Подлодка слабо качалась на океанских волнах, парализованная и почти мёртвая. Следующие 20 или 30 минут должны были привести к финалу. С биением сердца мы ожидали либо новой атаки, либо смерти в глубинах моря.
Неожиданно прозвучал хриплый голос главмеха:
– Лодка готова к погружению на ограниченную глубину, не больше чем на 20 метров. Только один мотор способен дать 80 оборотов.
– Ты сможешь удержать её на этой глубине или лодка пойдёт на дно?
– Не знаю, но могу попробовать.
Я решил рискнуть. Находившиеся наверху подводники быстро спустились через круглый люк в свой стальной гроб. Я увидел, как палуба постепенно уходила под воду, и захлопнул крышку люка. Через несколько секунд вода поглотила «У-415».
Внутри корпус выглядел так, как будто по нему пронёсся ураган. В мерцании аварийного освещения прошёл по палубе, усеянной патрубками, трубопроводами, проводами, битым стеклом, вентилями, койками и столами. Вода хлестала через пробоины в радиорубке, клапаны в носовой части и камбузе. Оба баллера руля были погнуты, причём с правого борта настолько сильно, что руль не мог проворачиваться. Передний комплект аккумуляторных батарей треснул, и отсек заполнил электролит. Радиорубка была разгромлена, гирокомпас разбит. Глубиномер выведен из строя, электрические и дизельные компрессоры разрушены, сломаны оба перископа, дизель правого борта сорван с основания, а главная помпа на центрифуге разбита. Поскольку механическое управление вертикальными и горизонтальными рулями заклинило, я приказал управлять ими вручную.
Плавное бесшумное движение. Слышно лишь лёгкое жужжание одного электромотора и приглушённый лязг инструментов. Медленно освобождаются от страшного напряжения душа и тело. Несколько часов мы двигались вперёд, я управлял лодкой, а главмех наблюдал за ремонтными работами. Мы двигались почти вслепую, полагаясь только на неточный магнитный компас, постоянно готовые к тому, что лодка упадёт на дно.
10.27. Внезапно на глубине 27 метров лодка испытала мощный толчок. За ним последовали ещё два. Мы наскочили на рифы у побережья Бретани. Ситуация складывалась критически, поскольку я не мог сориентироваться по перископу.
– Право руля. Продуть цистерну плавучести три. Курс 2-70.
Снова толчки – один, другой, затем пронзительный звук. Резко дёрнулась железная бочка и отлетела метров на пятнадцать. Лязгающие звуки: один, два, три, затем чудовищный скрежет – лодка столкнулась с подводным препятствием ещё раз. Сила толчка почти выбросила её на поверхность, где бы мы продержались лишь несколько минут. Затем «У-415» медленно повернулась курсом на запад. И мне показалось, что нас унесёт от опасных рифов.
10.45. Главмех выбрался из рубки и сообщил, что перископ исправлен. Я подошёл к нему. Когда в окулярах перископа показалась поверхность моря, я с изумлением увидел, что нас окружают серые скалы. На вершине одной из них к северо-востоку мигал маяк Кессана. Оказывается, мы оказались в струе течения, которое несло нас прямо на скалы. Придя в себя от шокирующего зрелища, я крикнул:
– Главмех, какова скорость вращения баллера левого борта?
– 120 оборотов.
– Доведи её до 150, или мы разобьёмся о скалы.
Через перископ я увидел эскадрилью самолётов, летевших на низкой высоте, затем направил его на маяк, чтобы проверить, как мы справляемся с течением. Прогресса не было. Я снова крикнул:
– Главмех, добавь ещё 50 оборотов.
– Это опасно, электромотор может сесть, – услышал я в ответ.
– Плевать! Дай мне хоть 200 оборотов – лодка должна идти быстрее.
Вскоре я почувствовал сильную вибрацию. Поймал в фокус перископа одну из опасных скал. Лодка уже подходила к ней, но теперь стала медленно выползать из западни. Через 40 минут мы обогнули крайний риф на западе, и я с облегчением обтёр вспотевшую шею. Когда начался отлив, я повернул лодку на прежний курс к югу и приказал сбавить вращение баллера до безопасных 100 оборотов.
13.00. Старпом передал тревожную весть о том, что меньше чем через два часа у нас иссякнет электроэнергия. Если это так, то мы должны срочно покинуть лодку. Однако мне не хотелось бросать её. Я надеялся добраться до места встречи с нашим эскортом дерзким рывком в надводном положении.
13.30. Лодка движется на перископной глубине. Небо патрулируют самолёты звеньями по четыре-шесть машин. Земли не видно.
13.45. Движение продолжается. Эскадрилья двухмоторных самолётов проносится в миле от нас к северу, едва не задевая поверхность моря.
13.58. С востока появились два «либерейтора». Я убрал перископ и подождал, когда они удалятся.
14.10. Перископ снова над поверхностью. Я убедился, что мы приближались к скалам у оконечности Брестской бухты, и развернул перископ, чтобы проконтролировать обстановку. Со стороны кормы появились три двухмоторных самолёта. Я опустил перископ так быстро, как только позволяло подъёмное устройство.
14.18. Голубое небо свободно от самолётов. Настал наш час совершить рывок к месту встречи с эскортом и передать радиограмму с запросом помощи.
14.20. Лодка всплыла на поверхность. Когда я вышел на мостик, то чуть не ослеп от солнечных лучей. Закашлял единственный дизель, и измученная подлодка стала медленно набирать скорость. Я нервно следил за небом, а радист в это время настраивал передатчик, чтобы послать радиограмму с просьбой о воздушном прикрытии. Затем последовали бесконечные минуты пребывания в одиночестве на мостике. Лодка ковыляла по контролировавшейся противником зоне, оставляя за собой густой шлейф горючего. Небо необъяснимым образом оставалось свободным от самолётов. Через несколько минут мы достигли условленного места встречи с эскортами. Я повернул лодку на восток, чтобы сократить расстояние до берега. Однако щадящий режим, позволявший нам держаться на поверхности, кончился: за кормой из-за горизонта появились пять двухмоторных самолётов. Мы мгновенно ушли под воду.
Катастрофа. Лодка, лишённая электроэнергии, вышла из-под контроля, пошла вниз с дифферентом на нос и опустилась на дно на глубине 42 метра после мощного толчка. Через несколько секунд прогрохотали разрывы глубинных бомб. В лодку хлынула вода, залила палубные плиты и заполнила днище. Возникла опасность заполнения водой кормового отсека аккумуляторных батарей. Вода сильно утяжелила «У-415». Если противник заставит нас находиться под водой слишком долго, мы уже не сумеем подняться со дна моря.
19.35. От воды закоротило электропривод к нашей единственной действовавшей помпе. Шансы всплыть быстро уменьшилась. В корпусе лодки стало тихо, как в гробнице. Слышалось только, как капает сверху вода. Я задёрнул зелёную занавеску у своей койки и стал обдумывать, как выйти из положения.
23.00. Помощь с базы могла прийти в любую минуту, если только наш радиосигнал был принят. Я приказал включить акустические приборы, но акустик услышал только шум нашей собственной подлодки.
01.00. Сигналов с востока, где находился порт и откуда должна была прийти помощь, нет. Я рискнул подождать ещё два часа, а затем попытаться пройти в бухту самостоятельно.
01.50. – Прямо по курсу слышу слабый шум гребных винтов, – прозвучал наэлектризовавший меня голос акустика.
Я зашёл к нему, надел наушники. Шум от эскортов стал слабеть и скоро умолк. Я физически ощущал на своей спине тонны воды, давившие на нашу лодку. Может, эскорты остановились? Или мы передали неточные координаты? А может, их атаковали самолётами и корабли вернулись в порт?
23.07. Вновь послышался шум и стал постепенно постепенно усиливаться. Стал различаться звук вращающихся винтов. Действовать нужно было быстро, или эскорты повёрнут назад, никого не обнаружив.
23.08 – Продуть весь балласт.
В цистерны ворвался сжатый воздух, однако «У-415» оставалась неподвижной.
03.09. – Прекратить продувку цистерн один-три, все на корму.
Лодка по-прежнему не двигалась.
03.10. – Все в носовой отсек. Продуть все цистерны! – скомандовал я.
03. 11. – Все – на корму… – продолжал командовать я, покрывшись холодным потом.
03.12. – Все в носовой отсек, быстрей, ребята, быстрей! Сжатый воздух кончился.
03.13. – Снова все на корму!
Лодка начала осторожно покачиваться. Она кренилась, дрожала, но поднималась всё выше и выше, спасая саму себя. У самой поверхности она в последний раз вздрогнула, вырвалась наружу и застыла в полной неподвижности.
Я открыл крышку люка и выскочил в темноту. Перед нами двигались две тени. Я просигналил фонарём, оповестив, что мы в аварийном состоянии и можем двигаться только со скоростью 5 узлов. Немедленно один из эскортов пристроился к нам в кильватер. Так, между двумя кораблями, «У-415» начала медленное движение к порту.
04.45. С трудом маневрируя на одном дизеле, я вёл лодку в освещённый квадрат в бетонном укрытии, где на пирсе нас ожидало несколько тёмных фигур. Нос отпрянул, уткнувшись в бетонную стену, однако швартовы, уже закреплённые на кнехтах, удержали лодку на месте.
Через минуту были перекинуты сходни. Капитан Винтёр бросился на борт лодки и крепко пожал мне руку. Он был явно растроган.
– Рад видеть вас и команду. Вам следует хорошо помыться и почиститься, выглядите как пират. Отсылайте парней по комнатам, пусть отдыхают. Увидимся, как только будете готовы ко встрече.
Он повернулся к моим подводникам, отдал честь и затем вернулся на пирс.
Когда я вышел из лодки, то увидел Захсе и Бодденберга, которые вернулись в порт предыдущей ночью. Их лодки были отбуксированы в Брест эскортами, шедшими за эсминцами, перед тем как нашу колонну атаковали самолёты противника.
Я потащился на холм и вышел в свою комнату, искренне поблагодарив свею счастливую звезду. Мне казалось, что «У-415» совершила свой последний поход. Она была так изувечена, что трудно было надеяться на её возвращение в строй. Теперь командованию придётся предоставить мне новую лодку, оснащённую «шнеркелем». Утешившись этим, я принял душ, смыл с себя кровь и пот, завернулся в белые простыни и погрузился в глубокий сон.
В полдень меня разбудила острая боль. Голова ныла от ран, нанесённых шрапнелью. Боль пронзала и все тело в ритме ударов сердца. Яркое солнце слепило глаза. Закончив мучительный процесс одевания, я с трудом добрался до госпиталя, расположенного от нашего жилого корпуса через два здания.
Молодой врач осмотрел раны и сказал:
– Мне придётся побрить вам голову.
Я стал возражать, и врач согласился выбрить лишь отдельные участки на моей голове. Он заморозил мой скальп, затем ковырял, резал и сшивал кожу почти час перед тем, как меня отпустить. Оправившись от боли, я навестил раненых старпома и стрелка-зенитчика. За обоими хорошо смотрели. Они быстро выздоравливали и попросили меня не искать для них замену.
Вскоре я выяснил, что вторжение союзников в Нормандию продолжается. Американские десанты на пляжи полуострова Котенин и британские близ Байо ещё можно было сбросить в море. Наши оборонительные линии понесли серьёзные потери, но не были прорваны. Между тем жалкие остатки германского подводного флота получили ещё один сокрушительный удар. В месяц, предшествовавший шести дням июня, было потоплено 25 наших подлодок. Общее число потерь возросло до невероятной цифры – 440 судов. У нас осталось только 60 подлодок для отражения десанта. Большинство из них базировалось в портах побережья Норвегии и Бискайского залива. Участвовали в операциях против десанта союзников только 15 подлодок, вышедших из Бреста. Из восьми, отправленных на самоубийство без «шнеркелей», навсегда пропало пять, три спасшихся – «У-415», «У-413» и «У-256» – только случайно избежали гибели. В результате тяжёлых потерь командование отменило безумный приказ передвигаться в надводном положении и таранить корабли неприятеля. Благодаря этому был отсрочен окончательный разгром германского подводного флота. Что касается семи подлодок, оснащённых «шнеркелями», которые вместе с нами ушли из Брестской бухты 6 июня, их судьба пока оставалась неизвестной. Пять других лодок со «шнеркелями» были направлены в Ла-Манш из Атлантики, чтобы компенсировать наши потери, но только две прибыли туда. Таким образом, в первую фазу вторжения союзников мы потеряли минимум 12 подлодок.
«У-415» поместили в сухой док. Практически все в ней нуждалось в укреплении и замене, от сильно деформированного корпуса до двух пришедших в негодность баллеров рулей. Главмех определил около 500 серьёзных поломок, однако этот перечень был сокращён до 55 из-за нехватки запасных деталей и времени. Каждую лодку отправляли в море как можно скорее, даже если она не совсем была пригодна к бою. «У-415» со всеми её бедами должны были за две недели каким-то образом отремонтировать.
Пока продолжались ремонтные работы, я продолжал требовать установления «шнеркеля» на мою подлодку, однако все требования постоянно отклонялись под тем предлогом, что наши эшелоны с техникой не могли добраться в Брест из-за диверсий французских подпольщиков. В отчаянии я попытался нанять грузовик, чтобы отправиться за «шнеркелем» самому, но мне не разрешили идти на риск трансконтинентальной поездки. Дефицит в самом обычном оборудовании и запчастях был настолько велик, что пришлось разобрать на части «У-256» для переоснащения «У-413» и «У-415». Бодденберга, командира «У-265», и его команду отправили на родину для получения новых назначений.
С отъездом Бодденберга мы с Захсе остались последними капитанами подлодок в Бресте. Мы понимали, что люди, отдававшие нам приказы, утратили чувство, реальности и даже здравый смысл. Но нас научили выполнять приказы, разумные и не очень, и поэтому были обречены на гибель вместе с «У-415» и «У-413». Мы никогда не оглашали свои тайные мысли, никогда не упоминали в разговорах друг с другом о возможности неизбежной и бессмысленной смерти, а старались сосредоточиться на выполнении своих обязанностей, слушая с возрастающей тревогой новости из Нормандии, в том числе официальные сообщения верховного командования вермахта и более точные свидетельства с полей сражений к северу от нас.
В течение второй и третьей недели вторжения англоамериканские войска постепенно закрепились на полуострове Котенин, затем прорвали наш фронт на двух участках и начали наступление на запад. Однако на фронт бросили новые немецкие дивизии, и мы ещё надеялись, что он будет удержан. В это же время положение наших подводных сил продолжало ухудшаться. «У-247» со «шнеркелем» серьёзно пострадала от бомбардировок эсминцев и была вынуждена вернуться в порт до того, как вышла в Ла-Манш. «У-269», другая подлодка со «шнеркелем» под командованием Ула, была потоплена близ южного побережья Англии. Пять подлодок, оснащённых этими приборами, вышедшие наконец из норвежских портов, были потоплены одна за другой через короткие промежутки времени. К 30 июня операции наших подлодок, начавшиеся во время вторжения союзников, завершились полным провалом. Мы потопили всего пять союзных транспортов и два эсминца, а потеряли 22 подлодки.
В последние дни июня командование преподнесло мне неприятный сюрприз. На борт подлодки прибыли три молодых, неопытных офицера, чтобы заменить наших ветеранов. Новички должны были пойти с нами в свой первый и, скорее всего, роковой поход. Команда встретила их с нескрываемым скептицизмом. Уход опытных офицеров создал вакуум в управлении лодкой, который заполнить мог только я один. 30 июня «У-415» уже была признана пригодной для нового похода.
Накануне выхода в море я получил из дома письмо. В нём сообщалось, что родители и сестра переехали в Дармштадт – столицу земли Гессен. Труди осенью ждала ребёнка. Сообщение это меня обрадовало, однако я был огорчён решением отца снова переехать в город, где семья будет постоянно находиться под угрозой воздушных налётов. Я так и написал в своём ответном письме домой. Я не писал родным о том, как близко вокруг меня ходит смерть, закончив своё послание бодрым «до свидания». В моём положении это пожелание походило на чёрный юмор.