Глава 6 Замерзающие регуляторы

Глава 6

Замерзающие регуляторы

Через секунду я уже сидел в своем кабинете, на стуле размером с трон, за столом, который сделал бы честь любому диктатору, и недоверчиво говорил, обращаясь к двум моим сотрудникам, находившимся в комнате:

– Так, давайте-ка еще раз. Я правильно понял? Вы хотите притащить сюда карлика – и чтобы брокеры прямо в зале пинали его маленькую задницу?

Оба дружно кивнули.

Напротив меня в мягком, обтянутом темно-красной кожей кресле с невысокой спинкой развалился не кто иной, как Дэнни Поруш. Он, похоже, не испытывал никаких неприятных последствий от своей недавней эскапады и в данный момент пытался впарить мне свою очередную безумную идею: найти где-нибудь карлика и заплатить ему пять кусков за то, чтобы тот пришел к нам в биржевой зал, где брокеры будут по очереди пинать его под зад. Разумеется, это был бы первый чемпионат по пинанию карликов в истории Лонг-Айленда. Я понимаю, что все это звучит, мягко говоря, странно, однако в тот момент идея меня заинтриговала.

Дэнни пожал плечами.

– Не так уж это безумно. Ведь мы же не будем пинать маленького ублюдка беспорядочно, избивать его кто во что горазд. Я вижу это так: мы разложим у входа в биржевой зал гимнастические маты и разрешим пяти лучшим брокерам, которые особо отличатся с акциями Стива, сделать по два пинка каждому. На другом конце матов мы нарисуем что-то вроде мишени. Потом мы выберем нескольких ассистенток погорячее, чтобы они поднимали значки с баллами – как будто они судят соревнование по прыжкам в воду. Будут выставлять оценки в зависимости от стиля пинка, от того, как далеко улетит карлик, от уровня сложности, ну и от всякого такого прочего.

Я с сомнением покачал головой.

– Где ты успеешь за такой короткий срок найти карлика? – и, взглянув на Энди Грина, третьего нашего собеседника, добавил: – А ты что об этом думаешь? Ты же юрист нашей фирмы, ты же должен что-нибудьсказать по этому поводу, разве нет?

Энди глубокомысленно кивнул, словно пытаясь припомнить подходящие в данном случае правовые акты. Он был моим старым и верным другом, и недавно я сделал его главой финансового отдела. Каждый день он должен был перелопачивать десятки бизнес-планов, присылавшихся в «Стрэттон», и решать, имеет ли смысл хоть какие-то из них показывать мне. По сути дела, финансовый отдел «Стрэттон» выступал в роли целого промышленного предприятия, продукцией которого были акции и купоны облигаций.

На Энди была типичная стрэттонская форма, состоявшая из безупречного костюма от Джильберто, белой рубашки, шелкового галстука и, в данном конкретном случае, самого ужасного парика из всех сделанных по эту сторону железного занавеса. Казалось, что кто-то напялил на его яйцевидный еврейский череп выцветший ослиный хвост, полил сверху шеллаком, приклеил сверху нечто вроде мисочки для каши, а в нее положил двадцатифунтовую пластину обедненного урана и оставил там на какое-то время. Именно этой прической объяснялось прозвище Энди – Вигвам.

– Хорошо, – сказал Вигвам, – если посмотреть на этот вопрос с точки зрения юридической, то надо будет получить от карлика подписанный договор и нечто вроде отказа от претензий. Если все это у нас будет, то я не думаю, что нам придется отвечать, даже если он сломает себе шею. Но нам следует все же предпринять все возможные превентивные меры, кои в данном случае было бы целесообразно предпринять в соответствии со здравым смыслом, что, вне всяких сомнений, в рассматриваемом случае представляется законным требованием, каковое…

О господи! Я совершенно не нуждался ни в каком юридическом анализе проблемы пинания карликов – я просто хотел понять, как, по мнению Вигвама, это представление может повлиять на моральный дух брокеров. Так что я перестал слушать Энди и лениво поглядывал одним глазом на зеленые цифры и буквы, мерцавшие на мониторах с обеих сторон моего стола, а другим – в зеркальное окно, протянувшееся от пола до потолка. Через него был хорошо виден биржевой зал.

Мы с Вигвамом учились вместе еще в начальной школе. В то время у него прекраснейшие светлые локоны кукурузного цвета. Но увы, уже к семнадцати годам его дивные кудри ушли в прошлое и их едва хватало, чтобы прикрыть лысину.

Энди понял, что еще до окончания средней школы станет лысым как колено, и решил запереться в подвале у себя дома, курить один за другим косячки, набитые дешевой мексиканской травкой, рубиться в компьютерные игры, разогревать себе на завтрак, обед и ужин замороженную пиццу и ждать, пока эта сука природа-мать не доиграет с ним свою жестокую шутку.

Через три года он вылез из своего подвала, превратившись к тому времени в раздражительного еврея на вид примерно лет пятидесяти, с жалкими остатками волос, выпирающим животиком и новообретенной личностью, в которой соединились зануда ослик Иа-Иа из «Винни-Пуха» и паникерша Умная Эльза, ожидавшая, что небо вот-вот упадет на землю. Когда его поймали на списывании во время вступительного экзамена в университет, ему пришлось поступить в колледж в маленьком городке Фредония на севере штата Нью-Йорк, где студенты даже летом замерзали насмерть. Энди удалось в конце концов продраться сквозь частокол жестких академических требований этого прекрасного учебного заведения, и через пять с половиной лет он получил диплом. Он не стал от этого ни на йоту умнее, зато одевался еще более безвкусно, чем раньше. Из колледжа он сумел всеми правдами и неправдами проложить себе путь в какой-то игрушечный юридический вуз в Южной Калифорнии и получить там диплом, обладавший такой же солидностью, как если бы он нашел его в киндер-сюрпризе.

Но, конечно же, в компании «Стрэттон-Окмонт» на подобные мелочи никто не обращал внимания. Здесь все строилось на личных отношениях да еще на преданности. Поэтому, когда Эндрю Тодд Грин, он же Вигвам, услышал о потрясающем успехе, обрушившемся на его друга детства, он пошел по стопам всех остальных моих друзей детства, нашел меня, поклялся мне в вечной преданности до гроба и получил место у кормушки. Это было чуть больше года назад. С тех пор, как это было заведено в «Стрэттон», он подсиживал, обманывал, вводил в заблуждение и выживал каждого, кто стоял на его пути, до тех пор, пока, в соответствии с одним из принципов Паркинсона – «каждого повышают до уровня его некомпетентности», он не проложил себе путь на самую вершину стрэттонской пищевой цепочки.

Он совершенно не разбирался в тонком искусстве финансов (которое заключалось в умении выявлять только что оперившиеся и растущие компании, нуждавшиеся в деньгах настолько, чтобы согласиться продать мне порядочный кусок своих акций), поэтому я все еще продолжал обучать его. А учитывая тот факт, что у Вигвама был диплом юриста, которым я даже чудесную маленькую попку своей дочери не стал бы подтирать, то для начала я положил ему скромную зарплату в 500 тысяч долларов.

– Так что ты об этом думаешь? – вдруг спросил Вигвам.

Я вынырнул из своих грез. Я понятия не имел, о чем тут бормотал Энди, если не считать того, что в принципе речь, кажется, шла о карликах и пинках. Поэтому я проигнорировал Энди, а вместо этого повернулся к Дэнни и спросил:

– Так где ты собираешься найти карлика?

Энди пожал плечами.

– Не знаю точно, но если ты дашь мне «добро», то я начну со звонка в цирк братьев Ринглинг.

– А можно еще во Всемирную федерацию спортивной борьбы, – встрял мой доверенный адвокат. «Господи Иисусе, блин! – подумал я. – Да у меня тут психов больше, чем в любом дурдоме!»

Я глубоко вздохнул и сказал:

– Слушайте, ребята, пинать карлика – это дело нешуточное. Независимо от своей весовой категории, карлики бывают сильнее гризли, и, если хотите знать правду, я их вообще жутко боюсь. Так что прежде чем я соглашусь на всю эту историю, вам придется найти мне какого-нибудь… ну типа дрессировщика, который сможет обуздать этого карлика, если у него поедет крыша. Кроме того, нам понадобятся дротики со снотворным, наручники…

– Смирительная рубашка! – перебил Вигвам.

– Электрошокер! – воскликнул Дэнни.

– Точно, – сказал я, и мы все немного посмеялись. – Но главное, чтобы этот ублюдок не заторчал и не начал гоняться за ассистентками. Эти малыши ведь жутко похотливые и трахаются как кролики.

Тут мы все опять немного посмеялись, и я сказал:

– А вообще-то, если это попадет в газеты, то ведь черт знает что начнется.

Дэнни пожал плечами.

– Ну не знаю, мне кажется, что мы можем придать всей этой истории позитивный смысл. Ты только задумайся: много ли существует рабочих мест для карликов? Можно будет сказать, что мы просто делимся с менее удачливыми, чем мы сами, – он опять пожал плечами. – Да в любом случае наплевать.

Вот тут он был прав. Правда заключалась в том, что всем нам уже было наплевать на любые газеты. Все они постоянно нас ругали, утверждали, что все мы в «Стрэттон» – разнузданные отщепенцы, а самый разнузданный из них – я, «не по годам развитой молодой банкир», живущий в «собственном самодостаточном мире на Лонг-Айленде» и к которому «неприменимы обычные критерии поведения». Для прессы «Стрэттон» и я были абсолютно неразделимы, как сиамские близнецы. Даже когда я жертвовал деньги детскому приюту, журналисты умудрялись находить в этом что-то неправильное: один абзац был посвящен моей щедрости, а дальше три или четыре страницы – всяким гадостям про меня.

Атака прессы началась в 1991 году, когда Рула Халаф, крайне настырная репортерша из журнала «Форбс», обозвала меня «извращенной версией Робин Гуда, который грабит богатых и отдает деньги… себе и развеселой банде своих брокеров». Конечно, она заслужила высший балл за свое остроумие. И, конечно, я был немного ошарашен, по крайней мере, сначала, пока не пришел к выводу, что эта статья по сути дела была комплиментарной. Многим ли молодым людям двадцати восьми лет от роду «Форбс» посвящает большие статьи? И невозможно было отрицать, что весь этот треп про Робин Гуда только подчеркивал мою щедрость! Именно после этой статьи у моих дверей начали выстраиваться целые очереди новобранцев.

Да, как это ни смешно, стрэттонцы, работавшие на человека, которого обвиняли во всех смертных грехах (ну, может, кроме похищения ребенка Линдбергов), были невероятно польщены. Они маршировали по торговому залу и скандировали:

– Мы! Твоя! Развеселая! Банда! Мы! Твоя! Развеселая! Банда!

Некоторые специально ради такого случая нацепили трико, другие нахлобучили на себя лихо заломленные старинные береты. Кто-то выступил с блистательной идеей, что надо бы лишить невинности какую-нибудь девственницу – это было бы очень по-средневековому, –однако весьма энергичные поиски ни к чему не привели: во всяком случае, в офисе «Стрэттон» таковых обнаружить не удалось.

Так что Дэнни был прав. Всем было наплевать на газеты. Но все же – пинать карлика?.. Сейчас у меня не было времени об этом думать. Мне надо было заняться более серьезными вещами, связанными с размещением ценных бумаг Стива Мэддена. Кроме того, мне еще предстоял трудный разговор с отцом, который, конечно же, уже сидел где-то неподалеку в засаде, держа в одной руке счет из «Америкэн Экспресс» на полмиллиона долларов, а в другой, как обычно, стакан «Столичной» с перцем.

Я сказал Вигваму:

– Пойди-ка найди Мэддена и скажи ему что-нибудь ободряющее. Когда будет выступать, пусть говорит коротко и приветливо и не увлекается рассказами о том, как он обожает дамские туфли. Если он в это углубится, они его линчуют.

– Будет сделано, – ответил Вигвам, вставая со стула, – сапожник без сапог!

Эдди еще не вышел из кабинета, а Дэнни уже начал язвить по поводу его парика.

– Что это у него за дешевый коврик на голове?– вопросил он. – Похоже, блин, на дохлую белку.

Я пожал плечами.

– Думаю, это ему удружили в клинике по восстановлению волос. Он давно к ним таскается. Может быть, надо просто отвести его в химчистку? Ладно, давай сосредоточимся на минутку: у нас все еще есть проблема с акциями Мэддена, и времени совсем не осталось.

– Я думал, NASDAQпроводит листинг! – удивился Дэнни.

Я покачал головой.

– Они могут провести, но тогда они позволят нам оставить себе только пять процентов акций, и все. Остальное мы должны передать Стиву до начала торгов. Это значит, что надо все бумаги подписать сейчас, вот прямо утром! А еще это значит, что мы должны быть уверены, что Стив будет вести себя правильно, когда акции окажутся на рынке! – я поджал губы и снова медленно покачал головой: – Не знаю, Дэн, мне кажется, что он ведет с нами двойную игру. Я не уверен, что он поступит правильно, когда дойдет до дела.

– Джей Би, ему можно доверять. Сто пудов, на Стива можно положиться. Я знаю его тысячу лет и уверяю тебя, он прекрасно понимает, что бывает с теми, кто нарушает закон чести.

Дэнни прижал большой и указательный пальцы к уголку рта и провел ими вдоль губ, как бы застегивая «молнию»: он будет держать рот на замке, он знает, что такое закон чести, закон молчания, омерта, как называют этот закон мафиози. Затем он сказал:

– В любом случае, после всего, что ты для него сделал, он тебя не подведет. Стив не дурак, а в качестве моего подставногоон зарабатывает столько денег, что не захочет их терять.

Подставной –так мы в «Стрэттоне» называли номинальных, фиктивных владельцев ценных бумаг. Теоретически наличие такого номинального владельца не противоречило закону, если при этом платились все налоги и договор с подставнымне нарушал законодательства о ценных бумагах. Номинальных владельцев на Уолл-стрит было много, и крупные игроки использовали их для консолидации больших позиций, не привлекая внимания других инвесторов. Это было абсолютно законно, пока вы не приобретали больше пяти процентов акций любой компании – превысив этот лимит, необходимо было заполнить форму 13D и указать в ней истинного владельца (себя) и свои намерения.

Однако мы-то использовали номинальных владельцев для того, чтобы тайно скупать большие пакеты новых выпусков стрэттонских бумаг, – и таким образом нарушали сразу столько пунктов законодательства о ценных бумагах, что Комиссия по ценным бумагам и биржам все время пыталась придумать новые правила, лишь бы прижать нас. Проблема заключалась в том, что в существовавших на тот момент законах было больше дыр, чем в швейцарском сыре. Конечно, этими дырами на Уолл-стрит пользовались не только мы – по сути дела, все это делали. Просто мы делали это гораздо более нагло, чем остальные.

Я ответил:

– Конечно, я понимаю: он твой подставной. Но не так-то просто контролировать того, у кого уже есть деньги. Уж можешь мне поверить. Я занимаюсь этим дольше, чем ты. Здесь надо прежде всего контролировать будущие планы своего подставного, а не рассчитывать на то, что ты его уже облагодетельствовал и он навсегда признателен тебе за это. Вчерашняя прибыль была вчера, и случись что сегодня, этот человек повернется против тебя. Люди не любят чувствовать себя обязанными кому-то, а особенно близким друзьям. Проходит какое-то время, и ты начинаешь раздражать своих подставных. Я уже таким образом потерял нескольких друзей. Подожди немного – и ты тоже потеряешь. В общем, я хочу сказать, что дружба, построенная на деньгах, долго не длится, так же, как и преданность. Именно поэтому таким друзьям, как Вигвам, здесь цены нет. Преданность просто так не купишь, понимаешь, что я имею в виду?

Дэнни кивнул.

– Ну да, у меня со Стивом так же.

Я продолжал:

– Пойми меня правильно, я не хочу недооценивать твои отношения со Стивом. Но мы сейчас говорим по меньшей мере о восьми миллионах баксов. А если у компании хорошо пойдут дела, то, может быть, и о сумме в десять раз большей, – я пожал плечами, – кто знает, как все сложится? У меня в кармане нет хрустального шара, зато у меня там шесть штук колес, которыми я с радостью с тобой поделюсь после закрытия рынка!

Дэнни улыбнулся и поднял большие пальцы:

– Я в доле!

Я кивнул.

– В любом случае, точно могу тебе сказать, что у меня хорошие предчувствия. Я думаю, что эта компания хорошо поднимется. А у нас два миллиона их акций. Так что посчитай, дружище: сто баксов за акцию – значит, получается двести миллионов баксов. Такие деньги заставляют людей делать странные вещи. Не только Стива Мэддена.

Дэнни кивнул и сказал:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, и, конечно же, ты разбираешься в таких делах. Но точно говорю тебе, Стив не подведет. Есть только одна проблема – как потом получить от него эти деньги. Он не так чтобы очень быстро расплачивается.

Это был важный момент. Одна из проблем с подставнымизаключается в том, что всегда сложно оформить передачу денег так, чтобы комар носу не подточил. Особенно если речь идет о миллионах.

– Есть разные способы, – продолжал я, – конечно, проще всего сделать договор об оказании консалтинговых услуг, однако если речь пойдет о десятках миллионов, то я бы подумал о наших швейцарских счетах, хотя мне бы хотелось как можно дольше сохранять их в тайне. Но в любом случае, судя по тому, как идут дела, у нас будут еще более мощные IPO [4], чем у «Стив Мэдден Шуз». У нас будет еще пятнадцать таких компаний, как у Стива. И если я даже Стиву не могу доверять полностью, то остальных-то я вообще почти не знаю.

– Скажи, как ты хочешь, чтобы я поступил со Стивом, и я так и поступлю, – ответил Дэнни, – но повторяю, тебе не о чем беспокоиться. Он тебя превозносит больше, чем кто бы то ни было.

Я прекрасно знал, как Стив восхваляет меня, даже слишком хорошо это знал. Но дело в том, что я вложил деньги в его компанию, а за это получил восемьдесят пять процентов акций. Так должен ли он чувствовать, что он мне обязан? Мне кажется, что он – если только в него не переселилась душа Махатмы Ганди – должен был, наоборот, быть слегка на меня обиженным, совсем чуть-чуть, за то, что я присвоил такую большую часть его бизнеса.

Было еще кое-что, что меня беспокоило и о чем я не мог сказать Дэнни: Стив не раз намекал, что хотел бы иметь дело непосредственно со мной, а не с Дэнни. И хоть я и не сомневался, что Стив просто хотел подольститься ко мне, трудно было придумать более неподходящую для нас стратегию. Было понятно, что Стив – хитрый манипулятор и, что еще важнее, он постоянно ищет повсюду более выгодную сделку. Если ему удастся найти эту Выгодную Сделку, то для наших отношений это будет конец.

В данный момент я был нужен Стиву. Но это никак не подкреплялось ни тем обстоятельством, что «Стрэттон» помог ему заработать семь миллионов долларов, ни тем, что Дэнни сделал Стива своим подставным и дал заработать еще почти три лимона. Ведь это было вчера. В будущем мои возможности держать Стива в руках будут зависеть от умения контролировать цену его акций после того, как они начнут торговаться на открытом рынке. Я был основным организатором торгов для Стива Мэддена, а это значило, что практически все сделки с его акциями будут происходить в стенах брокерского зала «Стрэттон» – это давало мне возможность поднимать и опускать цену на них, как только я сочту это нужным. Так что, если Стив не захочет с нами сотрудничать, я смогу буквально раздавить его и уронить его акции так, что они будут стоить копейки.

Вообще-то такой дамоклов меч висел над головами всех клиентов инвестиционной компании «Стрэттон-Окмонт». Эта постоянный шантаж был мне нужен как гарантия того, что все они сохранят лояльность, то есть будут продавать мне свои новые акции по цене ниже рынка, чтобы я затем перепродавал их с огромной прибылью, используя всю мощь своего биржевого зала.

Разумеется, не я придумал столь мудрую схему финансового шантажа. На самом деле то же самое происходило в самых уважаемых инвестиционных банках Уолл-стрит – таких как «Меррил Линч» и «Морган Стэнли», «Дин Уиттер» и «Саломон Бразерс», да и в десятках других: все они без малейших угрызений совести изо всех сил врезали бы под дых любой компании, пусть стоимостью и в миллиард долларов, которая решила бы прекратить сотрудничество с ними.

Я подумал, что по иронии судьбы как раз самые респектабельные и, как предполагалось, наиболее законопослушные финансовые институты превратили операции с казначейскими обязательствами правительства в мошеннические схемы, довели до банкротства округ Оранж в Калифорнии («Меррил Линч»), отняли у бабушек и дедушек 300 миллионов долларов («Пруденшиал-Бейч»). И несмотря на все это, продолжали заниматься своей деятельностью, продолжали процветать под защитой васпов.

Но как только речь заходила о «Стрэттон-Окмонт», сравнительно небольшом бизнесе инвестиционно-банковских услуг – или, как любили писать журналисты, «бизнесе копеечных бумаг», оказывалось, что у нас такой неприкосновенности нет. Собственно, все бумаги новых эмиссий начинали торговаться по цене от четырех до десяти долларов, так что их никак нельзя было назвать копеечными. Но регуляторы, к большому сожалению, никогда не обращали внимания на эту деталь. Именно по этой причине наблюдателям из Комиссии по ценным бумагам и биржам – особенно тем двоим придуркам, которые сейчас торчали в моем конференц-зале, – никак не удавалось оформить надлежащим образом иск на 22 миллиона долларов, который они подали против меня. Вся проблема заключалась в том, что Комиссия готовила свой иск исходя из того, что «Стрэттон» устроен так же, как все компании, торгующие копеечными акциями, но на самом деле это было совершенно не так.

Всем известно, что фирмы, торгующие копеечными акциями, всегда децентрализованы и десятки их офисов разбросаны по всей стране. А у «Стрэттон» был только один офис, и это давало мне возможность сгладить негативное воздействие, которое известие о поданном против нас иске неминуемо должно было оказать на мотивацию и моральный дух сотрудников. Как правило, самого факта подачи иска обычно было достаточно, чтобы копеечная фирма закрылась. Кроме того, такие фирмы работали с очень примитивными инвесторами, которые располагали ничтожным капиталом. Этих инвесторов можно было убедить пустить в оборот пару тысяч долларов, не больше. А «Стрэттон» имел дело с богатейшими инвесторами Америки и успешно убеждал их пускать в оборот миллионы. Поэтому Комиссия не могла выступить со своим обычным предупреждением о том, что клиенты «Стрэттон» не должны рисковать своими деньгами, вкладывая их в сомнительные спекуляции.

Но Комиссия по ценным бумагам и биржам просто не подумала об этом до подачи своего иска. Они ошибочно решили, что одних негативных отзывов в прессе будет достаточно, чтобы «Стрэттон» прекратил свою деятельность. Но у меня был только один офис, все мои люди были у меня на глазах, мне легко было поддерживать их мотивацию, и ни один человек от меня не ушел. А Комиссия приступила к изучению наших отчетов о заключенных сделках только после подачи иска, и только тут до них дошло, что все наши клиенты были миллионерами.

На самом деле я просто занял новую нишу и вместо того, чтобы впаривать копеечные (дешевле одного доллара) акции девяноста девяти процентам жителей Америки, у которых не было или почти не было собственных капиталов, стал продавать пятидолларовые бумаги одному проценту самых богатых американцев. На Уолл-стрит была фирма «Ди-Эйч Блэр», которая больше двадцати лет подбиралась к этой идее, но так и не сорвала джек-пот, хотя хозяин фирмы, наглый еврей по имени Джей Мортон Дэвис, сумел заработать гигантское состояние и стал легендой Уолл-стрит.

Но я-то как раз сумелпопасть в яблочко, и так удачно сложилось, что попал я в него в правильное время. Рынок акций еще только приходил в себя после Великого Октябрьского Краха, и в царстве капитала все еще царил хаос. NASDAQпостепенно взрослел, и на Нью-Йоркской фондовой бирже его больше не воспринимали как отброс. На каждом столе появлялись скоростные компьютеры, молниеносно отправлявшие единицы и нули от одного побережья к другому – отменив таким образом необходимость физически находиться на Уолл-стрит. Это было время перемен и глубоких потрясений. И когда индекс NASDAQвзлетел до небес, я, по забавному совпадению, запустил для своих молодых брокеров интенсивную программу повышения квалификации, занимавшую три часа в день. Так из догоравших углей Великого Краха родилась инвестиционно-банковская фирма «Стрэттон-Окмонт». И прежде чем какие-либо регулирующие органы поняли, что произошло, она уже обрушилась на Америку с мощью атомной бомбы.

В этот момент мне в голову как раз пришла ценная мысль, и я спросил Дэнни:

– А что сегодня говорят два этих идиота из Комиссии по ценным бумагам и биржам?

– Да ничего нового, – ответил Дэнни, – сидят себе тихо, обсуждают в основном тачки на парковке, обычное дерьмо.

Он пожал плечами.

– Знаешь, они вообще ничего не соображают. По-моему, они даже не понимают, какую мы сегодня сделку заключаем. Они все еще изучают наши записи от 1991 года.

– Хм, – промычал я, задумчиво поглаживая подбородок. Слова Дэнни меня совсем не удивили. Я уже месяц как установил жучок в конференц-зале и каждый день получал подробные разведданные о деятельности Комиссии. И первое, что я узнал об этих представителях регулятора (помимо того, что оба они были абсолютно безликими типами), так это то, что у них одна рука представления не имела о том, что творит другая. Пока одни придурки из Комиссии, сидевшие в Вашингтоне, собирались разорвать в клочья IPO Стива Мэддена, другие такие же придурки, сидевшие в моем офисе в Нью-Йорке, вообще не понимали, что должно вот-вот произойти.

– А какая сейчас температура в конференц-зале?– с живым интересом спросил я.

Дэнни пожал плечами.

– Градусов двенадцать, я думаю. Они сидят в пальто.

– Черт возьми, Дэнни! Почему, блин, там так тепло? Я же сказал тебе – я хочу заморозить этих ублюдков, чтобы они убрались на Манхэттен! Мне что, мастера по ремонту холодильников вызвать, чтобы он это сделал? Дэнни, я хочу, чтобы из их чертовых носов торчали сосульки. Что тут непонятного?

Дэнни ухмыльнулся.

– Послушай, Джей Би. Мы можем их заморозить, мы можем сварить их живьем. Я, пожалуй, могу установить на потолке маленький керосиновый обогреватель, и там станет так жарко, что им вряд ли удастся выжить. Но если им будет неудобно работать в нашем конференц-зале, то они перейдут в другое место, и тогда мы не сможем больше слушать их разговоры.

Я медленно вдохнул и выдохнул. «Дэнни прав», – подумал я и сказал:

– Ну хорошо, хрен с ними. Пусть эти ублюдки доживут до старости. А вот что касается Мэддена, то я хочу, чтобы он подписал бумагу, в которой говорится, что акции по-прежнему принадлежат нам, независимо от того, какова будет их цена, и независимо от того, что написано в инвестиционном меморандуме. А еще я хочу, чтобы Стив передал сертификат о праве собственности на акции на хранение третьему лицу, тогда мы сможем его контролировать. Пусть этим третьим лицом будет Вигвам. И никто не должен об этом знать. Это все останется между друзьями, омерта, чувак. И тогда, даже если Стив попытается нас кинуть, все будет хорошо.

Дэнни кивнул.

– Я займусь этим, хотя и не понимаю, чем это нам поможет. Если мы когда-нибудь попытаемся нарушить договоренность, то окажемся в таком же дерьме, как и он. Мы ведь нарушаем примерно семнадцать тысяч законов и инструкций, – несмотря на то, что офис лишь недавно проверяли на наличие жучков, Дэнни произнес эти слова одними губами, – когда используем Стива как подставного при таком объеме акций.

Я поднял руку и нежно улыбнулся.

– Ну, ну, ну. Угомонись! Во-первых, офис проверяли на жучки тридцать минут назад, так что, если они уже сумели их снова установить, значит, они заработали право нас поймать. И мы нарушаем вовсе не семнадцать тысяч законов, а всего-то три или четыре. О`кей, о`кей, пять. Но в любом случае об этом никто никогда не узнает.

Я пожал плечами с видом оскорбленной невинности.

– Ты меня удивляешь, Дэн. Письменное соглашение нам очень поможет, даже если мы не сможем им воспользоваться. Это психологически мощное средство, которое не даст ему нас кинуть.

Как раз в этот момент по интеркому раздался голос Джанет:

– К вам идет ваш отец.

– Скажи ему, что у меня встреча, черт возьми, – крикнул я.

– Вот еще, – бросила в ответ Джанет, – сами ему это говорите. Я не буду.

Что за нахальство! И как ей наглости хватает! Секундное молчание, и я умоляющим тоном сказал в интерком:

– Джанет, пожалуйста! Просто скажи ему, что у меня важная встреча, или селекторное совещание, ну, или что-нибудь еще, прошу тебя!

– Нет, нет и нет, – бесстрастно ответила она.

– Спасибо тебе, блин, ты не помощница, а просто чудо! Напомни мне об этом через две недели, когда я соберусь выписывать тебе рождественский бонус!

Я остановился в ожидании ответа. Его не было. Мертвое молчание, черт возьми. Невероятно!Но я не сдавался.

– Он далеко?

– Примерно в пятидесяти ярдах отсюда, и приближается со страшной скоростью. Я даже отсюда вижу, как у него вены на лбу раздулись, и он курит минимум одну сигарету, а может быть, даже и две сразу. Богом клянусь, он похож на огнедышащего дракона.

– Спасибо, что подбодрила меня, Джанет. Ты не можешь по крайней мере как-нибудь его отвлечь? Может, включить пожарную тревогу? Я…

Как раз в этот момент Дэнни приподнялся со стула, явно собираясь покинуть мой кабинет. Я поднял руку и резко спросил:

– Куда это ты собрался, мужик? – и ткнул пальцем в сторону его кресла. – Сядь, блин, и расслабься.

Я снова повернулся к интеркому.

– Джанет, подожди, не уходи никуда, – затем снова к Дэнни: – Хочу тебе кое-что сказать, дружище: по крайней мере пятьдесят из шестидесяти тысяч этого счета «Америкэн Экспресс» твои, так что тебе тоже придется все выслушать. Кроме того, от численности боевого состава многое зависит. Джанет, скажи Кенни, чтобы он немедленно оторвал от стула свою задницу и шел ко мне. Ему тоже придется отвечать за это дерьмо. И открой мою дверь. Немного шума нам не помешает.

Кенни Грин, еще один мой партнер, был совсем не похож на Дэнни. Вообще-то, трудно было бы найти двух человек, сильнее отличавшихся друг от друга. Дэнни был умнее, и, как бы дико это ни звучало, он, безусловно, был тоньше. Зато Кенни был более целеустремленным, так как вечно жаждал все знать и все понимать – качество, которого Дэнни был начисто лишен. При этом, как ни грустно это признавать, Кенни был полным придурком. У него был просто потрясающий дар вдруг произносить самые идиотские вещи во время деловых встреч, особенно во время самых важныхвстреч, поэтому на встречи я его больше не пускал. Дэнни, конечно, был этому несказанно рад и редко упускал возможность напомнить мне об одном из многочисленных провалов Кенни. Но в любом случае у меня имелись Кенни Грин и Энди Грин, не имевшие друг к другу никакого отношения, – казалось, меня окружают сплошные Рокки и Грины.

В этот момент дверь широко распахнулась, впустив в кабинет мощный рев брокерского зала. Там бушевал настоящий тайфун алчности, и мне это ужасно нравилось. Этот звук – о да, это был самый сильнодействующий наркотик. Он был сильнее, чем ярость моей жены, сильнее боли у меня в спине, сильнее, чем придурки из регулирующей комиссии, дрожавшие сейчас от холода в моем конференц-зале.

Он был даже сильнее, чем безумие моего отца, который как раз открывал рот, чтобы издать свой собственный мощный рык.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.