Заключение, или Детская карта во взрослой игре

Заключение, или Детская карта во взрослой игре

  У книги «Кремлевские жены» была особенность, которую замечали многие читатели, и я сама отлично знала ее: вся книга, как говорится, шла «не по восходящей, а под откос». По убывающей. После глав о женщинах, прошедших тюрьму и ссылку, повествование покатилось в быт и обыденность.

Но «каков поп, таков и приход».

Каково время, таковы и герои.

Каковы женщины, таковы и главы о них.

Кремлениада о детях имеет ту же тенденцию. Чем ближе к концу века, тем ординарнее личности на вершине власти, тем обыкновеннее их жизни, банальнее характеры и бледнее или карикатурнее лица их детей.

Удивительно или неудивительно — ни один сын, тем более дочь, советского вождя не достигли вершин власти?

Разумеется, неудивительно.

В двадцатом веке в народном государстве любое продвижение детей к рулю управления было немыслимо. Никто и не пытался. Могли ли большевики уподобляться царям? Аппарат власти исключал даже мысль об этом. Единственное, чем отцы могли помочь детям: облегчить своею властью путь к избранной профессии. Дети Сталина — Яков, Светлана и Василий — оказались раздавленными отцовским прижизненным величием и его развенчанием после смерти. Хрущев, в противовес Сталину, пройдя через драму собственного старшего сына, изменил направление родительского компаса и легализовал «институт кумовства», в котором ничего плохого не было и который существовал всегда, но как бы «под сурдинку». Зять Хрущева Алексей Аджубей единственный вошел в сферы власти, куда дети советского Кремля прежде не входили, но из нашего времени Алексей Иванович видится более как советник по политическому имиджу, чем как советник по политике.

Преемник Хрущева Леонид Брежнев, осудив кумовство предшественника, действовал в его направлении еще более вольготно, и окружение, смелея, расхватывало куски.

Сталинская «проклятая каста» измельчала в брежневские времена, расплодилась, но количество родни не переходило в качество.

Апофеозом этого явления стало семейное застолье у Брежневых, где в центре стола сидели Леонид Ильич и Виктория Петровна. По его сторону — его родные и близкие, по ее сторону — сонм ее родственников. Она, отменная хозяйка дома, строго следила за тем, чтобы вся придворная рать родичей была удовлетворена «законным образом», чтобы его родственники не пересилили в привилегиях ее родственников. И, будучи женщиной очень привязанной к родне, ухитрялась, пользуясь занятостью высокопоставленного мужа, сделать поболее для своих, кровных. Но разве кто-то из тех и других известен как крупный деятель государственного масштаба?

* * *

Битва книг обиженных сыновей выявила любопытных документальных летописцев времени, пристрастных, необъективных, но нравственно защищенных своей задачей — защитить имя отца.

Вслед за ними двинулись со своими воспоминаниями и мнениями племянники, внуки, правнуки, дальние родственники. Многие не жили в те времена, многие даже в детстве не видели тех, о ком пишут, но в их словах проскальзывают характерные детали кремлевского быта. Среди этих мемуаристов защитников властных структур заметно поубавилось. Явилась мода клевать или поклевывать кремлевскую родню.

Племянница Брежнева, Любовь Яковлевна, в своей книге о дяде и тете, будучи родственницей со стороны Леонида Ильича, вольно или невольно мстит Виктории Петровне, рисуя ее как «вульгарную материалистку», вместе с дочерью опустошавшую спецмагазины. Она сообщает, что ее отец Яков однажды нажаловался брату Леониду о набеге на спецмагазин, а тот, придя домой, нашел ножницы и гневно на мелкие кусочки разрезал покупки жены.

Запоздалый сталинский синдром скромности? Расправа с покупками как вырождение расправы с людьми? Расправа Брежнева бессильная, гнев напрасный — время неумолимо вело и его, и всю страну к той перемене, внутри которой сегодня находимся мы.

Его дочь Галина и сын Юрий — последние кремлевские дети, в сущности, победившие отцов своим стремлением к отвержению всякой идеи, кроме одной: пока есть возможность — быть богатыми, быть счастливыми, быть свободными, отдыхать где и с кем хочется, пить сколько влезет и забыть о коммунизме, который их отец в тесном семейном кругу припечатал такими словами: «Вся эта чепуха о коммунизме — сказка для народа. Ведь нельзя же оставить людей без веры. Отняли церковь, расстреляли царя, должна же быть какая-то замена. Так пусть люди строят коммунизм».

Любовь Брежнева, Любовь Бронштейн — племянница Екатерины Ворошиловой (хотя внук Екатерины Давидовны и ее сноха не признают Бронштейн племянницей. — Л.В.), Нина Хрущева — правнучка Никиты Сергеевича и другие, как правило, женщины, уехавшие на Запад, аспирантки американских университетов и колледжей, вчерашние толстушки, выхудевшие на дозированном, полезном для здоровья западном питании, все эти плясательницы на плитах памяти близких и дальних родственников — тоже летописицы своего времени, удерживающие из-за океана память предков как возможность покрепче состояться самим в другом времени и в другой стране.

Я далека от желания судить и обвинять их: чаще всего они, вскрывая «язвы кремлевской жизни», выговаривают факты и события, могущие быть материалом для будущих непредвзятых историков.

Каково время, таковы и люди. Нужно прислушиваться ко всем.

* * *

Предвижу вопрос: а кто же вы, автор Кремлениады?

Я не росла в Кремле. Ни деды, ни отец не были вождями. Не политик-кремленолог я типа Роя Медведева, Волкогонова, Авторханова или Конквеста.

У меня одна цель: через кремлевскую жизнь, бывшую тонусом всей советской жизни, понять, что случилось с семьей в XX веке, увидеть, куда отцы и матери вели детей, куда пришли дети, куда идут внуки.

У читателей Кремлениады есть также все основания спросить меня: почему в книге нет детей Брежнева, Андропова, Черненко и, конечно, Горбачева?

Во-первых, их судьбы в развитии.

Во-вторых, нельзя объять необъятное.

В-третьих, я писала не энциклопедию привилегированных детишек, а книгу-исследование, где моими героями стали лишь типичные лица, а начиная с дочери Брежнева, о пьянстве и страсти к драгоценностям которой неизвестно лишь тем, кто умер еще при Хрущеве, дети Кремля медленно растворяются во времени, теряя черты эпохи и нивелируясь в ней.

Впрочем, в каждой из этих нерассмотренных мною семей свои характерные повороты. Двойной портрет жесткого и в то же время интеллигентного Андропова дорисовывают его дети: двое от первой жены, двое — от второй. Владимир, оставленный отцом, никак не мог доучиться, прошел тюрьму, рано умер, и благополучный Игорь — блистательный дипломат.

Интересна фигура Ирины, самой младшей дочери Андропова, которая, будучи студенткой филологического факультета МГУ, использовала авторитет отца, чтобы помочь наладить трудный быт великого литературоведа Михаила Бахтина. Кстати, почти у каждого кремлевского дитяти есть свои заслуги перед обществом, когда они помогали, выручали, содействовали выдающимся людям, не способным жить «в порядке особого исключения».

Детская карта во взрослой игре все время меняла свой облик. Сначала Сталин использовал ее против родителей, желая держать их в страхе, потом, по мере ослабления внутрикремлевской напряженности, дети все чаще жили наперекор ходу партийной машины или же осторожно отходили подальше от все более наступающих на Кремль представителей средств массовой информации.

— Что сказать об Ирине Горбачевой, — говорят ее знакомые, — милая, скромная женщина. Такая, как все.

Семья Ельцина? Я не рассматриваю ее в своих книгах. Для меня Кремлениада кончается вместе с историей Советского Союза. Жена и дочери Ельцина — другая страница, и рано ее писать.

* * *

Мое поколение — дети века.

Деды века творили революцию. Все вместе. И царь Николай II, невольно создавая революционную ситуацию, и члены его правительства, и противоположная сторона — революционеры всех мастей. Отражали время в своих зеркалах люди искусства, творцы Серебряного века.

Анна Ахматова тогда накликала беду:

Все расхищено, предано, продано,

Черной смерти коснулось крыло…

Накликала.

Пришли отцы — Сталин со своими помощниками, Хрущев, Брежнев. Раздвоенные искусства отцовского времени — подобострастные, официальные рядом с ними, противостоящие, мучительные — отражали процесс.

Хрущев повел детей вперед, на простор, но завел в углы, ибо не знал дороги к простору. Следом за ним Брежнев старался удержать их в углах, а когда сын века Горбачев, не без осторожности, все же разрушил углы, то выяснилось: вперед идти некуда.

Простор впереди — лишь иллюзия, странный сон в летнюю ночь или дрема в зимние сумерки.

Кто-то побежал бы назад, но углы разрушены, а крепость бездомна. Впереди — неизвестность. Светлое будущее капитализма нелепо, как и светлое будущее коммунизма.

Кремлевские привилегии — главная отличительная черта небольшой группы людей от всего народа — не только разложили души, испортили характеры и изломали судьбы привилегированных, но и лишили целое столетие возможности сформировать не «проклятую касту», а гармоничный мир.

Боже мой, сколько грехов на счету графьев и князей, бояр и дворян, но разве их считают сегодняшние потомки, остатки аристократии, когда, гордясь, говорят: «Я из рода Нарышкиных! Я из семьи Воронцовых-Дашковых! Я из Закревских!»

Давно ли они скрывали благородное происхождение?

Наиболее смелые, вроде Евгения Джугашвили, гордятся сегодня именем Сталина. Наиболее совестливые из Аллилуевых хотели бы забыть это имя. Но кто из них прав? Каждый по-своему.

В сущности, все мы — заложники власти, жертвы фанатизма Ленина, жестокости Сталина, непоследовательности Хрущева, неподвижности Брежнева, легкомыслия Горбачева, амбициозности Ельцина. Кто следующий?

По убывающей?

По убывающей… Нет.

Мой учитель, Михаил Трофимович Панченко, рассматривая столетие как временной цикл, имеющий соответствия с временами года, разделял век на четыре части.

Первая четверть — осень, рождение эпохи, торжество глобальных идей.

Вторая четверть — зима, перерождение эпохи, торжество социальных идей.

Третья четверть — весна, возрождение эпохи, торжество коммунальных идей.

Четвертая четверть — лето, вырождение эпохи, торжество индивидуальных идей.

Если творчески отнестись к этой схеме и увидеть подвижность и перетекаемость процессов, а также попытаться посмотреть на людей в соответствии с четырьмя временами века, то нетрудно заметить, что масштабы личностей находятся в прямой зависимости от своей эпохи, хотя меры добра и зла в каждом отдельном случае распределяются сугубо индивидуально.

Крупская, с ее закабаляющей страстью построить в России царство свободы, с ее титанической оргработой и одиннадцатью томами сочинений, как ни относись к ней сегодня, недостижимо огромна в сравнении с Горбачевой, миловидной женщиной, возжелавшей построить у нас заграницу.

Бездетность Надежды Константиновны и Владимира Ильича символична: они породили век, сотворили всех нас — у них не могло быть обыкновенных деток. Кстати, и в других столетиях люди, сотворившие век, как правило, или бездетны, или трагичны в детях. Бог не дает им возможности благополучно продлить себя в прямом потомстве.

Александр I — одинок; Петр I, похоронив десять детей, опоминается лишь в бездетной Елизавете Петровне; Василий III лишь под конец жизни становится отцом, и то сомнительным; Иван Грозный, чье потомство иссякает к исходу XVI века; безличное смутное время XVII века по определению бездетно; Василий I и его жена София дают слабого потомка, и положение XV века выправляется лишь во время эпохи Возрождения, когда правит Иван III.

XX столетие, принесшее человечеству невиданный технический прогресс, ни на шаг не продвинулось к человечности, и та слеза ребенка, о коей болело беспокойное сердце Федора Достоевского, продолжает дрожать на ресницах детей Кремля, кто бы они ни были: Светлана Аллилуева, при многочисленных потомках одиноко доживающая свой век среди бархатистых просторов Корнуола, ее ровесница из Рязани, мешком выращенной ею картошки подкармливающая детей и внуков, опять не дождавшаяся пенсии за самоотверженный труд на производстве, которого уже нет, или годящийся им в правнуки вчера родившийся мальчик, которому суждено на новом витке земной истории повторить то, что уже было в первой четверти XX века…

Не найдя ответа на вопрос «кто виноват?», ищем его в вопросе «что делать?».

* * *

Завершилось последнее десятилетие двадцатого века. Конец спирали. Пора внуков. Внуки века не оглядываются, чтобы понять, осмыслить, оправдать и осудить, не слишком интересуясь прошлым.

Старо. В веках внуки не желали осмысливать опыт поколений, оттого, становясь дедами и отцами нового столетия, совершали одну и ту же дедовскую и отцовскую ошибку. Какую?

История учит лишь историков. Творцы времени желают получить свой опыт. До них ничего не было — после них хоть потоп.

А если в самом деле потоп?

Стоп.

Пока мы, дети века, еще живы и помним прошлое, не все потеряно.

Ошибка, которую можно исправить… Какая?

Все та же: мы говорим «деды, отцы», будто не было за нами бабок и матерей. Были — веками в тени, на подхвате, исподволь помогали дедам и отцам в их жестоких мужских делах и несли страдания на равных.

Дети и внуки, восходя из ребяческой бесполости, живут по той же схеме.

Женщина ХХ века сильна, как никогда прежде. Она — всюду. Выполняет общественные функции не хуже мужчины. Все, кроме одной: у нее нет возможности со-решать государственные дела: запрещать войны, помогать в экономике, следить за этикой и экологией. Все, что делает она на этих поприщах, подчинено мужскому диктату. Вот — ошибка.

Как исправить?

Убывание окончено — новый век начинает нарастать. Мужчина и женщина могут вглядеться друг в друга. Ведь на земле есть только двое. Остальное надумано: партии, «измы», противостояния. Вдвоем мы создаем семью. Однобокое, холостяцки устроенное общество разрушает ее. Как исправить?

Не вместо мужчин — женщины во власти, а вместе с мужчинами. По образу семей созданные формы властных структур. Тогда и нравственные обличья людей наверху не будут уродливы. И кремлевские дети будут иными.

* * *

Утопия? Нет. Если все мы в этой стране были в XX веке изначально дети Кремля — с привилегиями и без оных, рожденные великим и страшным временем — и все, что происходило за стенами Кремля, происходило с каждым из нас, то у новых детей есть надежда: заглянув внутрь зубчатых стен, нетрудно понять, чего в будущем следует опасаться, а что — предупредить.

Каждый может сделать это сам. Время XXI века соберет всех вместе, если политико-экономические мужские противостояния или астероид «Икар» не уничтожат нашу цивилизацию.

Прощайте…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.