Глава 7. Солнце заглядывает даже в крысиные норы

Глава 7. Солнце заглядывает даже в крысиные норы

По меркам Лагеря 14 сокамерник Шина был человеком очень старым. Ему было около 50. Он отказался рассказывать, за что его посадили в подземную тюрьму, но упомянул, что находится в ней уже много лет и очень соскучился по солнцу.

Он был похож на скелет, обтянутый бледной задубевшей кожей. Звали его Ким Чжин Мён, но Шину он сказал называть его просто Дядюшкой.

Первые несколько недель Шин был не в состоянии вести беседы. Его била жестокая лихорадка, и он, свернувшись калачиком на холодном полу, ждал, что вот-вот распрощается с жизнью. Он не мог есть и позволил соседу съедать свою пайку. Дядюшка так и делал, но только до тех пор, пока у мальчишки снова не появился аппетит.

А пока Дядюшка взялся выхаживать Шина, словно заправская медсестра.

Трижды в день, когда им приносили еду, он устраивал санитарные процедуры, используя для обработки воспалившихся волдырей деревянную ложку.

– Тут у тебя полным-полно гноя, – сказал он Шину. – Я буду соскребать его ложкой. Придется потерпеть.

Потом он дезинфицировал раны, втирая в них соленую капустную похлебку. Он массажировал Шину руки и ноги, чтобы в них не атрофировались мышцы. Чтобы в раны не попадали моча и экскременты, он подставлял Шину ночной горшок и держал мальчика на руках, пока тот справлял нужду.

По прикидкам Шина, такое лечение заняло около двух месяцев. Дядюшка делал все настолько умело и уверенно, что у Шина сложилось впечатление, что он занимался этим далеко не в первый раз.

Время от времени до их камеры доносились вопли и стоны из пыточной комнаты с лебедкой, которая, судя по всему, находилась чуть дальше по коридору.  Тюремные правила запрещали общение между заключенными, но камера была настолько мала, что лежать на полу они могли, только прижавшись вплотную друг к другу.  В результате они переговаривались едва слышным шепотом. Позднее Шин выяснил, что охранники знали об этих беседах.

Шину казалось, что Дядюшка находится на каком-то особом положении и пользуется у охранников авторитетом. Они стригли ему волосы и даже на время давали ножницы подстричь бороду. Когда он спрашивал, ему говорили, какое сейчас время дня или ночи. Надзиратели давали ему дополнительный паек, которым он часто делился с Шином.

– Парень, тебе еще жить да жить, – говорил Дядюшка. – Не теряй надежды, ведь, как говорят, солнце заглядывает даже в крысиные норы.

Мальчик выжил только благодаря медицинским знаниям и доброте Дядюшки. Лихорадка со временем отпустила, в голове прояснилось, а ожоги превратились в шрамы.

Шин впервые в жизни столкнулся с человеческой добротой и даже не мог выразить словами свою благодарность. Тем не менее такое отношение к себе ставило его в тупик. Он не верил, что мать не даст ему умереть с голоду. Он никому не доверял в школе (единственным исключением, наверное, был Хон Сен Чо) и сам не упускал случая настучать на своих одноклассников. Так что от всех окружающих он ждал только зла и предательства. Но Дядюшке за время их совместной жизни в камере удалось медленно изменить мировоззрения Шина. Старик часто жаловался на одиночество и, казалось, был искренне рад возможности поделиться с кем-то своим куском. За весь этот период он ни разу не рассердил Шина и не напугал его.

Тюремная рутина и условия жизни после допросов и пыток, через которые пришлось пройти Шину, оказались на удивление сносными. Ну, конечно, если не считать криков, периодически долетавших до их камеры из пыточной комнаты в конце коридора.

Еда была совершенно безвкусной, но ее было достаточно. Их не отправляли на опасные работы на улицу и не заставляли выполнять почти нереальные ежедневные трудовые нормы. Шину впервые в жизни не нужно было трудиться с утра до вечера.

Когда Дядюшка не был занят лечением Шина, он, казалось, просто отдыхал. Он ежедневно делал в камере зарядку. Он стриг Шину волосы. Он был великолепным рассказчиком и поражал Шина своим знанием Северной Кореи. Особенно если разговор заходил о еде.

– Дядюшка, расскажи мне что-нибудь интересное, – просил его Шин.

Старик начинал описывать, как выглядит и пахнет еда за заборами из колючей проволоки, какая она на вкус. Дядюшка с такой любовью описывал жареную свинину, вареную курицу и устрицы, которые можно собирать и есть на берегу моря, что у Шина всякий раз просыпался волчий аппетит.

По мере выздоровления Шина охранники стали все чаще забирать его из камеры. Теперь они знали, что Шин продал своих родных, и требовали, чтобы он доносил на старика.

– Мы знаем, что вы разговариваете в камере, – говорили надзиратели. – Что он тебе рассказывает? Не скрывай от нас ничего.

Когда Шин возвращался в камеру, Дядюшка непременно интересовался:

– О чем они тебя спрашивали?

Оказавшись между двух огней, Шин предпочел говорить правду и тюремщикам, и своему спасителю. Он сказал Дядюшке, что охранники потребовали на него доносить, и старика это нисколько не удивило. Он продолжал развлекать Шина длинными рассказами обо всяких вкусностях, но никогда не выдавал никакой биографической информации, не упоминал своих родных и не говорил о политике.

По речи Дядюшки Шин догадался, что он был хорошо образованным человеком и некогда занимал какой-то важный пост. Но это были только догадки.

Хотя разговоры о побеге из Лагеря 14 считались тяжким преступлением, фантазировать о том, какая наступит жизнь, когда власти решат отпустить зэка на волю, не запрещалось. Дядюшка сказал Шину, что в один прекрасный день им обоим обязательно дадут свободу. Но до тех пор, говорил он, у них есть священная обязанность оставаться сильными, жить как можно дольше и никогда даже не задумываться о самоубийстве.

– А ты как думаешь? – спрашивал после этих слов Дядюшка. – Ты веришь, что я тоже смогу дожить до освобождения?

Шин в этом сильно сомневался и каждый раз предпочитал промолчать.

И вот наступил день, когда охранник открыл дверь их камеры и вручил Шину школьную форму, в которой его привезли в подземную тюрьму.

– Переоденься и побыстрее выходи из камеры, – сказал он.

Переодеваясь, Шин спросил у Дядюшки, что будет дальше. Старик заверил мальчика, что ему ничего не грозит и что совсем скоро они с ним встретятся наверху.

– Дай-ка я тебя обниму, – сказал он, крепко сжимая в своих руках руки Шина.