ВЕТЕРАН

ВЕТЕРАН

9 мая ровно в восемь утра кот Шкет привел кота Афоню в мою комнату и велел ему: «Скажи». (Сам он мяукает тоненько и тихо.) Афоня мяукает басом.

— Ребята, совесть имейте, сегодня Великий праздник. Давайте поспим еще часок, — взмолился я.

Ребята не согласны, настаивают: «мяу! и мяу!» Отправился с ними на кухню. Идем — Афоня, как всегда, впереди, слева. Шкет, как всегда, чуть сзади — справа. Открываю холодильник: сациви, лобио — все есть, а котам — ничего! Смотрю в «пенал» (кухонный шкаф) — и в «пенале» только «Китикет» из кролика, тот, который они терпеть не могут. Ну я извинился перед котами и пошел в рыбный магазин на Покровке (он всегда открыт) покупать для них еду. Продавщицы в моем отделе не было. Я сказал кассирше:

— С праздником. Отдел для котов работает?

— И вас с праздником. Работает. Она сейчас выйдет.

Жду. Открылась дверь, вошли двое — высокий, худой, сгорбленный старик в широком бежевом плаще и зеленой шляпе, за ним другой старик в кожаной курточке, сморщенный, маленький, носатый.

У высокого очень знакомое лицо. На кого же он похож?

Старики прошли в гастрономический отдел, встали в очередь. И я вижу, что длинный пристроился к пожилой женщине и начал дрожащими пальцами открывать замок ее сумочки. На тыльной стороне ладони наколка — солнце, уходящее за горизонт.

«Господи, неужели это Витька-Ботаник?!»

И сказал громко:

— Извиняюсь! В этом отделе продавщица когда-нибудь появится?!

Все, кроме стариков, посмотрели в мою сторону.

— Мужчина, я же вам сказала, сейчас подойдет, — сказала кассирша.

Пожилая женщина, увидев за собой стариков, на всякий случай переложила сумку в другую руку. Длинный что-то спросил у продавщицы и пошел. В дверях он оглянулся, бросил на меня недобрый взгляд, и они со спутником вышли. Точно — Ботаник!

До войны у нас был управдом по кличке Окунь. Окуня не любили, потому что он, как понятой, присутствовал на всех арестах — а арестовывали тогда в нашем большом доме часто. А сын депутата Витька-Ботаник (у него недавно посадили дядю — красного командира) стал писать на стенах и заборах: «Окунь — глупая рыба». Окунь застал его за этим занятием, хотел схватить, но Ботаник увернулся и побежал. Окунь — за ним.

В то время рядом с нашим домом строили здание наркомата угольной промышленности (сейчас это Министерство авиации, а двор — часть проспекта Сахарова). Ботаник вбежал в строящееся здание и понесся вверх по лестнице. Окунь не отставал. На четвертом этаже лестница кончилась, и Ботаник помчался по бесконечным комнатам (дверей еще не было). В одной из комнат был какой-то деревянный помост. Ботаник пробежал по нему и…

Дальше случилось то, что потом еще долго обсуждали в нашем Уланском переулке и в окрестностях кинотеатра «Уран». Все, кто был тогда во дворе, в том числе и я, увидели, как из проема окна на четвертом этаже, окон тоже еще не было, вылетел Ботаник! Упал на кучу строительного песка, скатился, вскочил и побежал!

Ботаник остался цел и невредим. А Окуня с сердечным приступом увезли в больницу.

Нелли Калашникова из второго "Б" сказала, что Окунь не такой уж гад, как многие думают, и исправила: «Окунь — глупая рыба», на «Окунь — чуткая рыба». Ботаник, когда увидел это, рассердился и пошел «закатать Нельке в лоб». Но получилось наоборот. Нежная худенькая Нелли и ее подруга Лидка Лизякина разбили Ботанику нос и выбили зуб.

И депутат сказал Ботанику: «Ты, сынок, с четвертого этажа прыгай. Это у тебя лучше получается».

А в начале войны посадили и отца-депутата.

С первого по третий класс Витька-Ботаник был хорошим учеником — твердым четверочником. Он был всегда аккуратно одет — в рубашке и выглаженном пионерском галстуке. Ему давали с собой вкусные завтраки (пирожки и сосиски), а он ими делился со всеми. Учителя любили Ботаника. Он не был образцовым учеником, но почти всегда знал уроки, читал стихи в самодеятельности и занимался спортом — быстрее всех бегал стометровку. И физрук говорил, что если он не будет лениться, из него выйдет толк.

Война застала меня в Тбилиси. Когда я вернулся в сорок третьем, Витька-Ботаник был уже совсем другой мальчик. Он вытянулся — стал самым длинным в классе, на руке у него появилась наколка — солнце, уходящее за горизонт, во рту — две белые фиксы (стальные коронки). В школе появлялся редко. Один раз он пришел со звездой Героя Советского Союза на ватнике. (Во время войны в школе не топили, и мы в классе сидели в пальто.) Никто ему ничего не сказал: его побаивались и ученики, и учителя. Витька-Ботаник стал карманником.

Когда выпал снег, Ботаник появился в огромных валенках. Сказал, что эти валенки он выменял на кирзовые отцовские сапоги, и объяснил, что если засекут, он выскочит из валенок и убежит: босиком его никто не догонит. Но валенки ему не помогли, и в сорок четвертом он оказался в колонии для несовершеннолетних. Встретил я Ботаника только в пятидесятом году в метро, когда ехал на стройку МГУ, где у меня была практика. Ботаник почти не изменился. Был таким же худым, только стал еще выше, татуировок на руках прибавилось, и коронки у него во рту теперь были не стальные, а золотые. Ботаник рассказал, что уже трижды сидел — в Москве, на Украине и в Узбекистане. Но сейчас все, завязал. Ищет работу. Говорил он отрывисто, нехотя, в глаза не смотрел, и я понял, что он не очень-то рад встрече. Я ему написал свой телефон, сказал «звони» и на станции «Университет» вышел.

И вот 60 лет Победы. Сегодня соберутся ветераны, те, что остались живы. И будут их чествовать за ту Великую Победу и говорить, что виноваты в том, что недостаточно уделяют им внимания и заботы. А кто вспомнит про Ботаника?

9.05.05.