КРЕЩЕНИЕ

КРЕЩЕНИЕ

Июньское утро, полное света, птичьего щебета и запахов цветущей земли…

Если взглянуть с нашего, тринадцатого, этажа вниз, то кажется, будто дом плывёт по белым волнам… – по кронам белопенных каштанов, яблонь и рябин… Так было год назад, когда об этом дне только мечталось, – так и сейчас.

Запомним этот день: 28 июня 1990 года.

На чистом голубом горизонте приветственно белеет Куркинская церковь. Утренний взгляд на Куркинскую церковь – как коротенький диалог с Богом.

Тебе полгода. Ты спишь на лоджии, спелёнутая цветочными запахами и свежим ветерком, дующим с канала. Спишь, не ведая, что в комнате в это время совершается великое приготовление…

Каптеревский стол выдвинут на середину. И на него водружена – КУПЕЛЬ! Большой сверкающий таз, с разбросанными по кромке красными и синими звёздочками астр…

Однажды этот таз уже служил купелью. Тринадцать лет тому назад в него окунали девятимесячного Антона…

Пришли наш Феликс и наша Клер. Приехал священник. Он молод, он монах, у него ласковые, весёлые глаза. Его зовут отец Константин. Облачившись в рясу, он качается в кресле-качалке, пока мы суетимся в последних приготовлениях… Свечечки, рубашечка, простынка, ножнички…

Наконец, всё готово, и я вношу тебя с лоджии. Ты с удивлением всматриваешься в незнакомые лица, которые все с улыбками обращены к тебе.

Тихая и чуткая, сидишь у меня на коленях.

Начинается одно из величайших и непостижимых таинств – рождение человека во Христе. Твой второй день рождения, доченька. Все мы ужасно волнуемся – пятеро взрослых. Спокойнее всех Антон. Не считая своего собственного крещения, это – первое, на котором он присутствует. Жадно впитывает происходящее.

С такой же жадностью впитываешь всё происходящее и ты, моя девочка. В последние минуты своего язычества…

Огоньки свечечек трепещут в прозрачном воздухе маленькой церкви, которой стала наша комната. Ласковый голос отца Константина обретает таинственную силу…

Звучат молитвы. Старые добрые молитвы, которые звучат на земле уже почти две тысячи лет… И наш общий Отец, Который всегда слышит их, и Который не может не откликнуться на них, – незримо присутствует среди нас в нашем маленьком храме.

Потоки солнечного света просвечивают воды тихой купели… Тяжёлый серебрянный крест опускается в купель…

И вот уже… – это воды священного Иордана!

Невозможно постичь умом, но можно только принять благоговейно, принять и почувствовать:

да! с этой минуты – это воды священного Иордана плещутся в маленькой купели…

да! это воды реки, не знающей границ и берегов, без труда входящие в любой дом, в любой водоём…

да! это воды древнего Иордана, помнящие Иоанна Крестителя и Христа – как будто это было всё вчера…

И вот уже священник берёт тебя от меня, коротким всхлипом выразившую своё удивление. Но тут же притихшую. И окунает тебя в священные струи Иордана… Трижды поливая на русенькую вихрастую головку, смывает с тебя язычество и незнание, приобщая к несметной семье входящих в эти воды до тебя…

Что происходит в эти мгновения в твоей душе, – об этом знает только твоя душа и Бог. И когда локонок твоих волос, запечатанный воском, окунается в купель… и когда твои крёстные несут тебя вокруг купели… – только твоя душа и Бог.

Потом тебя опять вручают мне.

Вот ты и христианка. Теперь мы с тобой не только мать и дочь, теперь мы ещё и сёстры. Здравствуй, сестра моя во Христе Ксения!

Но это – только начало пути…

И отец Константин говорит нам напутственные слова. Он говорит о трёх рождениях человека. О том, что через два рождения ты уже прошла. А впереди у тебя, так же, как у каждого из нас, – третье рождение: смерть. И наш, родительский, долг помочь тебе приготовиться к третьему рождению…

При этих словах сердце моё больно сжимается.

И больно смотреть на Клер…

Господи, почему так больно? Неужели вера моя так слаба?… Укрепи, Господи. Дай сил на все испытания, которые ты уготовил нам. И даруй нашей девочке жизнь долгую! Пусть она живёт долго и счастливо, Господи!

* * *

“10 августа 1990 года.

Милый, милый Володя!

Ничего не знаем о тебе. Дозвониться невозможно. Добраться пока тоже…

Надеюсь, ты не в обиде на меня (на всех нас) за редкость наших писем. Они пишутся! Они идут к тебе! Ты должен это чувствовать. Пожалуйста, чувствуй, ладно?

Немного о нашей жизни. Она остаётся пока очень напряжённой (хотя и радостной – это само собой). Ксюша растёт… Уже сидит, уже лепечет, свистит, фырчит, напевает свои чудесные вокализы… Уже говорит “папа”, чем вводит адресата в счастливый транс. Обожает Антона. Обожает колотить по клавишам компьютера и внимательно смотрит при этом на экран: что там изобразилось? Умна, любознательна, приветлива. Ах, Володечка, как хотелось бы, чтобы ты её увидел! Она бы тебе очень понравилась. В неё невозможно не влюбиться! Это такое невероятное сероглазое существо с каштановым хохолком. Именно СЕРОглазое. Не сине-, не голубо-, а СЕРО!… Я таких серых глаз в своей жизни ещё не видела! Это о Ксюшиных глазках поёт Новелла Матвеева:

“А под этим капюшоном,

Синим снегом опушённым, –

Как стальная полоса –

неподкупные глаза…”

Это – о нашей Ксюше.

И при этом – море лукавства и самых чудесных, неотразимых улыбочек…

А напряжёнка наша – от Ксюшиного сна. Точнее – от НЕСНА. Почти не спит днём. (А ведь она ещё маленькая, ей нужно спать). Точнее – спит, но такими крошечными квантами, и так чутко, так прозрачно… – Нельзя рядом с её колясочкой ни вздохнуть, ни шевельнуться. А вечерами – головные боли и слёзы, конечно; а вечерами я часто с нею одна (ведь Гавр допоздна работает, а Антончик бегает на каратэ). Рыдающий, изнемогающий от усталости и от невозможности уснуть ребёнок на ОДНИХ руках… (При этом надо изловчиться приготовить ужин и ей, и всем нам. И ещё много-много другого).

Антон тоже был на одних моих руках и тоже мало спал днём, но зато, начиная с полугода, от “отключался” в восемь вечера и уже спал до утра. Так что весь вечер был мой: можно было успеть и всё по хозяйству, даже в магазин сбегать, и поработать тоже. И курсовую написать. И дневник его я писала регулярно. А сколько читать приходилось!… Ведь когда он родился, я была только на третьем курсе. Так что институт мы одолели вместе.

Ксюня же засыпает в одиннадцатом часу. Вчера вот – в одиннадцать. И я после этого уже мало на что способна, хотя ещё уйма дел каждодневных, точнее – еженощных… Спать ложусь часа в два. И это при том, что ребята мои мне помогают, но всё равно – много чисто женских дел.

Как наладить Ксюшин сон? – Не знаю. Мы делаем всё возможное: хороший доктор (внук доктора Гааза!) + лекарства + хорошая массажистка + гуляния + купания и т.д. Но результаты пока мало ощутимы. Хотя… кто знает? Кто знает, как было бы, если бы мы не старались?…

Только не подумай, Володечка, что я жалуюсь! (Разве можно жаловаться на СЧАСТЬЕ?) Просто обрисовываю пунктиром сегодняшнюю свою ситуацию: Ксюшина бессонница – мой недосып – моя обострившаяся язва – мой разгулявшийся остеохондроз – Антошин переломный возраст… И т.д. Плюс хозяйство, кухня и т.п.

Ты спросишь: успеваю ли я при этом работать?

Если считать, что писательская работа – это прежде всего работа думательная, мыслительная, – то я работаю круглые сутки. С этим всё в порядке. Только вот записать пока что не представляется возможности…

Но зато мы с Антоном ездили на Ипподром в школу верховой езды! Прошли теоретический курс; и Антон даже оседлал и взнуздал своего вороного Барона и ездил на нём! То есть – скакал. А я к своей Бритве даже не подошла… Ну, не могла я подойти к лошади по имени Бритва! (Да, Володя, струсила. Видимо, сработал инстинкт самосохранения кормящей матери). Но теоретический курс я прошла. И квиточек, по которому мне в любой день дадут лошадь для скаканья, у меня есть!…

А ещё Антон увлёкся каратэ (после моих многолетних призывов заняться спортом), и уже через месяц так преобразился!

А Саньку – практически не видим. Увы! То есть совершенно! За полгода выбрался к нам на пару часов. Это, конечно, маловато для полноценного общения. Зимой был весь в учёбе, летом – в экспедициях: вернувшись из Крыма, тут же уехал в Хибины; вернувшись из Хибин – уехал в Боровск. Мы, конечно, понимаем, что это – нормальная юношеская ненасытность и жажда побывать везде и всё успеть, – но всё равно очень скучаем по нему и грустим, что он взрослеет и мужает вдали от нас… Быть родителями – не только радостно, но и больно.

Зато Анюта общается с папочкой каждый день, будучи его подчинённой. Но здесь, на Речвоке, мы видим её не так часто, как прежде…

А Гавр в настоящий момент весь в журнале, который он делает… с Анютой и Феликсом! Так их жизнь всех свела на одной работе. Наш Феликс ещё и художник, его взяли в журнал художником. И хотя журнал не очень большого объема и чисто программистский, но всё равно – ЖУРНАЛ! А у Гавра никакого опыта пока журнально-издательской деятельности. Для него это всё ново и неожиданно; он надеялся НЕ быть главным редактором; но судьба повернула в эту сторону.

Тебе, Володечка, от него ОГРОМНЫЙ привет! Могу засвидетельствовать: твой крёстный тебя очень любит. И я. И все мы. И Ксюша, конечно! Она эту любовь к тебе всасывает с молоком матери.

Хочу получить от тебя письмо. Это надо же: всего два с половиной часа езды – и полная невозможность повидаться! (Пока что).

Привет всем вашим от всех нас.

Обнимаю тебя."