2. Портрет
2. Портрет
Опытные психиатры часто ставят диагноз своим пациентам по выражению лица, мимике, артикуляции, особенностям идеомоторики. Болезнь любая, а тем более психическая, накладывает неизгладимый отпечаток на внешний облик больного. Как же выглядел и как же вел себя великий писатель?
Предоставим слово исследователю творчества Ф. М. Достоевского Игорю Гарину.
«Самый необычный из всех типов русской интеллигенции – человек из подполья, – с губами, искривленными вечной судорогой злости, с глазами, полными любви новой, еще неведомой миру, с тяжелым взором эпилептика, бывший петрашевец и каторжник, будущая противоестественная помесь реакционера с террористом, полубесноватый, полусвятой Федор Михайлович Достоевский…» (Д. С. Мережковский)
«Его называли сумасшедшим, маньяком, отступником, изменником, приглашали даже публику посмотреть портрет Достоевского работы Перова как прямое доказательство, что это сумасшедший человек, место которого в доме умалишенных» (В. С. Соловьев).
«Его глубоко посаженные глаза и сведенное судорогой лицо с первого взгляда свидетельствовали о том, что перед нами мятущийся гений, перенесший долгие испытания» (Луи Леже).
«Взгляните в лицо Достоевского, наполовину лицо русского крестьянина, наполовину – физиономия преступника, плоский нос, маленькие бурящие глаза под веками, дрожащими от нервозности, этот большой пластически вылепленный рот, который говорит о бесчисленных муках, о глубокой, как пропасть скорби, о нездоровых страстях, о бесконечном сожалении и страстной зависти» (Георг Брандес).
Когда какая-нибудь мысль приводила его в гнев, то вы готовы были поклясться, что встречали эту физиономию на скамье подсудимых или среди бродяг, просящих милостыню у ворот тюрьмы (Э. М. де Вогюэ).
Эти высказывания невольно вызывают в памяти теорию небезызвестного Чезаре Ломброзо.
Но Достоевский рисуется и другим:
«Я видела перед собой человека страшно несчастного, убитого, замученного. Он имел вид человека, у которого сегодня – вчера умер кто-либо из близких сердцу; человека; которого поразила какая-нибудь страшная беда» (А. Г. Достоевская).
«Это лицо сразу и навсегда запечатлевалось в памяти, оно носило на себе отпечаток исключительной духовной жизни. Замечалось в нем и много болезненного – кожа была тонкая, бледная, будто восковая» (В. С. Соловьев).
«Это был очень бледный – землистой, болезненной бледностью – немолодой, очень усталый или больной человек с мрачным, изнуренным лицом…» (В. В. Тимофеева).
«Его проницательные небольшие серые глаза пронизывали слушателя. В этих глазах всегда отражалось добродушие, но иногда они начинали сверкать каким-то затаенным, злобным светом» (Н. Н. Фон-Фохт).
«Как бы озаренное властной думой, оживленно-бледное и совсем молодое лицо, с проникновенным взглядом глубоких потемневших глаз, с выразительно-замкнутым очертанием тонких губ, – оно дышало торжеством своей умственной силы, горделивым сознанием своей власти…Это было не доброе, и не злое лицо» (В. В. Тимофеева).
«Роста он был ниже среднего, кости имел широкие, голову пропорциональную с очень развитым лбом, глаза небольшие светло-серые, и чрезвычайно живые; губы тонкие и постоянно сжатые, придававшие всему лицу выражение какой-то сосредоточенной доброты и ласки; волосы у него были совсем светлые, почти беловатые и чрезвычайно тонкие или мягкие, кисти рук и ступни ног примечательно большие» (С. Д. Яновский).
Так, где же настоящий Достоевский? С одной стороны чуть ли не врожденный преступник, с другой – страдалец, вызывающий жалость у окружающих, с третьей – глубинный мыслитель, «…пловец страшных человеческих глубин, провидец тьмы, рудокоп души» (Ю. Айхенвальд).
Вот в этом-то и заключается полифония характера писателя, своеобразного мозаичного панно.
Да и каждый свидетель, рисуя портрет Достоевского, вносил свои, особенной краскою светящиеся, недобрые или восторженные мазки.
Святой и грешный – таков образ Достоевского и больше к этому прибавить нечего.
Теперь следовало хотя бы коснуться психопатологической симптоматики персонажей произведений Достоевского.
Профессор В. Ф. Чиж пишет: «…обращает внимание, что Достоевский описал большее количество душевно-больных, чем какой-либо другой художник в мире».
Из более ста персонажей, по мнению В. Чижа, сколько-нибудь очерченных у Достоевского, более четверти – душевно-больные; такого соотношения нельзя найти ни у кого.
Разнообразные проявления эпилепсии описаны у Нелли («Униженные и оскорбленные»), Мышкина («Идиот»), Кириллова («Бесы»), Смердякова («Братья Карамазовы»).
Создавая свои произведения, Достоевский в то время еще не имел понятия ни о психопатиях, ни об акцентуациях характера. Но мастерский рисунок патологических характеров своих персонажей легко уложился в рамки теории К. Леонгарда об акцентуированных личностях впервые описанных им только в 1964 году.
В большой по объему классификации К. Леонгарда мы найдем эмотивных (Соня Мармеладова), гипертимических (Катерина Осиповна из «Братьев Карамазовых»), аффективно-лабильных (Разумихин – друг Раскольникова), экзальтированных (Катерина Ивановна из «Братьев Карамазовых»), демонстративных (Федор Павлович Карамазов), параноических (Раскольников, жена Мармеладова), возбудимых (Дмитрий Карамазов) и пр. пр.
Откуда это, предвосхитившее современную психиатрию, знание глубин человеческих характеров, писателя не знакомого даже поверхностно с теоретической психиатрией? И это еще одна загадка «сумрачного» писателя.
Справедливо пишет психиатр 30-х годов прошлого века В. И. Финкельштейн (цит. по О. Н. Кузнецову):
«Произведения Достоевского еще и поныне остаются настольной книгой русских психиатров, ибо даже самое тщательное изучение многотомных трудов корифеев мировой психиатрии, давших добросовестное, но сухое описание психопатологических форм и состояний, ни в коей мере не сможет заменить изучение трагических образов Достоевского, этой непревзойденной ценности в познании человеческой души».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.