НЕ ЗАБЫТЬ:
НЕ ЗАБЫТЬ:
Иксик в руках у папы. Иксик, дрыгающий голыми ножками, – в папиных ладонях. Весь (со всем своим дрыганьем!) уместившийся в двух папиных ладонях, как в тёплой раковине…
Вот какой крошечный Иксик.
* * *
“А это пришёл наш братик. Он чем-то огорчён. Нет, он просто задумчивый…”
Он садится на краешек тахты, на которой я пеленаю его сестру, и смотрит на неё долго и грустно.
– Такая маленькая… – сокрушённо говорит он. – Разве у нас с ней может быть что-нибудь общее в жизни?…
– Это, Антончик, от нас ото всех зависит, и от тебя тоже: будет ли у вас общее. Конечно, будет. Должно быть.
– Что?
– Жизнь. Сама жизнь. И ты для Ксюши будешь очень много значить.
– Откуда ты знаешь?
– По себе знаю. И не только по себе. Старший брат для маленькой сестры – главный авторитет. Главнее, чем родители. Она тебе будет рассказывать о том, о чём не расскажет нам. Родители всё-таки всегда немножко зануды в силу своего возраста… И потом: девочка, у которой есть старший брат, чувствует себя намного защищённее, увереннее.
– Да, я заметил: девчонки всегда хвастают: а у меня есть брат, у меня есть брат!
– Мне всегда не хватало брата. Даже и сейчас, хотя это и странно, может… А когда маленькая была, я его себе придумывала, ждала его, писала ему стихи…
– Ты у нас, мама, вообще романтическая натура. А скажи: почему у Ксюшки разные ушки?
– Понятия не имею. Наверное, Тот, кто лепил эти ушки, никак не мог решить: какое всё-таки лучше?
Мы смеёмся. И – опять вздох:
– И всё-таки ужасная разница в возрасте!
– А у нас с тобой ужасная?
Ты задумываешься. Пожимаешь плечами:
– Да вроде нет… Я так не ощущаю.
– И я не ощущаю. Так почему же у вас с Ксюней – ужасная? Если у нас с тобой двадцать четыре года, а у вас с ней всего четырнадцать!
– Ну, ладно. Поживём – увидим…
* * *
Первым нас посетил Юрий Михайлович. Наш семейный врач, наш любимый доктор, которого мы между собой ласково зовём – Юмих. Скоро четыре года, как он опекает нас. Уже не просто врач – друг.
…Все долгие и трудные месяцы ожидания Иксика он приходил по первому зову. Снимал боль. Разгонял страхи. Заряжал оптимизмом. Как будто подключал к невидимому, щедро бьющему источнику… И всё это – “мановением руки”. Руки у Юмиха замечательные! Они “видят” лучше рентгена. А от ладоней идут лучи горячей энергии!…И – целительнее всяких лекарств – спокойный, ласковый голос:"Посмотрите мне в глаза. Улыбнитесь! Вот так. Всё будет хорошо. Вы меня слышите?"
…Четыре года назад он поднял меня из мучительной безнадёжности, когда казалось: жизнь кончена. Нормальная человеческая жизнь. Каждое движение причиняло боль: трудно было пройти по комнате, не было сил стучать на машинке и даже водить ручкой по бумаге. А голова была как чугунная и давно уже не производила светлых мыслей – только мрачные. Разные врачи ставили мне разнообразные диагнозы, выписывали горы лекарств, но легче от этого не становилось. Становилось хуже.
Была весна. Но она проходила мимо меня: я не знала, выйду ли я когда-нибудь на улицу?…
И вот настало утро, когда я не смогла уже подняться с постели.
Тогда-то мы и позвонили этому доктору. О котором нам сказали: “Доктор уникальный”. И предупреждали: “Слишком загружен. По мелочам звонить не стоит”.
Но в то утро я сказала Гавру: “Всё. Звони”. И на первой же его сбивчивой фразе этот загруженный доктор перебил Гавра: “Говорите ваш адрес. Я выезжаю”.
И он действительно приехал. Высокий, большой человек, с нахмуренным, усталым лицом немолодого уже Челентано. Неторопливой походкой тяжелоатлета вошёл в комнату… Меньше всего он был похож на доктора.
Я оробела. “Ну, что тут с вами случилось?” – спросил он сурово, как папаша, который собирается задать трёпку. Я совсем растерялась… Что-то путано, извиняющимся тоном, стала объяснять. Ему было явно скучно слушать меня. Его словно бы даже дремота окутала от скуки. Нетерпеливо перебил: “Ладно! Я лучше сам вам расскажу, что с вами”. И – (дремотной скуки как ни бывало!) – пронзил меня взглядом-рентгеном…
Он рассказал всё. Это было невероятно. Он рассказал даже о том, о чём я сама уже не помнила…
А потом – произошло чудо.
В процессе сотворения этого чуда я ощущала себя кубиком Рубика – в жёстких руках, не знающих сомнения. Моё тело, уже столько месяцев не желавшее нормально двигаться, словно бы заржавевшее, – сейчас трещало, хрустело, ломалось, выпадало из одной плоскости в другую… Казалось: ещё чуть-чуть – и конец. Не выдержит сердце.
(Года через два я привыкну к этим поистине цирковым процедурам, но в тот, первый, визит Юмиха было по-настоящему страшно).
“Ну, вот я и поставил их на место, ваши позвонки, – сказал, тяжело переводя дыхание, доктор.- Вставайте, вставайте!”
И я – встала. Ошеломлённая тем, что после всего – жива!
“Ещё долго проживёте!”- сказал мой спаситель и… улыбнулся.
Улыбнулся – как будто снял с лица сумрачную маску; и лицо под этой маской оказалось удивительно добрым, даже нежным…
Проводив доктора, мы пошли гулять под ночным майским дождём… И танцевали под этим райским дождём! И голова моя была легка, как одуванчик!
Во дворах, в благоуханной тьме, ликовала черёмуха…
Прошло четыре года. Пациентами нашего чудесного доктора (Юмих может всё!) постепенно стали все наши дети, наши друзья и знакомые. Он не отказал ни разу.
В проницательности Юмиха мы за эти годы убеждались много раз. Убедились и ещё раз. Девять месяцев назад, когда Иксик только-только зачинался во мне, Юмих, взглянув на меня своим особым – пронзительным, пронизывающим взглядом, сказал с невозмутимой уверенностью: “Девочка”. “Мальчик!” – возразила я.
“Зачем вы со мной спорите? Я же знаю, что говорю”. – “Откуда, Юрий Михайлович?!” Он пожал плечами: “Этого я не могу вам объяснить. Просто вижу”.
ПРОСТО!
– Ну, вот видите, – сказал Юмих, входя и улыбаясь замечательной своей улыбкой, всегда такой неожиданной на строгом, почти суровом лице. – Вот видите. А вы со мной спорили.
Он подошёл к Ксюшиной кроватке, взглянул на нашу детку, прощупал своими чуткими руками пространство вокруг неё, пригладил его, точно воздушную гриву; прошёлся пальцами по невидимым силовым линиям, как по струнам… Посмотрел отрешённо куда-то в космос… И – улыбнулся – нам, напряжённо ожидающим. “Я же говорил, что всё будет нормально. Прекрасный полноценный ребёнок!”
Ещё он, правда, сказал про повышенное внутричерепное давление, но после слов “прекрасный ребёнок!” это нас не испугало. Тем более, что мы ещё не знали, чем это нам грозит…
Юмих посидел с полчасика, с улыбкой глядя на нашу суету с клизмочкой и прочим, дал несколько ненавязчивых советов и всё время восхищался ловкости, с какой папа пеленает дочку: “Гавр, я и не подозревал, что вы такая прекрасная нянька!”
Вспомнили и рассказали Юмиху историю, уже почти семейную легенду: о том, как у наших приятелей родилась дочка, и когда её принесли из роддома, Дуся, как и положено ей было по младенческому статусу, вскоре наделала в пелёнки. Лежала и ревела, а вокруг неё стояли и плакали мама, папа и дедушка. Никто не знал, что же теперь делать. Точнее – КАК делать.
Позвонили Гавру. Гавр приехал – и перепеленал.
Теперь – папа, мама и дедушка вспоминают то первое пеленание и смеются: “А не приехал бы Гавр, так до сих пор и лежала бы наша Дуся…”
Юмих тоже посмеялся. И неожиданно признался: “А я к своему Мишке боялся прикоснуться”.
Это было удивительно: всемогущий Юмих чего-то боялся!
Прощаясь, он приобнял нас совсем уж по-родственному, по-отечески. И мы – на мгновение – блаженно и благодарно ощутили себя детьми…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.