Александр Журбин На подиуме

Александр Журбин

На подиуме

«Тучи в голубом…» – песенку из «Московской саги» распевают нынче повсюду.

Автор ее, он же автор восьми рок-опер, в том числе наиболее прославленной – «Орфей и Эвридика», тридцати мюзиклов, в том числе прославленного – «Биндюжник и король», двухсот песен, трех симфоний, нескольких концертов, квартетов, квинтетов, ораторий и кантат, музыки к пятидесяти фильмам и сериалам, Александр Журбин приступает к организации «Фестиваля Александра Журбина».

Программа

– Саша, что нужно для того, чтобы прославиться? Сразу ориентировать себя на успех? Или работать и работать, а успех придет сам собой?

– Мне кажется, меньше всего надо думать о славе. Тех, кто старается прославиться, довольно много, они бегают по всяким телевидениям и радио в попытках прославиться, и как правило у них ничего не получается. Хорошо делать свою работу – эта мысль у меня была не с раннего детства, конечно, но как только я решил стать композитором. Я очень хотел стать композитором. Сразу. Никаких предпосылок для этого не было. Как всех, меня отдали в музыкальную школу, да мало ли детей отдают туда! Но меня очень увлекли биографии композиторов. Я читал биографии Моцарта, Рахманинова, Чайковского…

– Возможно, неосознанно ты закладывал какую-то программу?

– Возможно. Ну, представь себе, мальчик в провинциальном городе Ташкенте, в абсолютно немузыкальной семье, я не хочу обижать моих родителей, но что есть, то есть…

– Откуда же это пришло? С неба?

– Скорее всего. Какой-нибудь Женя Кисин, гениальный пианист, – откуда? Я знаю его родителей. Или гениальный скрипач Максим Венгеров из Новосибирска. Простые люди, ничего особенного. И вдруг ба-бах!..

– Говорят: господь поцеловал в макушку!

– Что-то такое… Я начал стараться хорошо делать свое дело. Я очень много работал. Я до сих пор много работаю. Я больше всего на свете люблю свою работу.

– Тебя часто видят на премьерах, в театре, в кино, ты, что называется, светский человек…

– Да, я светский человек и рад этому…

– И в то же время ты очень серьезный человек. Ты хорошо образован и в музыкальном смысле, и в общекультурном. Как в тебе все соединяется? Веселье и погруженность во внутренний мир?

– Я не знаю, как ответить… То, что я светский человек, какая-то малая, но просто наиболее заметная часть. Меня то по телевизору покажут, то на радио позовут, то в газете, то в журнале… Иногда в желтой прессе какую-нибудь гадость напишут, это тоже часть жизни, к сожалению. Но прежде всего я одержим работой. Все – часть профессии. Я – публичный человек, я выбрал для себя эту жизнь. И я как бы выставляю свою жизнь на подиум: смотрите, вот я так живу, вот моя жена…

– В каком-то смысле ты – артист?

– Да. Далеко не каждый, если говорить о коллегах-композиторах, ведет себя так. Скажем, Эдуард Артемьев, замечательный композитор, автор музыки ко многим фильмам, он принципиально не ходит ни на премьеры, ни на презентации. Он говорит: меня это не интересует. Я хожу, потому что меня интересует.

– Тебе это что-то дает? Какой-то обмен энергиями?

– Ну вот последние два вечера я провел в театре. Мало кто из моих коллег ходит в театр просто так. Я смотрел спектакль по рассказам Шукшина в исполнении Евгения Миронова и Чулпан Хаматовой. Мне это не нужно по работе. Но я это люблю. Мне интересно знать, что происходит в умах людей, которые меня окружают. Я всем интересуюсь и всюду бываю…

– Более того, отнимаешь хлеб у моих коллег по профессии: вел программу на телевидении, две программы на радио. Почему ты это делаешь?

– Мне интересно. Я беседовал со многими поэтами, драматургами, киноактерами, кинорежиссерами. И надеюсь, что я ни у кого не отбиваю хлеб…

– Это шутка.

– У меня свой хлеб, свой круг тем. Но все-таки мой приоритет – музыка, музыкальный театр. В этом, я думаю, я разбираюсь больше остальных, хотя бы потому, что я этому долго учился.

– Ты и диссертацию защитил…

– Да, и у меня есть набор знаний, который есть далеко не у каждого. А впрочем я беседую с любыми гостями, я любопытный человек.

– Я тоже любопытный человек, и меня занимает: как возникает музыка?

– Как ни странно, нет никакого однозначного ответа. Это достаточно таинственный процесс. Даже, я бы сказал, мистический. В какой-то момент вдруг что-то начинает происходить у тебя в голове… Мне тут же необходима нотная бумага. Потому что если рождается что-то, я должен немедленно это записать. Иначе улетит, забудется. Некоторые запоминают. Я не запоминаю, я должен записать. Мне не нужен никакой музыкальный инструмент. Я могу исписать несколько страниц довольно сложной музыки, при этом совершенно не прикасаясь ни к какому инструменту. У меня так же, как у шахматиста, который играет, не глядя на шахматную доску, а где-то в голове все это варит, – точно так же в голове варятся все эти комбинации звуков, тембров, ритмов и так далее. И я это должен сразу записать на нотную строчку. Но! Практически последние десять, может быть, двадцать лет я пишу музыку по заказу…

– Ты сорвал у меня с уст вопрос. Серьезный писатель не пишет прозу по заказу. Серьезный поэт не пишет стихи по заказу, может, только во времена Тредиаковского или Державина писали. А музыку пишут. Не ты один. Моцарт тоже писал…

– Моцарт, Бетховен, Чайковский, Стравинский, все писали по заказу. Это очень интересный вопрос. Вопрос творческой психологии. Звонят по телефону и говорят: нам нужно от вас получить… например, оперу. Или марш. Или веселую песню. Или, наоборот, грустную песню. Или гимн нашей корпорации. Все что угодно. И композитор, тут же ухватив суть, должен профессионально написать некоторое количество звуков разной высоты.

– Это такой возбуждающий фактор – заказ?

– Знаешь, да. Мне часто звонят и говорят: Александр, у меня есть замечательные стихи. Я говорю: прекрасно, а у вас есть заказчик на это произведение? К сожалению, нет. Извините, не смогу. Это моя профессия. Конечно, бывает, когда мои друзья-поэты, мои друзья-драматурги, с которыми я много лет знаком, предлагают мне либретто или стихи, и я могу что-то написать. Но это именно, когда ты с человеком в близких отношениях. Когда же приходит масса какой-то полуграфоманской литературы по Интернету, «напишите что-нибудь», я практически всегда отказываю. Это же для меня не хобби. Может быть, звучит жестко, но это так. Когда-то, когда я был совсем молодым, я мог себе позволить написать огромную партитуру без всякого заказа, даже не думая о таком слове. Но сегодня мы живем в мире, в котором уже нет времени на это. Знаешь, иногда спрашивают: что сначала – стихи или музыка? В Америке на этот вопрос отвечают четко: сначала контракт.

Америка

– Ты двенадцать лет прожил в Америке, уехав в 1990-м и вернувшись в 2002-м. Что с тобой Америка сделала?

– Знаешь, я Америке очень благодарен. Америка дала мне неоценимый опыт и такое знание мира, которого я бы никогда не получил, живя в России, даже если бы ездил туда на месяц, на два. Когда человек приезжает даже на полгода, он там живет как гость. У нас много таких: о, знаю я вашу Америку, бывал я в вашей Франции или в Англии!.. Двенадцать лет жить там как житель, как резидент, который платит налоги, имеет дело с уборкой мусора и так далее, – это совершенно другая вещь. Понимаешь эту жизнь изнутри. Я научился видеть, как устроен этот мир с точки зрения американского человека. А в Америке, и это ни для кого не секрет, все-таки самый лучший менеджмент. Америка – все-таки самая преуспевающая страна в мире. Несмотря на кризис. Не Европа, не Бразилия, не Китай, не Австралия – Америка. Там поразительно рационально все устроено. Абсолютно тупой клерк, сидящий в банке, в магазине или где угодно, свою тупость никак не может проявить, потому что ему просто нужно в нужный момент ткнуть кнопку. Он человек системы.

– Русские не устают себя сравнивать с американцами. Не устают смотреться в это зеркало, чтобы спросить: свет мой, зеркальце, скажи… Но ведь русский характер совсем другой. И когда ты говоришь о подобном механическом рационализме – необходимо ли нам и возможно ли для нас это? В нашем характере есть что-то, что вызывает дикую досаду, и что-то, что вызывает безумную нежность…

– Абсолютно с тобой согласен. Может быть, именно поэтому я после двенадцати лет жизни в Америке понял, что все-таки мое место в России. И очень рад, что нашел в себе силы вернуться. Это не такая простая вещь – психологически вернуться. Когда в тебе уже произошло какое-то перерождение. Ты уже привык к той стране. Вернуться обратно, нагонять поезд, который ушел далеко-далеко… Но я на это отважился и очень этому рад. Что касается ментальности – дело в каких-то самых глубоких основах. Америка замешана на протестантизме, это очень строгая, очень честная, позитивистская религия. Типа: улыбайтесь. Всегда улыбайтесь, всегда делайте хорошо, всегда делайте правильно. Казалось бы, что особенного? Но они этому следуют. Они всегда хотят, чтобы было хорошо.

– Форма держит содержание?

– Да, они с детства усваивают: не ври, не обманывай, если видишь, что кто-то плохо делает, сразу доложи об этом, потому что плохое может распространиться. Соседи не дают тебе спать – позвонить в ментовку, заложить соседей? У нас: ни за что. А у них это делается без всяких комплексов. Тут же накрывают шумную компанию, и больше она не шумит.

Россия и жена

– Что тебя потянуло обратно? Что у нас есть такого, чего нет нигде?

– Я думаю, я сюда приехал за любовью. Я приехал, потому что здесь очень много людей, которых я люблю, и очень много людей, которые любят меня. Мне этого в Америке ужасно не хватало. Это очень важно. Я не говорю о том, что меня узнают на улицах или уступают место в очереди. Это ерунда. Но когда я выхожу в большом концертном зале, даже не в Москве, а в Новосибирске, в Омске, в Челябинске, и меня встречают две тысячи человек, и я эти волны любви, идущие от них, ощущаю!.. В Америке никогда этого у меня не было и не будет. У моего сына, который уехал туда ребенком, есть шанс стать там знаменитым или просто любимым…

– Он ведь тоже музыкант.

– Он альтист, композитор, руководитель группы, и он уже сделал довольно большую карьеру, ему тридцать лет, а он уже довольно известный человек в Америке…

– И у тебя только что родился внук…

– Да, мы это эксклюзивно объявляем. Его назвали Вениамин. Или Бенджамин по-английски. Ему исполнился сегодня один день!

– Саша, ты сказал, что приехал за любовью. У писателя, у художника личная жизнь является каким-то материалом или источником письма. Не любовь публики, не любовь массы, а любовь женщины. Как любовь входит в жизнь композитора? Насколько я знаю, у тебя одна муза, одна жена, одна любовь…

– Это правда. Музыка, она не конкретна. Если я написал красивую мелодию, я могу сказать, что посвятил ее Ире, но доказать это невозможно. Но мне в моей жизни, действительно, повезло, и практически вся моя музыка за последние тридцать три года, которые мы вместе, так или иначе посвящена моей жене Ире. Я не пишу: посвящается…. Но это так. У нас такой интересный тандем. Она профессиональный литератор, переводчик, поэтесса, сейчас выпустила две книги прозы. Слова – ее профессия. А моя профессия – музыка, звуки. Но мы уже так переплелись, как два дерева, что я выпустил много книг, а она стала петь. Музыку она не сочиняет, музыкального образования никакого, ноль, но она стала очень понимать в музыке. Она слышит: о, симфония Брамса! Ира, откуда ты знаешь? Я знаю. Это удивительное взаимное прорастание. Я пишу какие-то свои тексты, даю ей читать… Композитору на самом деле женщина мешает. В каком смысле? Когда человек сочиняет, никто не должен быть рядом, я какие-то звуки издаю и не хочу, чтобы их кто-то слышал, это сугубо интимный процесс. К счастью, у нас достаточно большая квартира. Я в этом ориентируюсь на моего любимого композитора Густава Малера. Малер говорил Альме, любимой жене, пока она от него не сбежала, но это было позже. А пока у них был страстный роман, и он ей говорил: Альма, понимаешь, мне очень важно, чтобы я знал, что ты здесь, но ты должна быть от меня примерно в восьмой комнате, чтобы, если что, я мог добежать до тебя, я должен быть уверен, что ты там сидишь, в этой восьмой комнате, тогда я могу спокойно сочинять.

– Ты не зря изучал биографии великих музыкантов…

– Это правда. Восьмая комната – условное понятие, это может быть и соседняя комната, или даже другой город. Но я знаю, что моя любимая там. При нынешних средствах связи я набрал ее на «Скайпе», и ее лицо появляется на мониторе моего компьютера, где бы она ни находилась и где бы я ни находился. Во времена Малера «Скайпа» не было. А сейчас есть. И то, что у меня где-то в этой вселенной есть женщина…

– Саш, а она полюбила сначала тебя или твою музыку?

– Ты знаешь, думаю, все-таки сначала меня. Хотя это было связано. Я вообще не знал о ее существовании. Я пришел к ее отцу…

– Ее отец – известный переводчик с немецкого Лев Гинзбург…

– Я совершенно случайно написал музыку на немецкие народные баллады, которые перевел Гинзбург. Мне предложили это издать в одном издательстве. Я подумал: а почему бы не издать так, чтобы русский текст и немецкий. Нашел Гинзбурга. Позвонил по телефону. Можно к вам прийти? Можно. Я прихожу. Открывает дверь девушка. Красивая…

– А ты женат…

– А я женат. И она замужем, кстати говоря. Она пришла к родителям по каким-то своим делам. Мы посмотрели друг на друга… Она утверждает, что сразу поняла, что я буду ее мужем и что у нас будет сын. Я-то ничего этого не почувствовал…

– У женщин более острые предчувствия…

– В общем, закрутился бешеный роман. И пианино, на котором я наиграл свои мелодии, до сих пор у нас стоит как память, хотя у нас есть еще два рояля. Папа был в восторге, и Ира была в восторге. Так что музыка – прямой ход к женщине…

– А теперь ваши совместные концерты, и ты готовишь этот фестиваль. Из чего он будет состоять? И какую роль там играет Ира?

– Я, действительно, задумал грандиозный фестиваль. У меня намечается некая дата. В прошлый раз, пять лет назад, я устроил праздник, который продолжался двадцать дней. Теперь он будет продолжаться три месяца. Не каждый день, конечно. Смысл в чем? У меня довольно много театральных произведений идут в других городах. И мы сейчас договариваемся с министерством культуры, чтобы привезти их на день-два и сыграть в разных залах. В Москве у меня семь названий. К тому времени, надеюсь, станет немножко больше. Моя симфоническая музыка прозвучит. И, конечно, песенная. Будет большой концерт с участием всех звезд. В том числе, с участием Ирины Гинзбург-Журбиной.

– Желаю успеха!

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Александр ЖУРБИН, композитор

Родился в 1945 году в Ташкенте. Окончил Ташкентскую консерваторию по классу виолончели, Институт имени Гнесиных по классу композиции и аспирантуру Ленинградской консерватории (диссертация по Густаву Малеру). С 1990 по 2002 год жил с семьей в Нью-Йорке. Жена – Ирина Гинзбург, писательница. Сын Лев – альтист, композитор, руководитель музыкального ансамбля в Нью-Йорке.