Гроссмейстер политических шахмат

Гроссмейстер политических шахмат

Противники Ельцина относились к нему уничижительно. Но как же в таком случае ничтожны его противники, которые постоянно ему проигрывали! Наверное, многим это сознавать неприятно, но он побеждал во всех выборах, в которых участвовал. Ему дважды пытались объявить импичмент. Причем оба раза депутаты – сначала Верховного Совета, потом Государственной думы – были уверены, что избавятся, наконец, от этого человека. И все равно Ельцин их обставил.

– Он хитрый, – говорит Андрей Козырев. – Он следил за всем полем. Многие ошибались, думая, что он уже потерял хватку. Впечатление создавалось такое, будто крокодил спит. И я видел, как людей это подводило. Он, возможно, специально делал вид, что спит. Хотел посмотреть: а как они себя поведут?..

Мелкий политик, как и шахматист средней руки, ставит перед собой конкретную цель, достигнув ее, переходит к следующей, словом, карабкается наверх шаг за шагом, всякий раз просчитывая всего лишь несколько ходов вперед.

Гроссмейстер, шахматист от бога, сразу представляет себе, как будет развиваться вся партия и какая позиция ему нужна, чтобы добиться успеха. Так и прирожденный политик Ельцин сначала формулировал в голове окончательную цель и лишь потом думал о том, как к ней приблизиться, что нужно сделать сейчас, а что потом.

Занимаясь политикой всю жизнь, Ельцин, конечно же, многому научился. Но главное было заложено в нем с детства. В прежние времена он завоевывал сердца избирателей в тот момент, когда неожиданно улыбался, крепко жал кому-то руку и произносил одну, максимум две фразы. И не те, которые придумывают консультанты. Простые фразы, подсказанные Ельцину его политическим инстинктом.

– Это был беспредельно талантливый человек, – вспоминает Георгий Сатаров. – Борис Николаевич учился. У него была колоссальная память. Он любил ею блеснуть, фундаментально готовился к поездкам, и мы ему всегда организовывали общение с интеллектуалами, независимыми экспертами, чтобы он мог обогатиться. Ему это дико нравилось!

На серьезной международной встрече он мог повергнуть своего партнера на переговорах в недоумение интересными подробностями, неожиданными поворотами. Он это обожал! Поэтому ценил, когда ему предлагали оригинальные идеи, выкладывали интересную информацию. Это не было систематическим образованием, но внутренний талант позволял ему умело эксплуатировать новые идеи. Советское, конечно, в нем тоже оставалось. Прежде всего это касалось каких-то общих вещей, понимания принципов управления страной. Ему все-таки самым важным представлялось управление через кадры. Это классическое советское искусство. Новый принцип – естественное управление посредством законов – давался Ельцину тяжело…

– Он все и всех помнил, – говорит Евгений Савостьянов, бывший заместитель руководителя президентской администрации. – Ему не надо было, называя фамилию, объяснять, о ком идет речь… Ельцин все мгновенно усваивал. Приводил цифры и факты на память, не заглядывая в бумаги.

Он получал огромное количество информации, все читал и запоминал. Он человек с феноменальной памятью, это свойство многих партийных работников, можно сказать, критерий профессионального отбора. Без отличной памяти невозможно было продвинуться наверх, потому что приходилось часто менять сферу деятельности и заниматься вещами, о которых еще вчера не имел ни малейшего понятия.

Когда Ельцин принимал заведомо неудачные решения, никто не хотел верить, что это он сам придумал. Грешили на других, на тех, кто дает ему советы. Хотя его окружение никогда не позволяло себе выходить из определенных рамок. Ссылки на окружение лишь маскировали ясно выраженную президентскую волю.

Он менялся. Расстался со многими представлениями и мифами советских времен. После того как осенью 1999 года в немецкой клинике умерла от лейкемии Раиса Максимовна Горбачева, Ельцин послал за ее телом самолет из правительственного авиаотряда. Вражда двух президентов осталась в прошлом, делить больше нечего и незачем. Возможно, Ельцин понял, что все в жизни преходяще и перед лицом смерти уже ничто не имеет значения.

Он многое в себе поборол. Он так и не захотел стать диктатором. Даже не пытался. Средства массовой информации годами буквально обливали его помоями. А он решил для себя, что свобода печати должна сохраниться, и ни один журналист его не боялся. Разносить президента было безопаснее, чем любого чиновника в стране.

Его не раз толкали в сторону чуть ли не военной конфронтации с Западом. Анатолий Чубайс, который одно время руководил президентской администрацией, рассказал журналистам о том, как шло совещание в Кремле по поводу расширения НАТО:

– Какие там варианты обсуждались! Просто волосы дыбом вставали. Пересмотр бюджета – деньги на военно-промышленный комплекс и спецслужбы, мобилизация экономики. Если не хватит, Центральному банку еще денег напечатать…

И все-таки Ельцин на это не пошел. Чувствовал, что может погубить страну.

Политологам казалось, что Ельцин постоянно ошибается, все делает не так. Но они руководствуются обычной логикой, учитывая известные им факты, анализируя ситуацию. А у него была иная логика, основанная на интуиции.

– Он производил впечатление человека, который не желал вникать в детали, – вспоминал генерал армии Андрей Николаев, бывший директор Федеральной пограничной службы. – Он хотел получить ответы на тот блок вопросов, который был ему интересен, и извлечь главное звено – то, что он считал важным… Ельцин очень опытный политик.

– Когда я обращался к нему с каким-то делом, – рассказывает Андрей Козырев, – он иногда мог ответить: «Ну что, вы сами не можете решить этот вопрос?» Это означало, что он оставляет себе свободу рук, чтобы потом, в случае неблагоприятного развития событий, иметь возможность сказать: вот я вам доверил, а вы ошиблись. Но мне важно было позвонить и доложить. Я, по крайней мере, честен: не взял на себя то, что не должен был брать. А если он хочет оставить себе свободу рук – это его право…

Ельцин быстро принимал решения. Но не спешил их обнародовать. Устраивал совещания, выслушивал противоположные мнения. Иногда казалось, что он склоняется в сторону тех, с кем в реальности не согласен. Те, кого он в действительности поддерживал, уже готовы были подать в отставку, и тут он объявлял решение, которое для многих становилось неожиданным.

– Он полагался на мнение окружающих его людей? Или как-то сразу понимал: это хорошо, а это плохо? – задал я вопрос Георгию Сатарову.

– Во-первых, он для себя решал, можно ли полагаться на то, что говорит этот человек, или нельзя. Я уверен, что он собирал информацию об окружающих его людях, да ему и стучали на всех. Во-вторых, конечно, у него были собственные представления о том, как надо решать многие проблемы.

Однажды Сатаров пришел к президенту с аналитической запиской, в которой предсказывались напряженные политические баталии:

– Борис Николаевич, вы, конечно, все знаете и без меня, но нас ждут такие вот потрясения…

Ельцин положил руку на стол:

– Давайте поспорим, что все будет нормально?

Сатаров заулыбался:

– Борис Николаевич, я с удовольствием поспорю и с еще большим удовольствием проиграю, но я обязан отработать и наихудший вариант.

Президент согласился:

– Это правильно, это ваша обязанность.

Но в конце концов президентская интуиция победила расчет его помощников…

– Значит, он действительно обладал интуицией, о которой некоторые говорили с восхищением?

– Он хорошо знал политическую элиту, знал людей, с которыми имел дело, и это помогало его интуиции. Вот пример – отставка Примакова с поста главы правительства. Если бы в тот момент я был помощником президента, я бы ему сказал, что ни в коем случае этого не следует делать. Нельзя трогать Примакова – будут большие потрясения. Я был в этом уверен на сто процентов. А он бы мне также протянул бы руку: давай поспорим, что все пройдет спокойно! И он оказался прав…

– В разговоре Ельцин предпочитал слушать или говорить? – спросил я у Евгения Савостьянова.

– Как правило, больше приходилось говорить самому. Он вызывал человека не для того, чтобы при нем произносить речи. Он вызывал, чтобы выслушать подчиненного о его работе, иногда дать какие-то указания, замечания.

– Ельцину интересно было беседовать с человеком, который приходил к нему по делу? Он внимательно слушал, вникал? Смотрел в глаза собеседнику или безразлично отводил взгляд?

– Пока ты говорил, он всегда смотрел тебе в глаза. По всей вероятности, хотел понять, насколько ты сам готов к разговору, в какой степени владеешь материалом. Обычно такие встречи длились минут двадцать. За это время надо доложить, как идут дела по тем направлениям, которыми занимаешься. На каждый вопрос уходило три-четыре минуты. Нельзя растекаться мыслями по древу и философствовать. С Ельциным можно было спорить. Желательно не публично. Не следовало, скажем, на совещании обязательно стараться настоять на своей точке зрения, чтобы президент вначале сказал одно, а потом признал: вот, Иван Иванович все правильно придумал, а я ошибался…

Но спорить с ним можно было, с этим соглашаются все, кто работал с президентом. Он всегда выслушивал своих сотрудников и никогда не говорил: «Заткнитесь, замолчите!» Он любил полагаться на профессионалов. Резолюцию «Не согласен!» можно было увидеть очень редко. Как ни странно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.