Наброски политических портретов

Наброски политических портретов

От составителя и комментатора

В этом разделе даны своего рода наброски политических и житейских портретов различных современников Л.П. Берии. По структуре эти наброски весьма неоднородны. Конкретные детали перемежаются общими рассуждениями, и, наоборот, обобщённый тезис порой подкрепляется примером из жизни и деятельности того или иного деятеля партии или правительства.

Наличие этих недатированных записей тоже объясняется, скорее всего, намерением Лаврентия Павловича со временем дать картину эпохи в своих воспоминаниях. Каждому, даже самому незаносчивому и скромному, человеку хочется адекватной оценки своих заслуг, недаром было сказано: «Доброе слово и кошке приятно». Но как раз Берии в этом отношении не повезло ещё при его нахождении на вершинах власти.

По сути, его хорошо и всесторонне знала только Грузия – Грузия в широком смысле слова, то есть – непосредственно Иверия, Абхазия, Аджария и т. д. Берия оказался наиболее крупным и успешным реформатором Грузии. Он в считаные годы вывел её из относительного союзного захолустья в, так сказать, люди.

Вспоминая одну весёлую (а, значит, и умную) советскую классическую кинокомедию, можно сказать, что Урал был кузницей Союза, Украина – житницей, Крым – всесоюзной здравницей, а Кавказ был и кузницей, и житницей, и здравницей. И в таком преображении Кавказа, приморские болота которого трудами Берии и его «команды» превращались в цветущий край, роль первого секретаря ЦК Компартии Грузии была ведущей.

Именно при Берии был создан новый Тбилиси, сохранив при этом весь исторической аромат старого Тифлиса. Именно Берия выстраивал экономику Грузии так, что она становилась важной частью общесоюзной экономики. Берия превращал Грузию в страну с развитыми высшим образованием и наукой, Берия делал Грузию республикой молодых физкультурников и спортсменов. В то время, когда во главе Грузии стоял Берия, только две не московские футбольные команды пользовались всесоюзной популярностью: киевское «Динамо» и тбилисское «Динамо» – детище Берии.

В Грузии всё это хорошо знали, и грузинская масса всё это ценила. Но в масштабах СССР эти заслуги Берии не только перед грузинским, но и перед всем советским народом, были известны мало. А его работа в Москве тоже проходила не очень-то на виду у страны, и сетования Лаврентия Павловича на то, что широко известны Молотов и Каганович, были вполне обоснованны. И в намерении написать о своей эпохе и о себе в ней угадывается не только естественное желание крупной исторической фигуры дать своё видение жизни и истории, но и вполне естественная горечь от сознания общественной недооценки своего значения для страны и её истории.

Отсюда, возможно, и проистекало желание дать зарисовки некоторых своих коллег, прежде всего – из ближней, наиболее доверенной, «команды» Сталина и пусть не впрямую, сравнить их и себя.

Думаю, не случайно (и я обращаю на это особое внимание читателя) в недатированных записях Берии нет ничего ни о Булганине, ни о Микояне, ни о Хрущёве, а о Молотове имеются лишь скупые обмолвки. Возможно, Берия и писал о них, но эти записи или сразу же были уничтожены хрущёвцами, или не попали в поле зрения «группы “Павла Лаврентьевича”».

Но, скорее всего, Берия ничего о Булганине, Микояне и Хрущёве не написал.

К Булганину Берия был, думаю, достаточно прохладен. И, скорее всего, потому, что Сталин ценил Булганина больше, чем тот стоил, а вот Берию Сталин почти до конца своей жизни ценил меньше, чем тот стоил. Иногда Берия оказывался на втором плане в то время, когда Булганин выдвигался на авансцену – как это имело место быть после войны с председательствованием Булганина на заседаниях Совета министров СССР. Всё это не могло не отразиться на отношении Берии к Булганину.

Микоян же к началу 50-х годов (а недатированные записи Берии относятся к периоду никак не раньше, чем где-то 1951 г.) был, судя по некоторым деталям, человеком с двойным дном. Не раз выезжая за рубеж и имея некритический склад ума, Микоян вполне мог разочароваться в практике социалистического строительства и даже как-то сблизиться с представителями космополитической мировой элиты.

Я понимаю, что последнее предположение выглядит чересчур смелым, если не авантюрным, однако я от него не отказываюсь. Возможно, этим своим тайным связям, а не только умению вести весьма гибкую линию, Микоян и обязан тому, что прожил «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича».

Так или иначе, по натуре Микоян вряд ли был близок Берии, хотя из всех членов высшего руководства знакомство Берии с Микояном было самым давним – ещё по подпольной работе в Баку в период Гражданской войны.

С Хрущёвым Берия был, как можно судить и по ряду документов, и по дневникам Берии, в формально достаточно хороших, и даже временами чуть ли не приятельских отношениях. Во всяком случае на такие отношения явно набивался сам Хрущёв. В своём «письме из бункера» на имя Маленкова, написанном уже после ареста, 1 июля 1953 г., Берия, обращаясь к Хрущёву, написал следующее (пунктуация мной исправлена):

«Никита Сергеевич! Если не считать последнего случая на Президиуме ЦК, где ты меня крепко и гневно ругал, с чем я целиком согласен, мы всегда были большими друзьями. Я всегда гордился тем, что ты прекрасный большевик и прекрасный товарищ, и я не раз тебе об этом говорил, когда удавалось об этом говорить, говорил и т-щу Сталину. Твоим отношением я всегда дорожил».

Достаточно дежурные и, что самое важное, не содержащие ничего конкретного, фразы. Они мало убедительны, особенно если сопоставить их с другими местами письма, содержащего обращение ко всем членам старой «команды» Сталина, составившим после его смерти Президиум ЦК, – Маленкову, Молотову, Ворошилову, Булганину, Кагановичу, Микояну и в третьем лице – к Сабурову и Первухину.

Отношения Берии с Молотовым тоже вряд ли были очень уж безоблачными, особенно после того, как Молотов доказал свою неспособность эффективно руководить советским Атомным проектом, а Берия, напротив, доказал свою способность успешно его реализовать. Тем не менее Берия наверняка относился к Молотову лучше, чем Молотов к Берии.

Завершая это введение, отмечу, что в этот раздел включены также некоторые записи, касающиеся, так сказать, общих кадровых вопросов и проблем компетентного руководства.

У нас книги о героях революции и гражданской войны пишут когда их уже нет в живых. При жизни тоже хвалят, если только к стенке не ставят, и такое бывало. Но есть документы, и кто что делал и как делал из бумаг узнать можно.

А почему он так делал и как он жил, это из документов не узнаешь, а когда вспоминают люди рангом ниже, то получается все равно снизу вверх. А чтобы ровно вровень, для этого надо, чтобы о человеке написал равный, или хотя бы тоже крупный человек.

Лучше всего о Ленине написал Максим Горький, но он и сам был великий писатель. Человек был и дрянь, но талант не отнимешь, так что и написал точно. А ещё о Ленине хорошо написал товарищ Сталин, он сказал, что Ленин – горный орел. Не просто орел, а горный орел. Ленин смог над всеми подняться, а гордости не потерял, бога из себя не изображал. В степи орел летает, кажется, высоко, а разве высоко по сравнению с горами. Тут надо выше всего взлететь, выше солнца, и чтобы не обожгло.

Товарищ Сталин тоже горный орел, а мы тянемся, тянемся, а так высоко как он не полетим. Это талант, так все видеть и всех в руках держать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.