1933–1936
1933–1936
[112] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 10.3.33
Дорогой Хайдеггер!
Вы до сих пор не получили от меня ответа на письмо, в котором так горячо благодарили меня за работу о Максе Вебере. Сегодня я только хочу сказать Вам, как Вы меня этим порадовали. Но прежде всего хочу спросить, не желали бы Вы вновь навестить меня на этих каникулах? Мы так давно не разговаривали — последние встречи были короткие, вроде как только поздоровались, — что нас необходимо подтолкнуть друг к другу силой. Поскольку и раньше это происходило не через наши труды, но только в беседе, наверно, и в будущем так останется. Если писания имеют тенденцию разобщать, тем более слово должно связывать. В конечном счете мы ведь больше того, что мы пишем. Буду очень рад, если Вы решитесь приехать. Лучше в марте, чем в апреле, — в марте в любое время.
С сердечным приветом от нас Вашей семье,
Ваш Карл Ясперс.
[113] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург-им-Брайсгау, 16.111.33
Дорогой Ясперс!
Сердечно благодарю Вас за письмо и приглашение. В эти мартовские недели мой отпуск заканчивается. Поскольку в конце
марта мы ожидаем гостей, а апрель мне нужен для подготовки к семестру, я бы охотно приехал к Вам прямо сейчас. Если до вечера пятницы от Вас не придет другого сообщения, то 18. III в 9я я буду в Гейдел}ьберге.
Я бы хотел быть там инкогнито, чтобы не дробить ни время, ни настроение.
С сердечными приветами
от нас Вашей семье, Ваш
Мартин Хайдегтер.
[114] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург-им-Брайсгау, 3 апреля 33 г.
Дорогой Ясперс!
Я все еще надеюсь получить какие-либо конкретные сведения о планах реформирования университетов. Боймлер отмалчивается; судя по его краткому письму, он, кажется, обозлен. От Крика[297] во Франкфурте тоже ничего не узнать. В Карлсруэ — тишина.
6 апреля должно состояться заседание рабочей группы философских факультетов, здешним представителем будет Шаде-валвдг[298]. Кого пошлют из Гейдельберга, здесь неизвестно.
Мартин Хайдегтер/Карл Ясперс
Может быть, по этому случаю удастся что-нибудь выяснить, прежде всего через берлинских представителей. Основанная во Франкфурте рабочая группа, где распоряжается Крик, тоже медлит.
Наш ректор[299], с которым я беседовал, в ужасе от бездействия совета ректоров.
Я очень благодарен Вам за дни, проведенные в Гейдельберге, — вне всякого сомнения, они были бы еще плодотворнее, если бы я успел более подробно и конкретно познакомиться с Вашей "Философией". С другой стороны, наши разговоры подсказали мне кое-что важное. Что до главного пункта наших давних разногласий, то мне кажется, мы оба, хотя и совершенно различными путями, идем к взаимопониманию.
Как "комментатор" я, конечно, трачу много сил и времени на кустарный труд, так что важные идеи возникают только ad hoc.
Хотя все туманно и сомнительно, я все отчетливее чувствую, что мы врастаем в новую действительность и что эпоха состарилась.
Все зависит от того, подготовим ли мы для философии надлежащее место и сумеем ли дать ей высказаться[300].
Если найду время продиктовать истолкование Парменида, я его Вам пришлю.
С сердечными приветами Вашей семье,
Ваш старый друг
Хайдегтер.
[l 15] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг,20.4.33 Дорогой Хайдеггер!
С удовольствием вспоминаю дни, проведенные с Вами. Я благодарен Вам за то, что мы снова могли откровенно поговорить. В спокойные минуты, которые я не забуду, Вы позволили мне заглянуть в истоки Вашей мысли, как бывало и раньше, но теперь — благодаря подтверждению и повторению — они стали для меня еще весомее[301].
Желание пофилософствовать у меня так, увы, и не реализовалось. За это время я побывал в Берлине — заботы о близких[302], — сегодня ночью мы вернулись домой. Об университетских делах я ничего не слышал, однако ощутил берлинскую атмосферу — какова она в немецконациональных и в еврейских кругах. Я радовался смелости — подлинную же духовную линию еще не увидел.
Теперь наконец возьмусь за семестровую работу. Ее необходимо сделать лучше, чем когда-либо.
Дайте о себе знать!
Интерпретации Парменида или истолкованию притчи о пещере буду очень рад.
Сердечный привет.
С дружескими чувствами,
Ваш Карл Ясперс.
За Ваше письмо сердечно благодарю. Нынешнее время волнует Вас — и меня тоже. Посмотрим, что в нем, собственно, таится.
Мартин ХаЯаеггер/Карл Ясперс [116] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
[Фрайбург-им-Брайсгау] 24 мая 33 г.
Дорогой Ясперс!
К сожалению, в Гейдельберг я все-таки приехать не смогу, так как должен подготовить кое-что важное к 1 июня, Дню высшей школы.
Сердечный привет от нас Вашей семье,
в спешке, Ваш
Хайдеггер.
[117] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 23.6.33
Дорогой Хайдеггер!
Я слышал, что в следующую пятницу Вы будете читать лекцию в Гейдельберге[303]. Если это правда, я очень рад. На всякий случай прямо сейчас предлагаю Вам остановиться у нас[304].
Сердечный привет,
Ваш К. Ясперс.
[l18} Мартин Хайдеггер — КарлуЯсперсу
Фрайбург, 25 июня 33 г.
Дорогой Ясперс!
Моя лекция состоится в пятницу. Около 5 часов буду в Гей-дельберге. Спасибо за приглашение, я охотно приеду. Надеюсь, смогу организовать работу здесь таким образом, что на субботу задержусь в Гейдельберге.
Сердечный привет,
Ваш
М. Хайдеггер.
[119] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гевдельберг, 23/8.33
Дорогой Хайдеггер!
Спасибо за Вашу ректорскую речь[305]. Очень приятно, что, прочитав ее в газете, я теперь познакомился с нею в подлинном варианте. Широта Вашего подхода к раннему эллинизму вновь тронула меня как новая и одновременно совершенно естественная истина. Здесь Вы едины с Ницше, с одной только разницей: есть надежда, что однажды Вы, философски интерпретируя, осуществите то, о чем говорите. Вот почему Ваша речь приобретает ре-
альную убедительность. Я говорю не о стиле и не о насыщенности, которые делают Вашу речь, насколько я вижу, единственным пока документом современной академической воли, которому суждено сохранить свое значение. Моего доверия к Вашему философствованию — а после наших весенних бесед оно вновь укрепилось — не умаляют те особенности Вашей речи, что обусловлены временем, некоторая, на мой взгляд, форсированность и фразы, звучащие довольно пусто. В целом же я рад, что есть человек, способный говорить, достигая до подлинных пределов и начал[306].
Прилагаю копию, с которой Вы хотели ознакомиться и которую я прошу по прочтении уничтожить (заявление фюрера студентов университета)[307].
В конце июля — начале августа я написал статью с предложениями по реформе медицинского обучения[308]. Однако это оказалось возможно только в рамках идеи университета в целом: разрозненные предложения не имеют смысла — ведь этот смысл им придает единственно тот дух, в каком они задуманы и реализуются. Потому о самой медицине я не говорил. Эта статья — обработанный набросок — будет пока лежать у меня в столе. Я не стану посылать ее Вам. Когда приедете в следующий раз ко мне и если захотите, я ее Вам покажу.
Вчера в газете опубликовали новый Устав университета[309]. Это шаг чрезвычайный[310]. Коль скоро я по собственному опыту знаю, как работает прежний устав, и многие годы сознательно воздерживаюсь от всякой инициативы, ибо все разбивалось именно об эту стену, мне не остается ничего, кроме как признать новый устав правильным. Сожаление, что великая эпоха Университета, о конце которой мы давно знали, теперь кончается
зримо и резко, больно ранит пиетет, который я к ней питаю. Мне кажется, что новый устав сформулирован хорошо, только, на мой взгляд, недостает одного очень важного пункта: тот, кто обладает такими властными полномочиями, должен бы — если от устава со временем ждут результатов — нести также и ответственность за ошибки в своих действиях, будь то должностные или возникшие по недопониманию. Мне кажется, не определена форма, в какой критика может проявиться и воздействовать на властную инстанцию. Письменные мнения консультирующих членов факультетов замечательны[311], но что, если никто с ними не ознакомится, а тем паче даже не запросит их? Устав явно требует корректировок и дополнений, если мы не хотим, чтобы с годами выросла зависящая от случайностей система интриг. Первой пробой будет то, в какой мере руководители всех уровней, назначающие подчиненных, обладают "даром различения духов". Желаю этому аристократическому принципу всяческого успеха.
Если у Вас будет возможность в октябре снова приехать в Гей-дельберг, я был бы очень рад. За это время многое произошло, многое стало ясно. Я бы охотно поговорил с Вами, если мой конкретно-практический опыт и мои мнения представляют для Вас интерес.
Надеюсь, байдарочный поход с Вашим сыном прошел удачно. Вероятно, жаркая погода весьма способствовала такой близости с природой?
Сердечные приветы,
Ваш К. Ясперс.
8—3600 225
[120] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург-им-Брайсгау, 1 июля 35 г.
Дорогой Ясперс!
На моем рабочем столе лежит папка с надписью "Ясперс". Временами туда попадает новая записка; там же лежат начатые письма, заметки, относящиеся к первым попыткам разобраться с третьим томом "Философии". Но пока ничего дельного. И вот появляются Ваши лекции[312], в которых мне видятся предвестники "логики". От всего сердца благодарю Вас за этот привет, который очень меня обрадовал, ибо одиночество стало почти полным. Кто-то говорил мне, что Вы работаете над книгой о Ницше, и я искренне рад, что и после большого труда Ваш порыв не иссяк.
Если говорить обо мне, то у меня сейчас время утомительных поисков; всего несколько месяцев назад я смог возобновить работу, прерванную зимой 1932–1933 года (во время отпускного семестра), но все это — жалкий лепет; да и еще две занозы — полемика с верой в происхождение и неудача ректорства — вполне достаточно сложностей, какие вправду необходимо преодолеть.
Обязательные высказывания на лекциях сводятся к интерпретациям; но это лишь новый повод осознать, как далеко отсюда до возможностей подлинного мышления.
Жизнь здесь — наполовину за городом, недели в хижине, взросление мальчиков (старший, Йорг, находится в замке Бибер-
штайн, в сельской школе-интернате, чувствует себя великолепно) — все это прекрасно.
С самыми дружескими чувовами,
Вши
Мартин Хайдеггер.
Перевод Софокла, возникший в связи с лекцией[313] этим летом, я прилагаю из желания сделать маленький ответный подарок.
Софокл, Антигона V, 332–375 тгоХХос та Beiva…
Строфа 1 Многое в мире трепет внушает, Но более всех — человек; Он в бурливое море выходаг, Среда зимнего шторма, что с юга грядет, И путь свой стремит Меж в глубины влекущих валов. Он же терзает
Из всех богов вешчайшую — Землю, Неутомимую, неистребимую, Год за годом взрывая ее Бороздами, что плуг оставляет, Влачимый конями.
Антистрофа 1 Стаи птиц легкокрылых он Ловит в силки, и
8* 227
Сетью плетеной имает Дикого зверя лесного, а равно И живность морскую, Сей муж многоумный, Хитростью он побеждает Зверя, что в горном краю обитает: И на коня жесткогривого, И на быка супротивного Он возлагает ярмо.
Строфа 2 Слова звучаньем
И быстрой как ветер смекалкой
Он овладел и сумел
Воцариться во градах.
Ловко измыслил, как защититься
От непогоды и от морозов суровых.
Вечно в пути он, но, цели не зная,
Все ж ничего не достигнет.
От одной лишь напасти — от смерти
Ему не спастись никогда,
Хоть недуг лихой умело
Он способен победить.
Антистрофа 2 Префады всего, что трепет внушает, Его не страшат, но кознями Знанья — Он то впадает во зло,
То благое умеет измыслить.
Готов он законы земли ниспровергнуть
И даже законы бессмертных.
Полный гордыни, пускай и лишенный величья,
Шествует он и не-сущее сделает сущим
Дерзания ради.
Да не разделит мой кров
И советчиком мне не послужит
Тот, кто такое творит*.
[121] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру ш
Благодарю за Ваше июльское письмо и за перевод ттюХХос та Seiva.
То и другое очень меня порадовало.
Гейдельберг, 14.5.36
Ваш Ясперс
* Вариант перевода, который Хайдеггер послал Ясперсу, отличается от опубликованного в 1953 г. во "Введении в метафизику".
[122] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург, 16 мая 36 г.
Дорогой Ясперс!
Просто замечательно, что Ваши работы выходят одна за другой. В Риме, где я читал лекцию о Гёльдерлине[315] (она приложена к письму), я узнал, что Вы работаете над книгой о Ницше. В феврале этого года я объявил на зимний семестр лекцию о "Воле к власти" Ницше; она должна была стать первой. Но теперь, когда появилась Ваша работа[316], необходимость в этом отпала; ведь моя задача и заключалась именно в том, что ясно и просто сказано Вами в предисловии: показать, что пора перейти от чтения Ницше к делам. Теперь я могу на ближайших занятиях просто сослаться на Вашу работу, тем более что для студентов она вполне доступна. А зимой я прочту другую лекцию[317].
Прилагаемую брошюру с вновь найденным "Жизнеописанием" молодого Ницше[318] я получил на днях и без того хотел Вам послать, полагая, что оно пригодится Вам в работе. Еще осенью я вошел в комиссию по изданию трудов Ницше — крайне неохотно, только ради дела. По мере сил постараюсь, чтобы "желательности", о которых Вы говорили, не остались только желаниями.
В феврале этого года я ездил в Веймар на заседание комиссии и увидел там только что найденную рукопись автобиографии; находясь под непосредственным впечатлением, я предложил немедленно издать ее, чтобы дать нынешней молодежи пример того, как видит свою жизнь девятнадцатилетний юноша. Оригинал написан на листах канцелярского формата, увы, при издании не
удалось сохранить разбивку на страницы; кроме того, брошюра слишком дорогая, хоть я настаивал на возможно более дешевом издании.
Думаю, она Вас порадует.
Италия и Рим — впервые. Мы поехали все вместе — моя жена, и Йорг, и Герман. Собственно, все десять дней в Риме я был в замешательстве, чуть ли не в бешенстве и ярости — только позднее мне стало ясно почему. "Впечатления" действуют на меня не сразу; они как бы попросту тонут во мне — и лишь потом в один прекрасный день всплывают в памяти; и память моя, похоже, сильнее настоящего — я вдруг ловлю себя на том, что стою перед микеланджеловским Моисеем в полумраке церкви Сан-Пьетро-в-Винколи, или на площади Навона, или в Тускуле; и вообще, этот пейзаж…
Сейчас я уже вернулся к повседневной работе — к вечным интерпретациям; на сей раз это трактат Шеллинга о свободе[319] — точно так же 15 лет назад я корпел над Аристотелем. На семинарах — Кантова критика эстетической способности суждения; я постепенно подхожу к сути и не устаю поражаться. Швабы, к которым я должен себя причислить, становятся сообразительными, как известно, лишь после сорока — стало быть, как раз есть еще время понять, что именно происходило в философии. А тогда собственные немощные потуги становятся совершенно безразличны и служат всего-навсего подспорьем, чем-то вроде веревочной лестницы, чтобы спуститься по круче в бездну. Иногда я жалею, что у меня только одна голова и одна пара рук.
Папка с надписью "Ясперс" на моем рабочем столе все "толстеет".
А в остальном — одиноко.
По правде говоря, мы вправе считать, что философия, не имея авторитета, находится в превосходной ситуации, ведь теперь необходимо бороться за нее незаметно, например такой вот лекцией о трактате Шеллинга, что само по себе кажется чудаковатым. Но порой все же становится ясно, что произошло и чего нам не хватает: истинного знания, что нам чего-то не хватает.
Лучшее доказательство тому, что у Вас все хорошо, — Ваш новый труд. Желаю Вам всего, что нужно для следующего шага.
С самыми дружескими чувствами,
Ваш
Мартин Хайдеггер.[320]
[123] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру[321]
Гейдельберг, 16.5.36
Дорогой Хайдеггер!
Только что получил Ваше письмо с бесценными подарками. Рад получить от Вас весточку. А особенно меня радует, что Вы так энергично заняты своим делом. С нетерпением жду знакомства с Вашим Тёльдерлином", начну читать его сегодня же вечером. Однако уже сейчас хочу заранее Вас поблагодарить.
Ваше отношение к философии этой эпохи, наверное, совпадает с моим; те, кого Вы высоко цените — Ницше, Гёльдерлин, — сближают нас. Надеюсь, Вы поймете и простите, что тем не ме-
нее я молчу. Душа моя онемела, ибо в этом мире я остаюсь не с философией "без авторитета", как Вы пишете о себе, а делаюсь… но я не нахожу слова. Однако в безмолвном творчестве, пока оно нам даровано, мы можем найти себя[322].
С удовольствием прочитал о Ваших римских впечатлениях. Как замечательно — в таком возрасте впервые увидеть Рим и средиземноморский ландшафт! Удивительные вещи Вы рассказываете о характере своего восприятия, безучастного и все-таки усваивающего; роль памяти становится *сак бы творческой. Мне кажется, я не чужд этого феномена, только основная черта в моем случае другая. Я предаюсь мгновению с ненасытным энтузиазмом. Поэтому в своей беззащитности я, наверно, совершаю больше глупостей и меньше работаю, нежели Вы. Правда, затем и для меня память становится источником философствования, вечно оживляющей основой и масштабом, а само философствование — в значительной мере благодарностью.
Рукопись Ницше, которую я с удовольствием еще раз получил из Ваших рук, несколько дней назад была прислана мне из Веймара. На семинаре[323] я тут же показал ее студентам и разъяснил. Это раннее знание, уже в постановке вопроса предвосхищающее всё, это благородство и всеобъемлющая серьезность бе-руг за душу. Да, вот таким должен быть немецкий студент!
С сердечным приветом,
Ваш
К.Я.