1920–1922
1920–1922
[1] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Глубокоуважаемый г-н профессор!
Только сейчас, когда обременительные доклады о Шпенглере[1] остались позади, я наконец берусь за перо. В то утро[2] я выехал спозаранку, потому что не хотел ехать скорым поездом, а иначе добрался бы сюда только в час ночи. Если на обратном пути будет время, я загодя дам знать. Вечер у Вас очень меня порадовал, главное, у меня было "чувство", что мы работаем над оживлением философии, исходя, по сути, из одних и тех же предпосылок. В Гёттингене мне обещали предоставить еще больший объем для моего текста[3], и я теперь подумываю о более подробном изложении.
Благодарю Вас и Вашу супругу за сердечный прием и кланяюсь Вам обоим, преданный Вам
Мартин Хайдеггер.
Висбаден, 21 апреля 1920 г. Кайзер-Фридрих-ринг, 54.
[2] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 21 января 1921 г.
Глубокоуважаемый коллега!
Могу ли я просить о любезности сообщить Ваше мнение о г-не Фридрихе Ноймане[4] как философе и о его докторской диссертации по философии? По причинам внешнего характера он хотел бы защищаться у меня в Гейдельберге. В принципе я согласен. Но, к сожалению, я уже многим отказал, поскольку готов принять только отличную работу и вовсе не хочу содействовать тому, чтобы звание доктора философии немецкого университета носили люди не очень достойные. Ваше суждение для меня очень важно, ведь Вы, как я слышал, давно знаете этого господина и работа его относится к Вашей проблематике.
Почему Вы сами не можете довести его до защиты?
Простите мне, пожалуйста, этот прямой вопрос. Судя по нашей незабываемой беседе[5], в таких вещах Ваши ценностные критерии совершенно совпадают с моими.
С сердечным приветом,
преданный Вам
К. Ясперс
Хандшусхаймерландштр., 38.
[3] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург, Лерхенштр., 8.22 января 1921
Глубокоуважаемый г-н профессор!
Я охотно отвечу Вам, хотя бы затем, чтобы не создавалось впечатления, будто я пытаюсь подсунуть Вам г-на Фр. Ноймана[6].
Г-н Н. учится здесь уже второй семестр — не могу сказать, что я его знаю: в его случае это так нелегко. Не потому, что он необычайно сложная натура, а потому, что он очень непостоянен, ха-латен и, пожалуй, во всем фальшив.
Когда летом он приехал сюда, он был в полном восторге от Гуссерля[7], каждая тривиальность была откровением, каждое положение — классическим, он вычитывал для Гуссерля рукописи, некоторые из них переписывал и был с ним неразлучен, даже собирался писать работу по философии языка. К началу нынешнего семестра между ними, должно быть, что-то произошло; Гуссерль теперь решительно отвергается, мои критические высказывания воспринимаются по-мальчишески односторонне. И при этом почти ничего не понято. Он общается с определенным кругом посредственных людей, которые постоянно надоедают друг другу, они пытались примазаться ко мне, но не на того напали. Думают, что, бессмысленно повторяя фразы, выхваченные из моих лекций, добьются успеха. А при этом не замечают, как крепко я держу их под контролем. На моем семинаре для начинающих по "Размышлениям" Декарта — пока что речь шла только об основательной интерпретации, о солидной работе — они всякий раз один за другим оказываются несостоятельны, они считают, что освобождены от серьезной работы, и занимаются болтовней — студенты первого и второго семестра куда скромнее и искренне увлечены делом.
В прошлом семестре он восхищался Гуссерлем, теперь же восхищается моей лекцией, которой не понял (признаю, несовершенство ее разработки, особенно изложения, тому способствует). Это видно из чернового варианта его работы о "ценности жизни", представленного мне перед рождественскими каникулами. Еще раньше он спрашивал меня, как бы ему устроить возможно более скорую защиту докторской диссертации (сейчас он на восьмом семестре — чем он занимался в Вене, мне до сих пор неясно).
У Гуссерля он защищаться не хочет; я сказал ему, что экзаменовать не могу, самое большее, могу написать отзыв на его работу, так что в конечном счете он все равно попадет к Гуссерлю. На это он сказал, что в таком случае пошел бы скорее к Вам, поскольку хочет защищаться в Германии, причем побыстрее (видимо, по финансовым причинам). Я ответил, что охотно порекомендую Вам его работу, если сам по совести сочту ее достойной. Его наброски, бессистемные, написанные за неделю-другую, я просмотрел во время каникул и, по его настоятельной просьбе, тотчас же отослал ему в Вену мой отзыв.
Я без обиняков написал, что так дело не пойдет и что у него есть две возможности: либо ориентировать исследование на Диль-тея[8], а значит, по-настоящему его проработать, на что уйдет несколько месяцев, по крайней мере до лета, либо подойти к работе систематически, что в обозримом будущем сделать невозможно.
В примечаниях я указал ему на грубейшие ошибки. По возвращении он заявил, что выбирает первый путь; г-н Шайер[9], с которым они теперь закадычные друзья и которого он летом высмеивал как глупца, якобы посоветовал ему послать Вам какую-нибудь часть своей работы. Он намеревался отправить Вам то, что показывал мне; я сказал ему, что это бессмысленно, у него ведь уже есть мой отзыв.
Чем он занимается теперь, я не знаю. Еще когда он впервые назвал Ваше имя, я, памятуя о разговоре с Вами, тотчас предупредил его, чтобы он не обольщался насчет легкости своей задачи. Я имею в виду, что ситуация простая: если работа не удовлетворит меня, я спокойно отклоню ее, а ему скажу, что обращаться к Вам нет смысла. Если же он все-таки это сделает, Вам придется взять на себя труд и отказать ему. В этом семестре я выкинул уже четверых. Одного-единственного пока формально оставил — это г-н Левит[10], — чем он занимается и как все будет, я понятия не имею.
Вчера у меня была Афра Гайгер[11]. Финке[12] она объяснила дело так: философия, дескать, слишком трудна, и ей хочется попробовать себя в истории. Без сомнения, сказано честно и прямо, но для тайного советника Финке возмутительно… Она спросила у меня, нельзя ли подготовить историко-философскую работу по средним векам. Я сказал, что в эту область невозможно проникнуть за один год, поскольку она не имеет никакого богословского образования (это основное условие, да и вообще самое главное) и не знает Аристотеля и Августина. Мне ее очень жаль; пожалуй, поговорю с Финке еще раз. Мое мнение о нынешних студентах, а тем паче о студентках утратило всякий оптимизм: даже те, что получше, либо экзальтированные фанатики (теософы, которые проникли уже и в протестантское богословие), георги-анцы и проч., либо, не ведая меры в чтении, впадают в нездоровую всеядность и всезнайство, при том что ничего не знают как следует.
Недостает подлинного понимания научной работы, а значит, истинной, сильной настойчивости, самоотверженности и настоящей инициативы. Но, в конце концов, чрезмерная критика тоже сковывает; я СУГ этого страдаю, поскольку любое якобы позитивное высказывание пробуждает ложные ожидания. До сорока нельзя заступать на кафедру.
На каникулах я опять непременно возьмусь за рецензию на Вашу книгу[13] — возможно, от этого она станет еще хуже.
С сердечным приветом,
преданный Вам
Мартин Хайдегтер.
Передайте, пожалуйста, поклон Вашей супруге.
[4] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру Гейдельберг, 24 января 1921 г.
Глубокоуважаемый коллега!
Большое спасибо за Ваше обстоятельное и многое разъясняющее письмо. Вечно одна и та же безотрадная ситуация!
Что до г-на Ноймана, то я, разумеется, буду весьма Вам благодарен, если Ваша оценка избавит меня от ненужной работы.
Переписка
Г-ну Нойману, который хотел приехать сюда, я — одновременно с моим первым письмом к Вам — сообщил, что в его личном появлении нет необходимости, пусть лучше пришлет мне работу, когда она, по его мнению, достигнет определенной завершенности.
Афру Гайгер мне тоже очень жаль. Я бы пожелал ей работы в конкретной научной области, с которой она при ее усердии сумеет справиться. Мотивы, какие она изложила Финке, искренни, но глупы. Надеюсь, ей все-таки удастся поработать у него. Однако историко-философская работа столкнется с теми же самыми сложностями. Ее работу как студентки университета я оцениваю целиком положительно, ведь кое-что существенное там было. Но докторская степень для нее вопрос чисто практический, обывательский (как, впрочем, и для большей части студентов). Она это сознает, к счастью. Ведь и в частных науках полно добротных ремесленных работ, лишь прорабатывающих материал согласно заранее заданной постановке проблемы. Для этого нужна лишь толика благожелательности соответствующего профессора.
Ваша рецензия на мою "Психологию мировоззрений"[14] — единственная, которой я ожидаю с нетерпением.
Еще раз большое Вам спасибо!
С сердечным приветом,
преданный Вам
Карл Ясперс.
Моя жена шлет Вам наилучшие пожелания!
[5] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу Дорогой г-н профессор!
Переписка рукописи[15] затянулась, поскольку я целиком зависел от любезности одного студента, который занимался этим лишь по нескольку часов в неделю, да и писал довольно медленно. Текст очень сжатый и сложный. Однако кое-что, вероятно, прояснит, что я имею в виду. Стиль скорее греческий, чем немецкий, поскольку во время работы над рукописью, да и сейчас тоже, я читаю почти исключительно греческие тексты.
Поскольку вместо ежегодных 12 номеров "Гёттингер анцай-ген" теперь выходят лишь 4, в мое распоряжение предоставили только 1/3 печатного листа. Напечатают ли рукопись вообще или нет, я не знаю. У меня есть еще две машинописные копии. Одну пошлю Риккерту[16], так как в свое время пообещал ему рецензию, другую получит Гуссерль. Я еще раз обдумал план сокращений и пришел к выводу, что лучше всего от них отказаться, но стиль сделать более лаконичным. Правда, звучит странно, когда я говорю о правилах стиля.
Зимой буду читать курс о "Метафизике" Аристотеля, может быть, удастся обнаружить всякие интересные вещи[17].
Впрочем, у меня мало студентов, с которыми на занятиях можно сделать что-либо толковое.
Что до Ваших возможных назначений[18], то я и моя жена[19] шлем Вам сердечные поздравления.
Сердечные приветы всей Вашей семье,
преданный Вам
Мартин Хайдеггер. Фрайбург, 25. VI. 21
[6] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 28 июня 1921 г. Дорогой г-н Хайдеггер!
Большое Вам спасибо. Сегодня я еще не могу Вам ничего сказать, поскольку пока не успел заняться изучением Вашей работы[20]. Но, по крайней мере, хочу сообщить Вам, что она получена. Надеюсь, ее изучение даст мне важный импульс.
Второе издание моей "Психологии мировоззрений", на котором давно настаивает мой издатель[21], вообще-то не требует особой переработки. Если захочется сказать нечто новое, я лучше напишу новую книгу. Поэтому ограничусь шлифовкой стиля, улучшу организацию материала, а "дух" книга оставлю прежним. Книга в самом деле не идеал, но перестроить ее очень трудно. Ведь в конечном счете она нравится мне и такой, какова она есть, и при всех недочетах я все же полагаю, что "интенция" вполне заметна и что изучение книги в ее нынешнем виде может быть поучительно.
Вот почему Вашу критику я прочту больше с прицелом на мою дальнейшую работу, чем ради непосредственного использования. Хотя это, конечно, не окончательное решение, а лишь мой нынешний взгляд на подготовку 2-го издания.
Передайте поклон Вашей милой жене и сами примите сердечный привет от Вашего
Карла Ясперса.
Еще одно замечание: Вы что же, и впредь намерены титуловать меня "профессором"? Ведь между нами уже давно установились "философские" отношения? Или Вы так мало мне доверяете?
[7] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 1.8.1921
Дорогой г-н Хайдеггер!
Афра Гайгер рассказала мне, что Вы, по вполне понятным причинам, хотели бы узнать, как обстоит дело с преемством на должность внештатного профессора[22], в настоящее время занимаемую мной. Как Вы знаете, я был бы очень рад Вашей работе здесь. Но, к сожалению, в сложившейся теперь ситуации у Вас нет никаких перспектив. И у Кронера[23] тоже. Подробнее пока ничего сообщить Вам не могу и прошу, чтобы это осталось между нами.
Надеюсь, Вы в самом деле собираетесь приехать к нам осенью, как сказала Афра Гайгер. Я бы с удовольствием обсудил с Вами тогда Вашу критику[24], которую внимательно прочитал. Ведь хороший разговор — самая подходящая и самая глубокая форма, чтобы говорить о таких вещах. А пока лишь несколько предварительных замечаний.
Думаю, что из всех рецензий на мою книгу, какие я читал, Ваша наиболее близко подходит к истокам моей мысли. Поэтому она по-настоящему затронула меня внутренне[25]. Однако — также и в размышлениях о "я есмь" и "исторический"[26] — я все еще не вижу позитивного метода. Читая, я постоянно ощущал потенцию продвижения вперед, но затем с разочарованием обнаружил, что настолько я и сам уже продвинулся. Ибо одна только программа волнует меня так же мало, как и Вас. Некоторые суждения показались мне несправедливыми. Но я отложу все до устного обсуждения. В вопросах и ответах я разбираюсь лучше, чем в докладах. Однако никто из "философов" молодого поколения не интересует меня больше, чем Вы. Ваша критика может оказаться для меня полезной. Она уже принесла пользу, поскольку побуждает к подлинным размышлениям и не дает расслабиться. Можно ли мне оставить Вашу рукопись у себя?
Сердечные приветы Вашей жене от меня и моей жены,
Ваш Карл Ясперс
Афра Гайгер прислала нам сегодня письмо с Матгерхорна.
[8] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Мескирх, 5 августа 1921 г.
Дорогой г-н Ясперс!
Сердечно благодарю Вас за оба Ваших письма. На первое я не ответил, так как не знал, что писать, и в последние недели был перегружен работой. В целом семестр оказался для меня разочарованием; работа ради тех, что сидят перед тобой, себя не оправдывает. То один, то другой изредка возьмется за дело, чтобы тотчас же вновь предаться любимым простеньким занятиям. В минувшем семестре я часто спрашивал себя, что же мы, собственно, делаем. При этом я вовсе не гонюсь за "преподавательским успехом" и тому подобным. Но если отмести все ориентации такого рода как в конечном счете несущественные, то собственное право на деятельность в университете можно мало-мальски оправдать лишь тем, что сам относишься к ней вполне серьезно, берешься за поставленные задачи и продвигаешь их на шаг вперед.
Тем самым рискуешь только не поспеть за "процессом", но это едва ли не лучшая и постоянная проверка себя на то, своим ли делом ты занят — если оно тебя зацепляет, подстегивает, доказательство налицо. И все же снова и снова обнаруживаешь в себе мелкое создание, которое норовит ловко улизнуть от трудностей и строит карточные домики.
Конечно, пусть критика останется у Вас. От писем толку мало. Приеду ли я на эти каникулы в Гейдельберг, пока не ясно. Я так медленно работаю, что все каникулы, наверно, уйдут на подготовку следующей лекции. Начиная с 16-го я все время буду дома. Гуссерль тоже сказал, что я во многом несправедлив к Вам; для меня это всего лишь доказательство, что я хотя бы попытался помочь. Цель достигнута, если моя критика даст Вам какой-нибудь стимул, может быть, и такой, о котором я даже не думал. Если оценивать ее согласно критериям, которыми я руководствуюсь в работе, то она — просто смешной и убогий опус начинающего, и я отнюдь не воображаю, будто продвинулся дальше, чем Вы сами, тем более что я забрал себе в голову пойти окольными путями. Выберусь ли я оттуда, не знаю, — если только заставлю себя удержаться на ногах и вообще идти.
Касательно бесперспективности надежд на гейдельбергскую внештатную профессуру[27] я уже был должным образом осведомлен благодаря косвенному замечанию Афры Гайгер в письме Карлу Левиту. У меня нет задатков для охоты за местами — но поскольку в Гейдельберге для меня открывалась уникальная возможность, я, понятно, был в ней заинтересован. Прежде всего я радовался за свою работу, которая стала бы "свободнее" и раскованнее". Атак по-прежнему живу под внутренним и внешним гнетом, но при том обладаю одним важным благом: мне не нужно втискивать свою работу в рамки бюрократических предписаний, я направляю ее согласно собственным необходимостям.
После моего отъезда из Фрайбурга там — судя по тому, что говорил в Гейдельберге д-р Маннгейм[28], — кажется, пошли слухи, что я, мол, "буду непременно взят на заметку". Когда я здесь, на родине, услышал об этом, я начал было надеяться. Поскольку теперь я знаю все от Вас, вопрос для меня исчерпан. А пишу я об этом во избежание неясностей, Вы должны знать, что любая "мнимая" утечка информации (или хитрость?) идет "от других".
Я рад за Вас, что все получилось так благополучно и Вам не понадобится просить о переводе.
Вот теперь наконец Вы сможете по-настоящему "развернуться".
Сердечный привет всей Вашей семье,
Ваш Мартин Хайдеггер.
[9] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург-им-Брайсгау, 27 июня 1922 г. Дорогой г-н Ясперс!
Сердечно благодарю Вас за любезную пересылку Вашего труда[29]. Мой ответ задерживается, поскольку на Троицу во время каникул я прихворнул и лишь теперь вновь начинаю работать.
Сперва должен сознаться: из Стриндберга не читал ничего, Ван Гога в подлиннике не видел ни разу. Правда, с письмами знаком.
Ваша философско-научная позиция выражена в этом труде еще яснее, прежде всего начиная с той страницы, где Вы пытаетесь позитивно вписать каузально-психическое в старом смысле в мир духовно-исторический.
В основе этой задачи лежит вопрос: как "встроить" эту область, напр, шизофренического, в сущностно единую понятийно-категориальную пронизанность жизни по ее бытийному и предметному смыслу. В этом виде вопрос поставлен еще по-старому. Упомянутое предметное как раз и не следует понимать как "сферу", "область" с неопределенным бытийным характером. Необходимо отказаться от предметного и конкретного характера, которым снабдила эти феномены прежняя научная установка, и придать им понятийно-категориально тот смысл, какой они имеют, поскольку они суть нечто и как таковые являются подвижностями в "Как" основополагающего смысла фактичности (формально: бытийного смысла) жизни. Необходимо прояснить, что значит — со-образовывать бытие человека, участвовать в нем, иными словами, необходимо изначально выявить и категориально определить бытийный смысл жизни, бытия человека. Психическое не есть нечто такое, что человек "имеет", осознанно или неосознанно, а нечто такое, что он есть и что им "живет". То бишь принципиально: есть предметы, которых человек не имеет, но которыми "является", притом еще и такие, чье "Что" покоится в "что они суть"; точнее: старое онтологическое различение "Was-" и "Da?sein" недостаточно не только содержательно, но имеет начало, в смысловую область которого не входит доступный ныне бытийный опыт жизни (говоря короче: "исторического") и его бытийный смысл.
Старую онтологию (и вытекающие из нее категориальные структуры) необходимо создать совершенно заново — если всерьез подойти к задаче постичь и направить собственно нынешнюю жизнь в ее основополагающих интенциях. Наша философия более не способна даже понять то, чего в своей области достигли для себя греки, не говоря уже о том, чтобы мы имели хоть какое-нибудь представление о том, что значит добиться того же и только того же в нашей области; это, однако, не означает обновлять Платона или Аристотеля либо восхищаться античностью и твердить, будто греки знали уже все самое важное.
Требуется критика всей прежней онтологии, самых ее корней в греческой философии, особенно Аристотеля, чья онтология (хотя уже само это понятие не годится) у Канта и у Гегеля жива ничуть не меньше, чем у какого-нибудь средневекового схоласта.
Но эта критика требует принципиального понимания реальных проблем греков исходя из мотивов и установок их подхода к миру, способа их обращения к предметам и осуществленного при этом формирования понятий. Решить эту задачу — только как предварительную — конкретно и четко, даже хотя бы ясно ее сформулировать, весьма трудно. И если всерьез постоянно и живо держать ее в поле зрения, рассматривая вопрос экспликации бытийного смысла жизни как того самого предмета, каковой мы суть, а тем самым всякое общение и всякая озабоченность — всякое душевное движение как забота в предельно широком смысле, тогда уже само внутреннее уважение к предмету, с которым имеешь дело при философствовании, не позволит тебе делать какие-либо заявления только ради того, чтобы их опубликовали.
Либо мы всерьез относимся к философии и ее возможностям как к принципиальному научному исследованию, либо мы как люди науки впадаем в глубочайшее заблуждение, продолжая барахтаться в произвольно выхваченных понятиях и наполовину проясненных тенденциях и работая только на потребу.
Выбрав первое, выбираешь опасность поставить на карту все свое "внешнее" и внутреннее существование, заведомо зная, что успеха и результата этого не увидишь.
Без всякой сентиментальности я отдаю себе отчет в том, что для философа как ученого возможен лишь первый путь. Это вещи, о которых не говорят и которые в беседе вроде нынешней лишь обозначают. Если не удастся позитивно и конкретно пробудить такое сознание у молодежи, то вся болтовня о кризисе науки и тому подобном так болтовней и останется. Если нам самим не ясно, что такие вещи мы, сами их и формируя, должны показать молодежи на собственном живом примере, то у нас нет ни малейшего права жить в научном исследовании.
В контексте задачи по созданию изначальной категориальной структуры предмета "жизнь" я вполне осознал принципиальное значение исследований, в которых Вы стремитесь встроить шизофреническое и тому подобное в бытийный смысл жизни.
На этом конкретном пути можно выявить невозможности, заключенные в проблематике изолированного, свободно парящего сознания.
Нельзя postfestum* ввести "низкую" реальность и приклеить тело к духовным актам (даже у негров нет таких представлений о человеческом существовании, какие в ходу у нынешней научной философии). Однако сегодня в философии все поставлено на голову, спрашивать философа о его принципиальной позиции считается "некорректным", остается лишь вдосталь критиковать второстепенные вещи. Насколько я знаю, во времена Платона и Аристотеля было наоборот. Покуда не решишься вступить в эту принципиальную борьбу, в эту схватку не на жизнь, а на смерть, находишься вне науки. Имеешь, конечно, прекрасный учебный процесс и каждый семестр дурачишь несколько десятков человек одним только безразличием, с каким сам относишься к принципам и взаимосвязям собственных научных выводов.
Ваша работа еще больше прояснила мне, что в критике психологии мировоззрений Ваши исследования отмечены позитивной тенденцией и находятся на верном пути.
И это укрепляет во мне сознание редкого и самобытного боевого содружества, которого я нигде больше — в том числе и теперь — не нахожу.
Я желаю только, чтобы Вы без ущерба для объективности подошли к делу еще решительнее. Излишняя осторожность Вам совершенно не нужна.
* Задним числом (лат.).
Я также все яснее вижу, что моя "Критика психологии мировоззрений" недостаточна — пока слишком мало позитивна. Я уже расширил ее, многое вычеркнул и написал заново. Собираюсь опубликовать новый вариант, по возможности параллельно с "Интерпретациями к Аристотелю", которые начнут печатать этой осенью в "Ежегоднике"[30]. Главную роль для меня играет опасение, что Вашу книгу хотя и много читают и продуктивно используют, однако ж особая возможность ее воздействия в нынешней философской возне остается незамеченной и невостребованной. Выйдет ли в скором времени второе издание?
Поскольку при сегодняшних обстоятельствах даже короткие поездки для меня исключены, навестить Вас я не сумею.
Но надеюсь, что в ближайшее время Вы сами вновь окажетесь в наших краях.
Сердечный привет всей Вашей семье,
Ваш Мартин Хайдеггер.
[10] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гендельберг, 2 июля 1922 г.
Дорогой г-н Хайдеггер!
Огромное спасибо за Ваше письмо! Особенно благодарю Вас за дружеское отношение и за то, что Вы воспринимаете нас как "боевое содружество", — при всех Ваших осторожных нападках и уколах это было мне приятно. Тем больше мне хочется, чтобы мы как-нибудь смогли обстоятельно поговорить. Может быть, все-таки удастся в не слишком отдаленном будущем.
Очень рая, что намечается выход Вашей интерпретации Аристотеля (недавно мне уже говорил об этом один студент из Фрайбурга). Не только потому, что мне хочется почитать что-нибудь новое из Ваших работ, но и потому, что от таких публикаций зависит если и не внутренняя, то по крайней мере внешняя судьба, о которой мы говорим, — прежде всего для Вас, поскольку кое-кто питает к Вам лично большое доверие и теперь только и ждет появления "каких-нибудь результатов". Об этом и обо всем том, что в этой связи можно сказать в этическом и социологическом плане, мы уже говорили ранее.
То, что Вы намерены опубликовать отзыв на мою книгу, очень для меня ценно. Ведь это единственный отзыв, который меня заинтересовал, и если Вы напали в моей работе на след еще одного позитивного момента, то я, конечно, могу только порадоваться.
В новом издании моей книги результаты Вашей критики еще не заметны. Я внес лишь очень незначительные изменения и оставил книгу как она есть. Я продвинулся вперед и не могу изменить эту книгу — вот в "Психопатологии"[31] такое возможно, — но должен написать новую. И думаю написать, однако торопиться не буду, поскольку планы и претензии у меня достаточно большие. Да и смогу ли я вообще, пока не ясно[32].
Мое отношение к университетской философии становится все более однозначным, чем дольше я к ней причастен. Слишком беспокоиться о ней — пустая трата времени, если не вникнул в настоящих великих философов и в современный дух до предела своих сил. Мне и раньше казалось — по-моему, я Вам говорил, — что Вы в большей степени, чем я, находитесь в контексте полемики неокантианства и проч.; я в эти хигросплетенья ввязываться не хочу. У меня есть только желание рассчитаться сразу по всем статьям, — чего только нет на совести у этих университетских профессоров! — но пока я это откладываю, во-первых, потому, что сам не чувствую себя свободным от греха и еще борюсь за полное место университетского профессора, а также потому, что, прежде чем сводить счеты, надо иметь собственные положительные достижения. Возможно, опять получится так, как в "Психиатрии". Тогда я хотел начать с критики Крепелина[33], включил ее в свою "Психопатологию", а когда последняя была готова, критика стала неинтересна, поскольку имплицитно уже была заключена в книге.
Самое главное — нельзя "ант и"-настроениями, неприятием и ненавистью мешать себе в чистом развитии собственных импульсов. За мной водится такая склонность, и потому я стараюсь по возможности подавлять в себе ярость, игнорируя ее возможный объект.
Я сознаю небывалую дерзость этой позиции и пишу Вам о ней лишь потому, что Вы находитесь в том же положении. Внешняя мягкость и спокойствие — вот та форма, которая позволяет сохранить наибольшую свободу собственного мышления. Если когда-нибудь придется дать бой, будет бой. А до тех пор я распыляться не хочу.
Но в дискуссии с Вами я намерен пустить в ход все резервы, ведь и я думаю, что мы находимся на одном уровне, Вы, возможно, сознательнее и критичнее, я хоть и неловок, но более напорист. Философское содержание Вашего письма я не хочу обсуждать письменно. Мне не все понятно, и только в дискуссии выяснится, что я, отчасти нападая, смогу на это сказать. Я все же по-прежнему надеюсь, что осенью такая возможность представится.
Сердечный привет Вам и Вашей жене, Ваш Карл Ясперс.
[11] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг,6.9.1922
Дорогой г-н Хайдегтер!
Позволю себе вновь заговорить о Вашем приезде в Гейдель-берг и еще раз пригласить Вас остановиться у нас; должен, однако, повторить, что у меня все довольно примитивно (постель будет на кушетке в библиотеке, мыться придется в туалете — иначе в нашей тесной квартире невозможно). И все же как было бы замечательно, если б нам удалось денек-другой пофилософствовать в удобные для этого часы, испытать и укрепить наше "боевое содружество". Я представляю себе, как мы живем вместе: каждый в своей комнате (моя жена в отъезде), каждый делает что хочет, а еще мы — кроме трапез — встречаемся, когда хотим, и говорим друг с другом, в особенности вечерами или в иное время, без всякого принуждения. Если у Вас есть охота и возможность, приезжайте, пожалуйста, поскорее — и сообщите об этом заблаговременно. 14 сентября моя жена возвращается, и я бы снова предпочел быть один. В нынешней внешней ситуации наших с Вами жизней транспортные расходы я, разумеется, беру на себя. Спорить об этом, думаю, нет необходимости. Деньги (1000 марок) на дорогу прилагаю.
Сердечный привет Вашей жене и Вам, Ваш Карл Ясперс
От издателя Вы скоро получите второе издание моей "Психологии мировоззрений". Просто поставьте этот экземпляр на полку в Вашей библиотеке, ведь никаких существенных изменений в новом издании нет, только кое-что убрано и кое-что отшлифовано стилистически.
[12] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург-им-Брайсгау, 19 ноября 22 г.
Дорогой г-н Ясперс!
Восемь дней, проведенных у Вас, постоянно со мной. Внезапность, полное отсутствие внешних событий в эти дни, твердость "стиля", в каком один день безыскусно перерастал в другой, лишенная сантиментов, суровая поступь, которой к нам пришла дружба, растущая уверенность обеих сторон в боевом содружестве — все это для меня непривычно и странно в том смысле, в каком мир и жизнь непривычны и странны для философа.
Еще раз сердечно благодарю Вас за эти дни.
Когда я вернулся сюда, Гуссерль ожидал меня с сообщением, что в Марбурге знают о моих лекциях по Аристотелю и т. п.; по его словам, Наторп[34] хотел бы иметь конкретное представление о планируемых мною работах. После этого я на три недели засел за компиляции из себя самого и в результате написал "Введение"; все это (60 страниц) я затем надиктовал и через Гуссерля послал по одному экземпляру в Марбург и Гётганген.
"Успех" в Гёттингене Вы увидите из прилагаемого письма Миша[35]. Правда, мне это ничего не даст, поскольку в правительствах меня знают еще меньше, чем на факультетах. Необходимые для этого "деловые поездки" мне не по душе.
В Марбурге работа также произвела впечатление; Наторп пишет, что, кроме трех других кандидатов, я в любом случае окажусь в списке на "выдающемся месте". Предполагаю, что это знаменитое второе место. Кронер, о котором речь, по-видимому, шла еще в предыдущем семестре, соответственно будет на первом месте — он "старше"^а главное, бумаги много[36].
Сам я такое распределение мест воспринял бы как "позор" для себя.
Но прежде всего мне — так или иначе — хочется покоя. Эта дерготня, половинчатые надежды, лесть и тому подобное приводят в отвратное состояние, даже если даешь себе зарок с ними не связываться.
В этом семестре я веду лишь два семинара: один для начинающих, другой — по Аристотелю[37].
Однако у людей нет инициативы и твердости в работе.
Пока их можно научить лишь тому, чтобы они не говорили пустых фраз и не попадались на надувательство.
Для большинства и этого достаточно. Лёвиг, по-видимому, облегчил себе задачу. Работа должна быть представлена Гайгеру[38]. Поскольку я так и не увидел требуемой переработки, я снял с себя всякую ответственность.
После завершения "обзора" я провел несколько прекрасных солнечных дней в хижине, с женой и детьми[39]. А еще как следует запасся дровами на зиму.
Одновременно посылаю Вам работу Шелера[40].
На семинарах по Аристотелю[41] у меня есть настоящий иезуит, который передавал мне приветы от моих старых знакомых.
При случае перешлите мне, пожалуйста, письмо Миша обратно. Все связанное с назначением, разумеется, как и прежде, "конфиденциально".
С сердечным приветом всей Вашей семье,
благодарный Вам
Мартин Хайдеггер.
[13] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 24.11.22 Дорогой Хайдеггер!
Сердечное спасибо! Вы знаете, как много значила и для меня наша с Вами совместная жизнь и какие у меня надежды на будущее. В философской пустыне нынешнего времени чудесно ощутить, что можно питать доверие. И мы оба сами не знаем, чего хотим, т. е. нас обоих несет знание, пока не существующее эксплицитно. Что. еще может из этого получиться! В частых размышлениях о тех днях я истолковал Ваше давнее высказывание, что когда-нибудь должен бы возникнуть настоящий "Критический ежегодник", в том смысле, что нам обоим нужно создать таковой: "Философия современности. Критические выпуски Мартина Хайдеггера и Карла Ясперса"[42]. Писать в нем будем только мы двое, а выходить он будет произвольными номерами. Мы начнем его, только когда у нас обоих наберется достаточное количество статей. И прекратим выпуск, когда устанем или когда пропадет охота. Он будет посвящен подлинной философии современности, каждой черте философской и антифилософской жизненной позиции, и профессора философии будут лишь одной темой из многих. Краткие статьи, ясные и определенные. Наука — на заднем плане, как основа, но сама она не представлена в эксплицитном виде. Мы должны заняться и такими людьми, как Макс Вебер[43] и Ратенау[44] (это "и" не режет мне слух[45]). Мы не станем ругать, однако разбор будет нелицеприятным. Потому начнем мы, только когда у Вас будет должность. Но в мечтах я радуюсь этому уже сейчас. В то, что у Вас есть желание, я верю, [даже] не зная этого.
То, что Вы находите невыносимым это дерганье между возможными должностями, я понимаю тем более хорошо, что и сам в течение двух лет переживал такое, правда не при нынешней, много более тяжелой ситуации. Но, несмотря ни на что, я рад, что Ваши работы произвели впечатление в Гёттингене и Мар-бурге. К сожалению, я, как и Вы, весьма скептически настроен относительно конечного результата. Но небольшая надежда у меня все же есть. Вы в обоих списках, будем надеяться, что другае нет. Правительство (я познакомился с Венде[46] и Беккером[47]) относится к факультетам с недоверием и старается привлечь все возможные отзывы. Давнего проталкивания через руководителей подразделений больше не существует. Во всяком случае, Вы серьезно осложняете людям задачу. Ведь нельзя же требовать от каждого, чтобы он видел, кто Вы есть. Письмо Миша мне нравится. Оно совершенно безобидно, видимо, он не слишком разбирается в ситуации, однако же, вне всякого сомнения, написал прекрасный отзыв о Вас и за это заслуживает похвалы.
Шелера — сердечно благодарен Вам за его пересылку — я пролистал. Многие суждения я почти в точности высказал в своей лекции по истории[48]. Кое-что он видит верно. Но в целом кажется мне поверхностным — не в приемах работы, это бы еще ладно, а в жизни. Он игнорирует различия в уровнях. В конечном счете сваливает все в одну кучу. И при том, как мне кажется, даже не раз превосходно формулирует современные задачи. Как бы то ни было, он читается. Это много, ведь большинство нынешних "философов" я читаю, только если должен.
Еще спасибо за Овербека[49]. Вы его оплатили для меня. Сколько я должен? — Я тогда сразу прочитал его. С большой симпатией. Но в конечном итоге с тем же недоверием, с каким читал его прежде. Тощая, бескровная манера, много осторожности — и лишь для защиты. Для меня никакого стимула. Тем не менее порядочный человек, оказавшийся Ницше верным другом, и неподкупный ученый. Все прекрасно. Когда читают философскую классику, используют и иные критерии. Критика его всегда разгромна. То позитивное, из чего эта критика произрастает, настолько малозаметно, для меня по крайней мере, что совсем ускользает. Самого по себе его можно обозначить лишь негативно, — однако он принадлежит к миру Ницше и Буркхардга, и уже потому я читаю его с почтением, сознавая, что нахожусь в одном из немногих оазисов современной европейской пустыни.
С сердечным приветом, не менее
благодарный, чем Вы,
Ваш Карл Ясперс.