МАСТЕР РАССКАЗА ИЗ НАРОДНОЙ ЖИЗНИ
МАСТЕР РАССКАЗА ИЗ НАРОДНОЙ ЖИЗНИ
Осенью 1904 года после всевозможных перекочевок по Томской и Тобольской губерниям я возвращался из сибирской ссылки в родные места. Время было тревожное. Продолжалась русско-японская война. В воздухе пахло грозой. В сердце народа бурлила ненависть. Достаточно было искры, чтобы вспыхнуло пламя революции.
В родной деревне, в пяти верстах от г. Череповца, я снял летнюю избу и стал жить с семьей.
Осенние месяцы — август и сентябрь были замечательны. Ясные, теплые, тихие дни так и звали быть ближе к природе. С маленьким сыном мы ходили рыбачить на ближайшую небольшую речку Кошту. В глубоких омутах ее мы ловили щук и окуней на жерлиц. Вечерами около дома, на пригорочке, собирались крестьяне — любители потолковать о событиях.
— Скоро ли кончится эта проклятая война? — спрашивали меня и рассказывали о своих крестьянских нуждах.
Наступали глубокие сумерки, зажигались огни, и крестьяне расходились по домам. Некоторые из них оставались, заходили ко мне в избу и просили что-нибудь почитать им поинтереснее. Книги я брал у соседа. У него были два журнала: «Неделя» и «Русское богатство», которые я и брал для чтения.
Однажды я прочитал повести «Мытарства» и «Среди рабочих» неизвестного мне писателя Семена Подъячева. Они понравились мне и крестьянам, я словно нашел клад. Передо мною предстал еще один интересный писатель. Подъячев рассказывал о своих героях с такой поразительной простотой и юмором, что многие из слушателей быстро запоминали содержание его произведений.
И если не было у меня под рукой других книг, опять просили:
— Почитай, Петрович, что-нибудь из Подъячева.
— Да ведь все уже читано.
— Ничего, почитай еще, очень уж интересно.
И начинали разговоры о героях Подъячева.
— До чего могут дойти люди, что в тюрьме, говорят, лучше для них, чем в несчастном работном доме…
Это затрагивало интересы крестьянской бедноты и нравилось им, что вот есть писатель, который понимает их положение и сочувствует им…
Деревня хотя и считалась «своей», но в ней жили только дальние родственники — сущая беднота малоземельная. Ждать от них какой-либо материальной помощи не приходилось.
Волей-неволей пришлось перебраться в город, поступить в типографию переплетчиком. Крестьяне и тут не забывали. Каждое воскресенье они нас навещали, брали пачками разные газеты для чтения, спрашивали, нет ли каких новых рассказов Семена Подъячева.
Через некоторое время меня вызвали на службу в г. Петропавловск, Акмолинской области, в контору по приемке и отправке экспортного масла за границу, затем перевели в Курган, потом в Барнаул. И везде я следил за журналами, не появится ли что-нибудь нового из рассказов Подъячева. Но долго ничего не появлялось.
И здесь нашлось много слушателей, любивших такие рассказы Подъячева, как «С новостями пришел», «Свое взяли», «Сон Калистрата Степановича», «На спокое», «За грибками, за ягодками», «Шпитаты», «Забытые» и т. д.
Мы горячо полюбили «Павлыча». Таким он стал родным, близким, словно жил с нами. Хотелось знать уже больше об авторе как о человеке.
В 1922 году я перебрался в Ярославль на фабрику «Красный Перекоп». Администрация фабрики помнила меня как организатора подпольных кружков и первого библиотекаря. Сразу мне дали квартиру в Петропавловском парке.
У нас часто устраивались чтения произведений разных писателей. Тогда еще были в ходу Аверченко и Зощенко, а потом их заменили Шишков и Подъячев. В 1923 году в Москве в редакции газеты «Беднота» я узнал адрес С. Подъячева.
«Ну вот, — думал я, выходя из редакции, — наконец попался мне голубчик. Напишу-ка тебе письмецо дружеское».
Ответа ждал недолго, но написал его не сам «Павлыч», а сын Анатолий. И писал он мне, что «Павлыч» болен, просит приезжать в Обольяново погостить…
В конце мая я направился в Москву, а там устроился в автобус и покатил в Обольяново.
Дорога шоссейная, местность холмистая. По сторонам мелькают дачи и деревушки. Быстро мчится автобус, особенно под уклон и через мостики. За эти полтора часа дороги припомнилось, как в первый раз были прочитаны в «Русском богатстве» его повести, а потом бесчисленные чтения его книг в Сибири.
Вот и Обольяново. Из-за густой зелени парка ярко блеснул крест колокольни, сквозь деревья засверкал пруд и, наконец, барский двухэтажный дом, окруженный разными пристройками служб, конюшни и общежитий для челяди. В этой усадьбе, принадлежащей графу Олсуфьеву, не раз гостил Лев Толстой. Здесь в одной из комнат им был написан рассказ «Хозяин и работник». Теперь здесь жил Семен Павлович Подъячев.
Вот она, обольяновская почта. В широком одноэтажном доме должна быть и квартира Павлыча. Постучал в дверь. Молодая красивая женщина, жена Анатолия Подъячева, спросила.
— Вам кого?
— Семена Павловича.
— Проходите.
На наш разговор сошлись все обитатели дома, кроме Семена Павловича.
Мария Степановна, жена Подъячева, провела меня в комнату, в кабинет «Павлыча». Он неподвижно лежал на кровати с желтым, сухим лицом, длинным, заострившимся носом, крупными морщинами на лице, и мелкими — около веселых ласковых глаз…
Подъячев улыбнулся и заговорил слабым голосом:
— Вот и хорошо, что приехал, а я вот… видишь, какой… И говорить и читать запрещено… Только вот слушаю радио. Больше двух недель лежу… Тяпнуло поясницу, и другие боли пристали… Пошевелиться не могу…
— А ты бы, Павлыч, присечкой полечил, может, и помогло бы, — посоветовал я.
Он только слегка улыбнулся, хотел махнуть рукой, но не смог, приподнял ее и бессильно уронил на постель.
— Угощайте гостя-то, — сказал он. А Мария Степановна как бы пояснила:
— Вот он, герой-то мой, каким стал, полюбуйтесь-ка на него.
«Так вот все то, что я любил. Больной, прикованный к постели человек». Я едва удержался, чтобы не заплакать…
Не желая больше утомлять больного, все потихоньку вышли из комнаты.
Семен Павлович Подъячев, Иван Петрович Малютин и его дочь Антонина.
Квартира Подъячева была большая и светлая, в четыре комнаты. Меня устроили рядом с комнатой Павлыча. И когда у него появлялось хорошее настроение и желание поговорить, он слабым голосом звал:
— Петрович, заходи ко мне в гости… поговорим…
Я заходил, подвигал стул ближе к кровати и присаживался.
Но собеседник мой задыхался и говорил с трудом, перебросившись несколькими фразами, я уходил от него.
После завтрака Анатолий Семенович водил меня по Обольянову. Мы заходили в пустой барский дом, в ту комнату, где бывал Л. Н. Толстой. Везде было пусто и заброшено, усадьба ждала ремонта.
На другой день ходили на хутор — почти за версту от села — к Семену Семеновичу, старшему сыну Подъячева. Он жил там с сестрой писателя, Анной Павловной. Анна Павловна, пожилая женщина, вышла нам навстречу, поздоровалась и повела показывать свой большой огород, потом пригласила в избу и показала «кабинет» Павлыча, сколоченный из досок, с маленьким окошечком, скорее похожий на бедную деревенскую баню.
Горькая нужда заставляла Подъячева уходить время от времени из дому то на заработки, то просто так постранствовать по Руси. Ходил он с рабочими артелями, жег уголь, бедствовал в разных работных домах, в монастырях, по этапам и снова являлся домой к этой трехоконной избушке «яко наг, яко благ». Здесь встречала его та же горькая, неизбывная нужда.
«Вот, — думал я, — его мастерская, лаборатория мысли, где рождено было столько замечательных рассказов». Я представлял себе, как Семен Павлович глубокими ночами, когда в избушке все спали, зажигал лампочку-«коптюшку», сидел до утра, согнувшись над столом, или под тихий шумок маленького самоварчика беседовал со своими героями-мужиками.
Было слышно, как по соседству в хлеву вздыхает и жует жвачку корова, как переговариваются куры с петухом, но писатель это не замечал, у него был свой мир. К нему сюда приходил Калистрат Степанович с письмом от графа, Даенкин с несравненной Химой, «Забытые», «Шпитаты» и другие многочисленные герои.
Больше 20 лет прошло с момента моего знакомства с повестью и рассказами Подъячева, прочитанными в «Русском богатстве». С тех пор я все время думал о нем, любил и тосковал о писателе. Мне казалось, что мы с ним были уже давно знакомы, но как-то случайно расстались и вот после долгой разлуки вновь встретились.
Беседы наши были очень короткими, Подъячев с интересом спрашивал о моей жене, детях, о жизни.
А потом говорил:
— Вот я на днях слышу: читают по радио мой рассказ. Хорошо читают, а не могу понять, какой-такой рассказ. Оказалось, читали «Карьеру Дрыкалина».
После какого-то тяжелого припадка Подъячеву было прописано врачами лежать в постели, чтобы припадок не повторился.
Как ни тяжело было расставаться с писателем, а время пришло мне уезжать из Обольянова. Вдвоем с Анатолием Семеновичем поехали мы в Дмитров, а оттуда на поезде я добрался до Ярославля.
* * *
Вспоминается лето 1927 года. Семен Павлович немного окреп, и врачи посоветовали ему отдохнуть на пароходе, проехать от Дмитрова до Горького в сопровождении своего друга Марии Степановны.
В этот год меня навестили Подъячевы. С Ярославской пристани они наняли извозчика и на каком-то стареньком тарантасике поехали на фабрику «Красный Перекоп».
Я шел на службу в архив фабрики. Навстречу мне из ворот с фабричного двора выезжал тарантасик. Я невольно взглянул на мужчину в старом серого цвета армяке и в черной старенькой мягкой пирожком шляпе. Рядом с ним сидела женщина.
Они окликнули меня.
— Иван Петрович!
Извозчик остановился. Мы с Подъячими дружески расцеловались.
— Как же вы, Павлыч, через плотину-то и фабричный двор проехали, ведь тут не пропускают посторонних…
— Уговорили, — ответил Подъячев.
Дальше мы пошли пешком берегом пруда, мимо большого каменного дома, в котором помещался рабфак.
— Какая красота! Ты, Петрович, живешь здесь, что граф Толстой в Ясной Поляне.
Несколько минут мы стояли перед окнами нашего дома на берегу пруда и любовались видом, открывшимся перед нами.
В Ярославле Семену Павловичу захотелось осмотреть нашу фабрику. Во дворе встретился заведующий заводской библиотекой Догадкин. Поздоровались, познакомились.
— Книги ваши, — говорил Догадкин, — пользуются в библиотеке огромным спросом, не бывает дня, чтобы кто-нибудь не спросил. Очень нравятся рабочим и «Мытарства», и «Этапы».
Догадкин провел нас в главную контору, где нам выдали пропуска на фабрику.
Мы обошли ткацкий, прядильный и другие цехи фабрики, потом спустились в машинное отделение и паровую. Все здесь интересовало Павлыча. Но когда мы вышли на волю, он сказал:
— Совершенно оглох, ничего не слышу. Как они работают, особенно в ткацком цехе?
Прошли лесопильным отделением около плотины, заглянули в построенный в 1894 году клуб, где была открыта первая библиотека-читальня.
На следующий день мы ездили в город, посетили краеведческий музей — церковь Ильи Пророка и Иоанна Предтечи. Семен Павлович очень заинтересовался старинной живописью на стенах и архитектурой.
День стоял очень жаркий, и мы порядком устали. Были рады вернуться в парк. После отдыха попросил Семена Павловича прочитать хотя бы один рассказ «С новостями пришел», но он отказался, говоря, что плохо читает, и попросил меня. К вечеру Подъячевы заторопились на пристань. Ему хотелось застать в Нижнем какого-то приятеля. Проводили их на пароход около 12 ночи. Семен Павлович обещал приехать ко мне на будущее лето и сдержал свое слово.
Это были мои последние встречи с писателем. В 1934 году я получил из Москвы от Анатолия Семеновича, который в то время заведовал Московским Домом крестьянина, телеграмму о смерти писателя. Сын просил проводить друга в последний путь.
Гроб с покойником, обставленный цветами и венками, был установлен в здании Союза писателей, где толпился народ. Отсюда похоронная процессия — десятки открытых легковых машин — двинулась к крематорию.
Урна с прахом Семена Павловича была увезена в Обольяново и поставлена рядом с могилой его родителей.
Тяжелы были для меня проводы писателя в последний путь.
С тех пор прошло двадцать лет, а передо мной проносится вся его тяжкая жизнь.
В. Г. Короленко называл Подъячева оригинальным писателем-реалистом, большим знатоком русского народного языка, мастером рассказа из народной жизни. Таким он и был — писатель с ярким и сильным талантом, но в то же время искалеченный суровой, царской действительностью.
Горький тоже называл С. П. Подъячева правдивым и бесстрашным другом людей, вполне достойным, чтобы его читали вдумчиво и много. В своих письмах Алексей Максимович постоянно напоминал о необходимости написать биографию этого русского писателя, она интересна и очень нужна для молодежи, идущей на смену старикам.