Один автомобиль утонул в гавани

Один автомобиль утонул в гавани

Въезжая в тоннель, я увидел на краю трассы маршала, размахивавшего желтым, с вертикальными черными полосами, флагом. На языке сигналов это означало:

«Внимание, на трассе разлито масло.»

Инстинктивно я убрал газ. В тоннеле было немного дыма. Видимо, у кого-то треснул рукав, подающий масло… но у кого?

На входе в шикану поверхность трассы, которая была скользкой уже на протяжении нескольких дней, на этот раз была еще более скользкой. Меня пробрал небольшой мороз, когда я почувствовал, как меня начинает заносить.

На мгновение я потерял контроль над автомобилем. Край набережной и вода в гавани мигом оказались рядом. До них оставалось не более пятидесяти сантиметров, и я вполне мог искупаться. Но мне удалось выровнять автомобиль, и едва восстановилась устойчивость, мной овладело любопытство: чье же все-таки масло вытекло?

Этот раненный зверь, оставлявший за собой кровавый след, должен был быть где-то поблизости.

И действительно, через несколько сот метров я обнаружил его медленно тащившимся по направлению к боксам. Этим раненным автомобилем был «Мерседес» под номером 6. Он принадлежал Стирлингу Моссу, возглавившему гонку после схода Фанхио. Это был последний из высокомерных немецких автомобилей, с самого старта гонки задававших темп. Проезжая мимо него и почувствовав гордость за свой взревевший от радости автомобиль, я закричал:

«„Мерседес“ капут!»

Возможно, это был не самый изысканный способ проявления свей радости, но я не был бы честным, умолчав об этом. Я вовсе не святой, впрочем, как и все остальные. Мы участвуем в гонках, надеясь одержать победу... что здесь такого?

Я был так счастлив, что избавился от этого злого кошмара, коим для меня являлся этот белый автомобиль.

Я был даже жесток и подумал:

«Хорошо же получается. Если бы я только довольствовался желанием победить, вместо того, чтобы, еще оставаясь на трассе, чувствовать участь побежденного, и теперь я не должен нервно потирать руки, проезжая мимо своих боксов в ожидании окончания гонки.»

Мне казалось, что я обрел крылья. Я даже не чувствовал капель масла, попадавших на мою рубашку. Я уже не обращал на них внимания. От Аскари меня отделяло около двенадцати секунд. Я мог победить.

На этом круге я отыграл у Альберто очередные две секунды.

«Проблемы с „Лянча“ мне обеспечены. За ее рулем мастер, но если я у него так отыгрываю, значит, его автомобиль капризничает».

Я был на седьмом небе.

Несмотря на эйфорию, в тоннеле я был осторожен и, вспомнив предыдущий круг, прошел шикану, словно балерина.

Кроме того, я заметил скопление людей и царившую вокруг них суматоху. Однако, продолжив свой путь, я почувствовал какое-то беспокойство.

Все это попахивало аварией. С одним из моих друзей случилась какая-то неприятность.

Поломка автомобиля или остановившийся у боксов автомобиль могли меня обрадовать, если только речь шла бы об опасном сопернике, но авария…!

Мне было непонятно, почему люди махали носовыми платками?

Я это понял, только проехав мимо наших боксов: табло показывало мне, что я шел первым.

Проезжая мимо трибун позади боксов, я заметил, что люди вставали с мест и кричали. Я был ослеплен, ошеломлен, я думал, что это сон.

Но тут же радость угасла как заклинивший мотор. Куда подевался Аскари? Я вспомнил о скоплении людей и переполохе у шиканы. Значит, это он попал в аварию.

Я шел первым, но счастья мне это не прибавляло. Тревога усиливалась оттого, что в тот момент я ничего не знал, и узнать обо всем смогу только после гонки. Я пытался угадать, что могло случиться с Аскари, и при мысли о том, что всего лишь два круга назад сам едва не утонул в гавани, мне стало страшно… и я сбросил газ.

В очередной раз подъезжая к шикане, я замедлился, чтобы все разглядеть… и я увидел! Я не ошибался. В обрамлявшем набережную заборе из мешков с песком была большая дыра, а в гавани в одном месте скопилось множество лодок. Это было страшно! Я продолжал гонку уже машинально. Мне хотелось все бросить. Я насмехался над своим гоночным планом, над своими «временами», и, проезжая мимо боксов, в душе ругал Уголини, подававшего сигнал увеличить темп.

Если бы я догнал Аскари за три круга до финиша, а на финише опередил бы его с минимальным преимуществом, я кричал бы от радости. Я бы спокойно насвистывал, если бы увидел его автомобиль стоящим перед боксами, как «Мерседес» Мосса за круг до того. Но если бы Аскари разбился, радоваться победе было бы позорно. Я бы постыдился, отверг бы цветы и почести. Мне бы захотелось куда-нибудь уйти, забиться в какой-нибудь угол вместо того, чтобы на меня пялились тысячи пар глаз. Мне даже захотелось, чтобы давление масла окончательно упало до нуля, чтобы у меня была хорошая причина для схода.

Но тут же камень упал с моего сердца. Очень медленно проходя шикану, я заметил Аскари, стоявшего в одной из лодок. Я узнал его по небесно-голубым брюкам, какие носят кровельщики… какие ношу и я.

Он был жив… и в этот момент ожил и я. Я снова вернулся к гонкам, которые уже почти оставил. Наконец-то, сопровождавшее меня махание платками начало меня радовать. Моя нога снова нащупала педаль «газа», и я перестал в душе ругать Уголини, требовавшего от меня взвинтить темп.

Маэстро был прав. Я не должен был засыпать и отдаваться чувствам. Шедший вторым молодой Кастелотти, воспользовавшись моим душевным кризисом, сократил свое отставание до пятнадцати секунд. Третий, Бера, шел позади меня в 35-ти секундах, а четвертый, Пердиза – в минуте и десяти секундах.

На следующем круге я с удовольствием констатировал, что снова прошел круг за минуту сорок семь, и Кастелотти, по-прежнему, отставал от меня на пятнадцать секунд, о Бера уже никто ничего не говорил.

Жан поскользнулся на одном из масляных пятен. Я заметил его автомобиль стоящим на трассе и его самого дискутирующим рядом. Поскольку «Феррари» Харри Скелла уже целых пятнадцать минут неподвижно стояла перед нашими боксами, на трассе нас осталось уже лишь восемь – за десять кругов до финиша.

В течение нескольких минут Мосс, Миерес, Аскари, Скелл и Бера вынуждены были сойти. Это был отпад! Я с беспокойством подумал:

«Теперь будь внимателен, чтобы в этот список не попал и Тринтиньян. Сегодня лидерам не очень-то и везет.»

Меня, по-прежнему, очень беспокоило давление масла. Тем более, Кастелотти наступал мне на пятки, и о бережном отношении к машине не могло быть и речи.

Пятнадцатисекундный отрыв ничего не значил. Выезжая из тоннеля, он мог видеть, как я несся вдоль набережной по направлению к боксам. Я, должно быть, был для него красной финишной точкой.

В 93-ем круге табло преподнесло мне радостное известие. Оно сообщало, что я опережал Кастелотти на семнадцать секунд, а Пердизу, шедшего третьим на автомобиле Бера, на минуту двадцать. Жану действительно не повезло. Лучше бы он остался за рулем своего автомобиля.

Таким образом, позади меня шли два молодых гонщика: 25-летний Кастелотти и 23-летний Пердиза – две большие надежды. Я же единственный отстаивал честь старых казаков.

Я шел ровно, одним глазом посматривая на указатель давления масла, а другим – на дорогу. Мне было ужасно жарко… однако, я так сосредоточенно думал о том, что должен добраться до финиша, что уже забыл о том, что умираю от жажды.

От работы рычагом переключения передач у меня отяжелела рука. Ладонь горела, как в огне. Несмотря на то, что у меня были перчатки, я заработал на ладони мазоль, которая уже лопнула. Кроме того у меня болели почки, но, подведя итог всем своим болячкам, я сказал сам себе:

«Совсем скоро все закончится, милый Морис.»

На 94-ом круге я опережал Кастелотти всего на шестнадцать секунд, но на 95-ом снова отыграл одну секунду.