Глава XXXIV

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XXXIV

Нарастающая неудовлетворенность. Конъюнктура и храм искусства. Слова Гоголя. Уходы режиссеров

С каждым годом возрастала моя неудовлетворенность положением Малого театра, росли недоумение и досада по поводу выбора малохудожественных пьес, включение которых в план театра можно было объяснить либо отсутствием вкуса, либо безразличием к судьбе театра, либо личными мелкими интересами.

Я был среди тех членов коллектива, которых беспокоило это положение. Приходилось выступать на производственных совещаниях, на заседаниях художественного совета, бороться за традиции старейшего русского, национального театра, академии театрального искусства. Необходимость этой борьбы была ясна для меня и многих товарищей.

«Разноликость» Малого театра в это время выявлялась больше, чем при моем поступлении в него. Этому способствовали и смерть многих славных актеров театра и уход некоторых актеров на пенсию. Ушедшие «старики», безусловно, в своей работе во многом выражали лицо Малого театра.

В театре создалось смутное, неясное представление о будущих планах, о том, кто из состава Малого театра будет в силах разрешить все те труднейшие задачи, которые встали перед коллективом.

Конъюнктурные и злободневные (а не современные, глубокие) задачи и мелкая репертуарная суета заполняли театр. На афишах академии театрального искусства замелькали самые разнообразные названия, вплоть до пьесы Блинова и «Волшебного существа» Платонова, снятых с первых спектаклей ввиду устных и письменных протестов со стороны зрителей по поводу качества этих спектаклей. Многие из пьес не удерживались в репертуаре театра и половины сезона.

Блинов отказался от своей пьесы в том виде, как она была показана на генеральных репетициях в филиале Малого театра, так она была «доработана» режиссером. Нечто подобное случилось и с пьесой Раннета «Криминальное танго». До такой степени театр без участия автора «исправил» пьесу.

Театр шел не по пути взыскательного репертуара, больших полотен, ставящих ответственные, иной раз трудные, но благородные задачи, а по случайным дорожкам, отдавая дань трафаретам, а порой и пошлости. Что такое пошлость? Это чаще всего что-то дешевое, что уже давно кем-то найдено и пошло гулять по рукам. Любой художник хочет избежать того, что уже «пошло». Коллектив Малого театра в основе своей принадлежал именно к этим художникам. Для таких художников Малый театр был родным домом. Традиции этого дома они чувствовали органически, они считали свой театр не только родным домом, вторым университетом, но и храмом искусства.

А храм искусства не может существовать без высокой этики и высокого художественного вкуса. Эти требования являются в то же время и основными традициями Малого театра.

Вспомним, что говорили в свое время его великие руководители.

«Театр для актера храм, – говорил М. С. Щепкин. – Это его святилище!» «Твоя жизнь, твоя честь – все принадлежит бесповоротно сцене, которой ты отдал себя. Твоя судьба зависит от этих подмостков. Относись с уважением к этому храму и заставь уважать его других. Священнодействуй или убирайся вон».

В конце сороковых годов Щепкин пишет сыну: «Репертуар преотвратный – не над чем отдохнуть душой, а вследствие этого память тупеет, воображение стынет, звуков недостает, язык не ворочается. Все это вместе разрушает меня, уничтожает меня, и не видишь отрады ни в чем, не видишь ни одной роли, над чем бы можно было отдохнуть душе, что расшевелило бы мою старость».

Великий Ленский говорил: «Привить вам талант я не могу, но зато я могу привить и развить ваш вкус».

Все это важнейшие принципы деятельности Малого театра.

Лучшие руководители нашего искусства всегда оказывали театру в этом направлении огромную творческую и организационную помощь.

Я уже не говорю об Анатолии Васильевиче Луначарском, об его деликатнейшем, объективном и бережном отношении ко всем явлениям нового, советского искусства, о его благожелательности и прямой искренней критике, его заботах о сохранности памятников многонациональной нашей культуры. В то же время вся его деятельность не помешала ему сказать, что когда он по поводу какого-либо явления в искусстве потеряет объективность и административно выявит свое личное мнение, свой личный вкус, то в этот самый момент он перестанет быть руководителем в искусстве.

Елена Константиновна Малиновская была большевиком ленинского стиля в работе. Ее принципиальность, благожелательность, высокая идейность в ее требованиях и в то же время скромность и простота в обращении с людьми вызывали глубокое уважение к ней, как к деятелю нового, советского типа.

Об этой первой женщине – руководителе академических театров вспоминаешь с любовью и признательностью. Ценишь и помнишь и старого коммуниста Феликса Кона, а с другой стороны, и прекрасного администратора и практика И. В. Экскузовича.

В свое время Гоголь писал:

«Нужно, чтобы в деле какого бы то ни было мастерства полное его производство упиралось на главном мастере того мастерства, а отнюдь не на каком-нибудь пристегнувшемся сбоку чиновнике, который может быть только употреблен для одних хозяйственных расчетов да для письменного дела. Только сам мастер может учить своей науке... Он не допустит на сцену никакой пошлой и ничтожной пьесы, какую допустил бы иной чиновник, заботящийся только о приращении сборной денежной кассы, – потому не допустит, что уже его внутреннее эстетическое чувство оттолкнет ее».

Нет сомнения в том, что в наше время, безусловно, невозможен «чиновничий» характер руководства. Но ведь и сейчас наряду с талантливыми работниками культуры, которые стараются своей деятельностью слиться в одной дружной творческой работе с художниками, взыскательно и ответственно относятся к задачам искусства, стремятся помочь в преодолении трудностей на пути его развития, существуют и такие, которые, довольствуясь сегодняшним днем, считаются только с этим днем, с сегодняшней ситуацией и положением вещей на сегодняшний день. «Остановись, мгновение, ты прекрасно». Они с радостью идут на замену сложных художественных задач простыми и утилитарными. Не думая о перспективах, беря на себя иной раз мелочную опеку в художественной жизни театра, они забывают при этом, что должны нести и ответственность за результат.

Однако возвратимся к тому времени, когда, имея признание и уважение всего коллектива Малого театра, в особенности после роли Акима во «Власти тьмы», в которой большинство коллектива считало мое исполнение слившимся с представлением об актерском мастерстве Малого театра, я считал своим долгом бороться за то, что, по моему мнению, нужно, и против того, что не нужно в Малом театре. Я не мог молчать и не протестовать против трафаретности штампованных приемов, против грубости, потому что, как мне казалось, знал, чему должен служить и каким должен быть актер Малого театра.

Не подумайте, что я уже счел себя свободным от недостатков, от трудной борьбы за качество каждой роли, наверное, в болезнях и бедах Малого театра и я был в чем-то повинен, но я, как и многие мои товарищи, стремился к масштабности и благородной яркости, стремился всей душой.

Высказывались, делились своими болями на различных собраниях. Мои взгляды, как и подобные взгляды моих товарищей, само собой разумеется, не разделялись теми людьми, которые считали, что «все в порядке».

Порой мои волнения по поводу театра, беспокойства, пожелания художественного характера расценивались как зазнайство и премьерство народного артиста имярек.

Это было тем более грустно, что я, как и все советские художники, забочусь и тревожусь о судьбах советского искусства, живу одними чувствами и мыслями со своим народом. Наши замыслы и свершения органически слиты с установками ведущей и руководящей идейной силы нашего общества – Коммунистической партии.

В то время, когда я работал над Акимом во «Власти тьмы» с Б. И. Равенских и над Фомой Опискиным с Л. А. Волковым, я считал их лучшими режиссерами Малого театра того периода. Несмотря на большие различия между ними, и с тем и с другим я работал дружно, всецело отдаваясь работе, чрезвычайно уважая особенности каждого. Я старался смягчить их противоречия друг с другом и способствовать любому контакту между ними. На мой взгляд, каждый из них был очень ценен для Малого театра. Б. И. Равенских великолепно показал себя как режиссер во «Власти тьмы», хотя, несмотря на бесспорную удачу этого спектакля, некоторые члены коллектива не принимали постановку и активно выступали против нее. Непонятно, почему эти режиссеры были отпущены из Малого театра. Л. А. Волков перешел на педагогическую работу. Б. И. Равенских был переведен в Театр имени Пушкина. Еще задолго до этого времени бездумно был отпущен из театра такой мастер режиссуры, как А. Д. Дикий, а уже в дальнейшем Б. А. Бабочкин и пишущий эти строки (я не стесняюсь и себя причислить к полезным работникам Малого театра). Это была большая ошибка, так как режиссура в Малом театре оголилась и начались поиски на стороне как режиссеров-гастролеров, так и очередных и главных.

Не мне за этих талантливых режиссеров объяснять причины их отхода от Малого театра. В основе, как мне кажется, лежало отсутствие спокойных творческих условий. Но я в то время как-то не вполне еще осознавал возникшие трудности. Самым дорогим для меня тогда было отношение ко мне коллектива. Чуть ли не единогласно я был избран в выбираемый в то время художественный совет, в дальнейшем был и членом режиссерско-художественной коллегии театра и даже на какое-то короткое время ее председателем.

Новые творческие перспективы манили меня. Я и не подозревал, какие испытания и трудности встретятся еще мне впереди.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.