1. Изнутри сознания убийцы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Изнутри сознания убийцы

Ставь себя на место охотника.

Именно это я должен делать. Точно как в фильме о жизни природы: лев на равнине Серенгети в Африке замечает огромное стадо антилоп на водопое. Но каким-то образом — мы прекрасно это видим по его глазам — он высматривает из тысяч одно-единственное животное. Лев воспитывает в себе чутье к слабости, уязвимости, необычности, отличающей какую-то антилопу от всего остального стада и делающей ее желанной добычей.

Так и с некоторыми людьми. Если бы я был одним из них, то целыми днями занимался бы охотой, высматривая потенциальную жертву. Скажем, забрел бы в торговые ряды, куда приходят за покупками тысячи людей. Там зашел бы в салон видеоигр, где развлекаются с полсотни детей. Я должен быть охотником. Я должен быть психологом, чтобы представить портрет своей будущей жертвы. Понять, какой ребенок из пятидесяти уязвим. Замечать, как он одет. Учиться расшифровывать бессловесные сигналы, которые он мне посылает. И все это за долю секунды. Я должен быть прекрасно натренирован. Как только я сделал свой выбор, нужно решить, каким образом вывести потихоньку ребенка из магазина — не вызвав подозрений и, не дай бог, шума, — ведь родители могут оказаться в двух секциях отсюда. Ошибки я позволить себе не могу. Азарт охоты подхлестывает этих людей. Если бы в критический момент снять с их кожи гальванический показатель реакции, думаю, он оказался бы таким же, как у льва в саванне. И неважно, говорим ли мы о тех, кто охотится за детьми, молоденькими девушками, стариками или проститутками или не имеет особых пристрастий, — в каких-то отношениях все они одинаковы.

Но именно то, чем они друг от друга отличаются, ключи к их неповторимой индивидуальности дают нам в руки новое оружие, с помощью которого мы можем объяснить некоторые виды тяжких преступлений, выследить, арестовать и наказать совершивших их людей. Большую часть своей профессиональной карьеры в качестве специального агента ФБР я занимался разработкой такого оружия. И именно об этом настоящая книга. От начала цивилизации каждый раз, когда совершались особенно ужасные преступления, люди задавались важным и жгучим вопросом: кто на такое способен? Ответ на него пытается дать Исследовательское подразделение поддержки ФБР, где проводится анализ места преступления и создается психологический портрет убийцы.

Поведение отражает личность. Не всегда просто и совсем неприятно ставить себя на место преступника и влезать в его мозги. Но именно это должны делать я и мои люди. Стараться почувствовать, каков он на самом деле. Все, что мы видим на месте преступления, несёт информацию о «неизвестном субъекте» — НЕСУБ на полицейском жаргоне, — который его совершил. Изучая обстоятельства множества преступлений, обсуждая их с экспертами и самими преступниками, мы научились объяснять малейшие ключи таким же образом, как врач на основании симптомов ставит диагноз заболевания или оценивает состояние организма. Он узнает симптомы, потому что они встречались и прежде. Так и мы начинаем делать выводы, когда проявляется определенная схема.

В начале 80-х годов я много опрашивал для наших исследований заключенных преступников. И как-то сидел среди осужденных в старинной каменной готической государственной Мерилендской тюрьме в Балтиморе. Каждый из них представлял собой интересный в своем роде случай: убийца полицейского, убийца ребенка, торговцы наркотиками, вымогатели, но мне требовалось выяснить modus operandi[4] насильника-убийцы, и я спросил, нет ли такого в тюрьме, с кем я мог бы поговорить.

— Чарли Дэвис, — вспомнил один из заключенных, но остальные покачали головами: врял ли он станет откровенничать с федералом. Кто-то отправился поискать его на тюремном дворе. К удивлению присутствующих, через несколько минут Дэвис явился — скорее из любопытства или от скуки, чем по другим причинам. В нашей работе нас выручало то, что у заключенных было полно времени и, как правило, они не знали, чем заняться. Обычно, когда мы проводим опрос в тюрьме — и это с самого начала доказало свою правоту, — мы стараемся узнать заранее как можно больше о нашем подопечном. Мы просматриваем полицейские досье, фотографии с места преступления, протоколы вскрытия и судебного заседания — все, что может пролить свет на личность преступника и мотивы преступления. Таким образом, преступник лишается возможности играть себе на руку или просто потешаться над вами. Но в данном случае я никак не готовился и решил попробовать воспользоваться именно этим.

Дэвис оказался огромным неуклюжим детиной лет тридцати с небольшим, ростом в шесть футов и пять дюймов. Он был чисто выбрит и опрятно одет.

— Я в невыгодном положении, Чарли, — начал я. — Даже не знаю, что ты натворил.

— Убил пять человек, — ответил заключенный.

Я попросил его описать места преступлений и рассказать, что он делал с жертвами. Оказалось, что неполный рабочий день Дэвис служил водителем на «скорой помощи». Он задушил женщину, положил ее у дороги, там, где обычно ездил, сделал анонимный звонок, сам на него ответил и подобрал тело. Когда он клал задушенную на носилки, никто не мог и подумать, что убийца рядом. Дэвиса воодушевляло собственное самообладание, а подготовка преступления щекотала нервы. Любые сведения, проливающие свет на способ совершения преступления, всегда оказывались крайне полезными для нас.

— Способ убийства — удушение — подсказал мне, что Дэвис — спонтанный убийца, а изначально у него на уме было изнасилование.

— Да ты настоящий фанат полицейских, — заявил я ему. — И сам не прочь стать копом, чтобы помыкать другими, а не быть на посылках, что явно ниже твоих способностей.

Дэвис рассмеялся и признался, что его отец был лейтенантом полиции.

Я попросил его описать МО. Он обычно следовал за симпатичной молодой женщиной и замечал, что она оставляла машину на стоянке, скажем, у ресторана. Через отца устраивал проверку номерного знака. А когда выяснял фамилию владелицы, звонил в ресторан и, позвав намеченную жертву к телефону, говорил, что она забыла выключить фары. Когда та выходила на стоянку, набрасывался, запихивал в свою или ее машину, надевал на нее наручники и уезжал. Дэвис подробно, почти смакуя, рассказывал о каждом из пяти убийств. Вспоминая о пятом, он признался, что изнасиловал жертву на переднем сиденье — деталь, о которой он упоминал впервые.

В этот момент я его перебил:

— А теперь, Чарли, я сам расскажу кое-что о тебе. У тебя были проблемы в отношениях с женщинами. Ты сильно нуждался в деньгах, когда убил в первый раз. Тебе было под тридцать. Ты знал, что твои способности выше той работы, которую ты выполнял. Так что жизнь была для тебя сплошным разочарованием.

Он сидел и кивал головой. Давай, мол, давай. Пока ничего гениального я не произнес и предположить все это не составляло никакого труда.

— Ты сильно пил, — продолжал я. — Занимал деньги. Поколачивал женщину, с которой жил (он не говорил мне, что с кем-нибудь жил, но я чувствовал, что моя догадка верна). А по вечерам, когда становилось совсем невмоготу, выходил на охоту. Со своей подружкой ты разделаться не решался, так что приходилось искать, на ком вымещать обиду.

Я заметил, как красноречиво изменилась его поза, и, опираясь на скудную информацию, продолжал:

— Но последнее убийство было куда менее жестоким. Жертва сильно отличалась от остальных. И после того как ты ее изнасиловал, ты позволил ей одеться. Накрыл голову. И в отличие от других случаев не радовался тому, что совершил.

Когда к тебе начинают прислушиваться, значит, в твоих словах что-то есть. Я вынес это из разговоров в тюрьмах и умел использовать при опросах заключенных. И теперь видел, что полностью завладел вниманием Дэвиса.

— Она сказала тебе нечто такое, от чего тебе не захотелось ее убивать, но ты все равно убил.

Внезапно Дэвис стал красным как свекла и, казалось, впал в транс. Я мог свободно читать его мысли: он снова видел картину убийства. Немного поколебавшись, он признался, что женщина заговорила о муже — сказала, что тот очень болен, может быть, даже умирает, и она о нем сильно беспокоится. Не исключено, что с ее стороны это было уловкой, а может, и нет — этого я не знал. Но совершенно очевидно, что ее слова подействовали на Дэвиса.

— Я же не прятал лица. Она меня видела. Я был вынужден ее убить.

Несколько секунд я хранил молчание, потом заговорил снова:

— Ты ведь у нее что-то взял?

Дэвис опять кивнул и рассказал, что залез к женщине в кошелек и достал из него фотографию, на которой она была изображена с мужем и ребенком во время празднования Рождества.

До этого разговора я Дэвиса никогда не встречал, но теперь у меня в голове стало складываться о нем представление.

— Ты и на кладбище ходил, Чарли?

Дэвис вспыхнул, и это убедило меня, что он следил за газетами и знал, где похоронена жертва.

— Ты пошел, потому что после последнего убийства тебе сделалось тошно. Что-то принес с собой и положил на могилу.

Остальные заключенные замерли и слушали разинув рты.

— Ты что-то принес с собой на кладбище. Что это было, Чарли? Та фотография?

Он снова кивнул и уронил голову на грудь. Я не творил волшебства и «не извлекал из цилиндра кролика», как могли решить заключенные. Я только строил догадки, но они основывались на определенных знаниях, поисках и опыте, который накопился у меня и моих коллег и который мы постоянно продолжали пополнять. Например, мы выяснили, что старинный стереотип, согласно которому убийцу должно тянуть на могилу жертвы, очень часто подтверждается на практике, хотя преступник приходит туда совсем не по тем причинам, о которых мы думали раньше. Поведение отражает личность.

Наша работа необходима еще и по той причине, что природа тяжких преступлений постоянно меняется. Мы хорошо изучили преступления, связанные с распространением наркотиков, захлестнувшие, точно эпидемия чумы, большинство наших городов, преступления с применением огнестрельного оружия, ставшие повседневным явлением и позором нации. Но раньше участниками таких преступлений становились, как правило, люди так или иначе друг друга знавшие. Теперь картина выглядела иной. Ещё в начале 60-х годов раскрываемость убийств в США составляла намного больше 90 %. Сегодня изменилось и это положение. Несмотря на впечатляющее развитие науки и технологии, на наступление компьютерной эры, а также на возросшее число полицейских, подготовленных и экипированных несравненно лучше, чем раньше, процент убийств растет, а процент раскрываемости падает. Больше и больше преступлений совершается против незнакомых людей «чужаками». Во многих случаях отсутствуют мотивы, с которыми можно было бы работать, или, по крайней мере, мотивы явные, «логические».

Традиционно убийства и другие тяжкие преступления были достаточно понятны правоохранительным органам. Они проистекали из чрезмерного проявления таких чувств, которые может испытывать каждый из нас: гнева, жадности, ревности, жажды наживы и мести. Считалось, что, если справиться с эмоциями, прекратится разгул преступлений. Кто-то, безусловно, погибал бы, но полиция обычно знала, кого искать и за что.

Но в последние годы проявился новый тип преступлений — серийный. Преступник чаще всего не останавливается до тех пор, пока его не поймают. И от убийства к убийству набирается опыта, совершенствуя свои методы и усложняя сценарий. Я специально употребил слово «проявился», потому что до какой-то степени он существовал и раньше — с 80-х годов прошлого века, когда в Лондоне орудовал Джек Потрошитель, первый серийный убийца в мире. И я специально сказал «преступник», поскольку по причинам, которые мы будем рассматривать далее, почти все серийные преступления совершаются мужчинами. Серийный убийца — явление, по всей видимости, гораздо более старое, чем мы привыкли думать. Возможно, доходящие до нас рассказы и легенды о ведьмах, оборотнях и вампирах — это всего лишь попытка выразить ужас, который жители небольших, изолированных городков Европы и прежней Америки испытывали перед извращениями, считающимися теперь чуть ли не чем-то само собой разумеющимся. Монстры могли быть только существами сверхъестественными и поэтому никоим образом не должны походить на нас.

Серийные убийцы и насильники гораздо сильнее обычных преступников сбивают с толку и будоражат умы, и их намного труднее поймать. Отчасти потому, что их действия мотивируются более сложным комплексом факторов. От этого их образ становится расплывчатым — они как бы не подвластны естественным чувствам, и невозможно ни сострадать им, ни винить и упрекать их.

Иногда единственный способ их поймать — научиться думать, как они. Пусть читатель не ждет, что в этой книге я собираюсь выдавать тщательно оберегаемые секреты методики расследования и предоставлять их в руки потенциальных убийц. Я хочу рассказать, как мы развивали поведенческий подход к созданию портрета преступника, анализу преступления и стратегии расследования. Даже если бы я пожелал, никаких секретов я бы выдать не смог: хотя бы потому, что лучшим агентам с опытом, чтобы попасть в мое подразделение, приходится проходить двухгодичную подготовку. И еще потому, что, сколько бы преступник ни прятался, воображая, что знает нашу методику, сколько бы ни пытался сбить с толку, этим самым он лишь дает в наши руки лишние поведенческие ключи.

Много десятилетий назад сэр Артур Конан Дойл вложил в уста Шерлока Холмса фразу: «Исключительность неизбежно дает нам ключ. Чем бесцветнее и обыденнее преступление, тем труднее его раскрыть». Другими словами, чем многочисленнее поведенческие нюансы, тем детальнее психологический портрет убийцы и анализ преступления, который мы предоставляем местной полиции. А чем детальнее портрет, тем меньше подозреваемых, а значит — больше времени на поиски настоящего преступника. В связи с этим сразу хочу сделать еще одно замечание: Исследовательское подразделение поддержки, которое является частью Национального центра анализа особо опасных преступлений ФБР в Квонтико, не ловит преступников. Повторю еще раз: мы не ловим преступников. Этим занимается местная полиция и, учитывая, какое колоссальное давление она испытывает, в большинстве случаев делает свою работу чертовски хорошо. Мы же стараемся ей помочь, направляя расследование в нужную сторону и предлагая активные меры, способные выявить преступника. А когда его ловят — я снова подчеркиваю: полицейские, а не мы, — вырабатываем основные подходы и приемы, которые на процессе позволяют прокурору в полной мере раскрыть истинную личность подсудимого.

Мы имеем такую возможность благодаря исследовательской работе и накопленному специальному опыту. Ведь если, например, какое-нибудь полицейское управление, скажем, на Среднем Западе впервые сталкивается с серийным убийством, то мы занимались сотнями, если не тысячами подобных преступлений.

Я всегда учу своих агентов: «Если хотите понять художника, смотрите на его картины». За годы работы мы видели множество таких «картин» и бесчисленное количество раз разговаривали с самыми маститыми «художниками». Мы методично разворачивали работу Научной психологической службы, которая в конце 70-х — начале 80-х годов превратилась в Исследовательское подразделение поддержки ФБР. И хотя большинство книг вроде романа Тома Харриса «Молчание ягнят» в погоне за драматическим эффектом приукрашивают и безмерно превозносят нашу работу, своих предшественников мы действительно находим скорее в литературе, чем в криминалистической фактографии. Так, первым создателем психологического портрета преступника можно считать героя написанного в 1841 году классического рассказа Эдгара Аллана По «Убийство на улице Морг» сыщика-любителя Ш. Огюста Дюпена. А сам рассказ — примером использования активного метода для выявления личности неизвестного преступника и оправдания посаженного в тюрьму невиновного.

Как и сотрудники моего подразделения, только на полтора столетия раньше, По осознал значение психологического портрета, когда одних судебных улик оказалось недостаточно для раскрытия особенно жестокого и, на первый взгляд, немотивированного преступления. «За отсутствием других возможностей, — писал По, — аналитик старается проникнуть в мысли противника, поставить себя на его место и нередко с одного взгляда замечает ту единственную (и порой до нелепости простую) комбинацию, которая может вовлечь его в просчет или толкнуть на ошибку».

Есть и еще небольшое сходство, которое все же стоит упомянуть: месье Дюпен предпочитал работать в одиночку, затворив в комнате окна и плотно задернув шторы от солнца и внешнего мира. А у меня и моих коллег просто нет другого выбора. Наши кабинеты находятся в здании Академии ФБР в Квонтико на несколько этажей под землей — в помещениях без окон, которые изначально предназначались для штаба чинов правоохранительных органов на случай общенациональной тревоги. Мы шутливо зовем их Национальным подвалом аналитиков по раскрытию особо опасных преступлений. В шестидесяти футах под поверхностью земли мы зарыты глубже любого мертвеца. Покров с метода разработки психологического портрета приоткрыл и английский писатель Уилки Коллинз в своих новаторских романах «Женщина в белом» и «Лунный камень». Но в полном объеме на фоне залитого газовым светом мрачного викторианского Лондона показал его миру сэр Артур Конан Дойл в своем незабвенном творении о Шерлоке Холмсе. Каждому из нас хотелось бы, чтобы его сравнивали с этим литературным персонажем. И я был искренне горд, когда во время расследования убийства в Миссури сент-луисская газета «Глоуб-демократ» назвала меня в заголовке «современным Шерлоком Холмсом из ФБР».

Интересно отметить, что в то время, как Холмс расследовал запутанные, головоломные дела, в лондонском Ист-Энде, убивая проституток, орудовал Джек Потрошитель. Эти два совершенно противоположных характера, два человека, стоящие по разные стороны закона и по разные стороны пролегающей между реальностью и воображением границы, настолько завладели сознанием людей, что современные почитатели Конана Дойла в байках о Шерлоке Холмсе заставляют великого сыщика расследовать нерешенное дело об убийствах в Уайтчепеле. В 1988 году меня попросили проанализировать совершенные Потрошителем убийства, и в этой книге я приведу свои выводы о самом знаменитом НЕСУБ — «неизвестном субъекте».

Только спустя более ста лет после «Убийства на улице Морг» Эдгара По и через полстолетия после Шерлока Холмса метод психологического портрета шагнул с литературных страницу реальную жизнь. В середине 50-х годов Нью-Йорк сотрясался от грохота бомб Сумасшедшего Бомбиста, у которого за пятнадцать лет на совести, как известно, более тридцати взрывов. Он выбирал людные места: такие, как универмаг Грэнд Сентрал, вокзал в Пенсильвании, Рейдио-сити-мьюзик-холл. Еще ребенком в Бруклине я хорошо запомнил это дело. В 1957 году полиция додумалась привлечь психиатра из Гринич-виллидж доктора Джеймса А. Брассела, который тщательно проанализировал фотографии с мест взрывов и бахвальные письма Бомбиста в газеты. Его общий поведенческий тип позволил психиатру сделать множество детальных выводов, среди которых отмечалось, что преступник является параноиком, ненавидит отца, обожает мать и проживает в одном из городов штата Коннектикут. В заключение своего письменного портрета Брассел рекомендовал полиции «искать грузного человека среднего возраста, родившегося за рубежом, римско-католического вероисповедания, неженатого, проживающего с братом или сестрой. Во время ареста, с большой степенью вероятности, будет одет в двубортный, застегнутый на все пуговицы костюм».

Намеки в письмах позволяли судить, что Бомбист является обиженным бывшим или настоящим работником «Консолидейтед Эдисон» — городской электрической компании. Руководствуясь портретом, полиция проштудировала списки ее сотрудников и выявила некоего Джорджа Мететски, который работал в «Кон-Эд» в 40-х годах, до того, как начались взрывы. Когда полиция прибыла в город Уотербери в штате Коннектикут, чтобы произвести арест грузного человека среднего возраста, родившегося за рубежом, римско-католического вероисповедания, обнаружилось, что единственным расхождением с портретом было то, что он жил не с братом или сестрой, а с двумя незамужними сестрами. Полицейские попросили его одеться, чтобы препроводить на станцию, и через несколько минут он появился из спальни в двубортном, застегнутом на все пуговицы костюме. Объясняя, как ему удалось достигнуть безукоризненно точных результатов, доктор Брассел подчеркивал, что обычно психиатр сначала исследует больного, а затем старается с достаточной достоверностью предсказать, как тот будет реагировать на какую-то определенную ситуацию. Конструируя портрет преступника, Брассел обратил этот процесс вспять и по свидетельствам поступков представил личность.

Теперь, через сорок лет, бросая ретроспективный взгляд на дело Сумасшедшего Бомбиста, нам кажется, что раскрыть его не составляло труда. Но в то время работа доктора Брассела явилась настоящей вехой на пути становления бихевиористического направления в расследовании преступлений, а сам психиатр, позднее сотрудничавший с управлением бостонской полиции по делу Бостонского Душителя, стал настоящим пионером в области психологической криминалистики.

Несмотря на то что по большей части нам доводилось слышать рассуждения о дедукции — от литературных героев Дюпена и Холмса до реального Брассела и многих из нас, — мы чаще имеем дело с индукцией, то есть по деталям преступления составляем обобщающую картину. Когда в 1977 году я приехал в Квонтико, инструкторы Научной психологической службы — такие, как один из ее пионеров Говард Тетен, — пытались применить идеи Брассела к реальным случаям, которые принесли в аудитории Национальной академии профессиональные полицейские. Но в то время все это выглядело анекдотичным и не подкреплялось реальными исследованиями. Так обстояли дела, когда я появился в ФБР.

Я уже говорил, насколько нам важно поставить себя на место неизвестного преступника и вжиться в образ его мыслей. Но исследования и опыт подсказали, что не менее важно — как бы ни было мучительно и больно — представить себя пострадавшим. Только твердо уяснив, каким образом реагировала на нападение жертва, можно представить себе поведение и реакцию агрессора. Чтобы изловить преступника, нужно взглянуть на преступление.

В начале 80-х годов из полицейского управления маленького городка сельской Джорджии ко мне попал волнующий случай. Симпатичная четырнадцатилетняя девочка, тамбурмажор школьного оркестра, была похищена с остановки школьного автобуса всего в сотне ярдов от собственного дома. Через несколько дней ее полураздетое тело было обнаружено в десяти милях на лесной «тропинке любовников». Девочка оказалась изнасилованной, а причиной смерти явился сильный удар тупым предметом по голове. Рядом лежал измазанный в запекшейся крови камень. Прежде чем приступить к анализу, мне необходимо было собрать как можно больше сведений о жертве. Я выяснил, что хотя девочка была смышленой и привлекательной, но выглядела как раз на свои четырнадцать лет, а не на двадцать один год, как это иногда бывает с подростками. Все, кто ее знал, утверждали, что она не слыла кокеткой и не отличалась неразборчивостью в отношениях, не пила, не употребляла наркотики, с окружающими поддерживала теплые дружественные отношения. Вскрытие показало, что в момент нападения она сохраняла девственность.

Все эти сведения были для меня жизненно важными, потому что давали представление, как могла повести себя жертва во время похищения и после него и как в определенной ситуации реагировал на ее поведение преступник. Из них я заключил, что убийство явилось не спланированным, а спонтанным действием, вызванным извращенными, болезненными фантазиями; что девочка не зазывала насильника с распростертыми объятиями. Это подвело меня ближе к личности преступника. Мой портрет заставил полицию заняться неким субъектом, подозреваемым в совершении год назад изнасилования в соседнем большом городе. Понимание личности подозреваемого, который, как я и думал, уже проходил испытание на детекторе лжи, помогло мне разработать для полиции стратегию допросов. Об этом интереснейшем случае я расскажу подробно позднее, а пока достаточно заметить, что в итоге преступник признался в совершении обоих изнасилований и убийств, был осужден и, когда я об этом писал, уже покоился на кладбище в Джорджии.

Когда в Национальной Академии мы учим агентов ФБР и сотрудников правоохранительных органов элементам составления психологического портрета и анализу картины преступления, мы стараемся заставить их взглянуть на преступление в целом. Мой коллега Рой Хейзелвуд, до того как в 1993 году вышел в отставку, в течение нескольких лет преподавал основы составления психологического портрета. Обычно он выделял в анализе три основных вопроса и фазы: что? почему? кто?

Что произошло? Под этим он понимал всё, что с поведенческой точки зрения, могло быть интересно в преступлении.

Почему и каким образом это произошло? Почему, например, после убийства изуродован труп жертвы? Почему не украдены ценности? Почему не осталось следов насильственного проникновения в дом? Каковы причины каждого значимого поведенческого фактора в преступлении?

Все это подводит к третьему вопросу: Кто мог совершить такое преступление? Выяснить это и составляет нашу задачу.