ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой объясняется, кто такой Аристотель Онассис, и рассказывается о тайном задании КГБ СССР
ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой объясняется, кто такой Аристотель Онассис, и рассказывается о тайном задании КГБ СССР
1
Многие наши олигархи учились у него: всепоглощающей любви к деньгам, цинизму, беспринципности, чутью, реакции, стойкости, умению не сдаваться ни при каких обстоятельствах, безжалостности и т. д. (То есть эту книгу можно воспринимать и в качестве учебника-инструкции «Как стать миллиардером».)
Некоторые «унаследовали» как его недвижимость — например, Роман Абрамович заканчивает ремонт в замке на юго-востоке Франции Шато де ла Круа, принадлежавшем некогда Аристотелю Онассису, — так и движимость. Тот же Абрамович обзавёлся крупнейшей в мире яхтой; ему удалось даже то, чего не сумел Онассис — стать владельцем английского королевского футбольного клуба. Другие наши мультимиллиардеры не отстают: меряются крутизной, спорят, судятся, пытаются что-то оттяпать один у другого, выкупить акции, как когда-то Онассис и Ниархос…
Одного им всем не хватает — Марии Каллас.
Мало о ком из недавних наших современников слагалось столько легенд и мифов. Легендами обрастало, кажется, всё и сразу. Начиная от сближения и «наложения» их судеб, Марии и Аристотеля, и до его последнего появления в её парижской квартире в пьяном виде с предложением руки и сердца и с проклятиями скаредной Джеки («к которой он никогда ничего не испытывал, любил лишь её, Марию, для которой был рождён»).
Эллины сами по себе мифологизированы, исторически так сложилось — ещё со времён титанов и богов. Но здесь речь пойдёт о тех, кого помнят и боготворят многие наши современники. И по сей день Марию Каллас именуют «La Divina», «Божественной», и завидуют Аристотелю Онассису, умудрявшемуся как бы играючи, между анекдотами и коктейлями, в шортах и футболке управлять с борта своей яхты «Кристина» крупнейшей на тот момент частной танкерной империей, держа в уме тысячи, десятки тысяч цифр, например, точные параметры всех своих VLCC (Very Large Crude Oil Carrier) и ULCC (Ultra Large Crude Oil Carrier) — очень больших и сверхбольших судов для перевозки сырой нефти, знать имена капитанов и старпомов, их жён и даже подруг, водить дружбу и с простыми матросами, и с королями, и с шейхами, любя жизнь во всех её проявлениях, добиваться всего, что только пожелает, включая первых леди величайших империй, красавиц мира, из которых ни одна, как нам думается, не могла перед ним устоять…
Обывателей испокон веков интересовали истории происхождения крупнейших состояний. Каких только слухов не ходило о неистовом Аристотеле! Что он может сутками напролёт не смыкать глаз; что он — гиперсексуал, что он — хозяин лучшего и крупнейшего в мире плавучего борделя; что он на своей подводной лодке или на гидроплане может, когда вздумается, отправиться в любую точку земного шара и оказаться там, где его меньше всего ждали. Говорили, что нефть была его официальным или полуофициальным бизнесом (и прикрытием), а основное своё состояние он сколотил пиратством, особенно преуспев во время Второй мировой войны, когда только делал вид, что всецело увлечён голливудскими звёздами и звёздочками, а на самом деле извлекал со дна потопленные корабли; что якобы состоял в сговоре с самим немецким генерал-фельдмаршалом Эрвином Ойгеном Йоханнесом Роммелем, получившим в Африке прозвище «Лис пустыни» и о котором Уинстон Черчилль, выступая в палате общин, сказал: «Мы имеем перед собой весьма опытного и храброго противника и, должен признаться, несмотря на эту опустошительную войну, — великого полководца». Так вот, существенная часть золота Роммеля, вывезенного из Северной Африки, бесследно исчезла, а сам Роммель, якобы принимавший участие в покушении на Гитлера (в это время фельдмаршал находился за границей), покончил жизнь самоубийством. Но существует версия, что самоубийство было инсценировано и Роммель прожил в Боливии и Аргентине долгую и более чем обеспеченную жизнь под чужой фамилией; что за какие-то тайные услуги, о которых можно лишь догадываться, он щедро поделился золотом с Аристотелем Онассисом, и в том числе по этой причине Аристотель почти не пострадал и ничего не потерял во время Второй мировой войны, тогда как почти весь греческий флот был уничтожен. Утверждали также, что миллиардеры, Онассис и Ниархос, специально устроили чехарду с женитьбами на дочерях богатейшего после войны судовладельца Греции Ставроса Ливаноса — Афине и Евгении, и постепенно их наследство перекочевало в активы и пассивы Онассиса и Ниархоса. В загадочных смертях их жён, которыми они «обменивались», обвиняли обоих олигархов, но так и не смогли или не захотели этого доказать. Говорили также, что единственной «отдушиной» для Аристотеля Онассиса была Божественная Мария, которую он по-настоящему любил, но от которой постоянно уходил, убегал, уплывал, улетал (в том числе к вдове президента Кеннеди Джеки, с которой обвенчался), а когда наконец вернулся (подобно Одиссею), то было уже слишком поздно. А еще ходили слухи, что Аристотель принимал участие в заговорах, что «дал деньги на то, чтобы устранили этого Бобби Кеннеди». Необъяснима роль рока в судьбах кланов Онассиса и Кеннеди…
В общем, было бы верхом нелепости и самообмана пытаться пошагово восстановить страницы его смутной (мягко говоря) биографии. Сплошного бурного потока! Постараюсь, по крайней мере, как можно точнее и корректнее восстановить в памяти события 35-летней давности, историю моего так и несостоявшегося романа с миллиардершей.
Три десятка лет тому назад никаких миллиардеров, олигархов у нас в СССР и в помине не было. Разве что так называемые «теневики» или «цеховики», которых по сравнению с нынешними можно назвать детьми ясельного возраста.
— Божественная Мария, — пояснил художник Глазунов, правой рукой переворачивая кассету в магнитоле, левой по-мальчишески задорно выруливая «мерседес» на встречную полосу, чтобы обогнуть пробку.
И уточнил, чей голос на кассете:
— Мария Каллас, греческая богиня. Завораживает, возносит, уносит от всего этого!..
Из благоухающего дорогой кожей, деревом, французским парфюмом и американскими сигаретами салона он как бы брезгливо очертил обшарпанные мокрые фасады домов конца 1970-х годов, чёрно-серую толпу пешеходов под мокрым снегом на Садовом кольце и добавил, кивнув на магнитолу:
— Постоянное общение с прекрасным!
А у меня ком встал в горле. Слушая «Аве Мария» в исполнении неведомой мне Марии, я отвернулся, чтобы Илья Сергеевич не заметил слёз. Пресвятая Мария и эта, поющая, совмещались в моём сознании, прояснялись сквозь слёзы немого восторга, как в фокусе фотографического аппарата, и плыл, казалось, где-то высоко над нами божественный, как сам голос, лик.
— А у меня ведь Онассис хотел все картины купить, — сказал Глазунов. — Всю выставку — и открыть в Париже или в Афинах мою галерею.
— Он вас знает?! — бестактно удивился я.
— Конечно! Да и княгиня Ирэночка Голицына, наша общая добрая знакомая, в поклонение которой у него на яхте «Кристина» русские иконы расположены на самом видном месте, Аристотелю объяснила…
— И что же помешало?
— Во-первых, как ты знаешь, я не продаюсь.
— «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать», — напомнил я Пушкина.
— А во-вторых, КГБ, естественно, — продолжил Глазунов, — у них там свои планы на миллиардера.
— Делиться не захотели? — предположил я.
— Что-то вроде того…
2
Впрочем, всё по порядку.
Жизнь любого мультимиллионера, тем более миллиардера немыслима без спецслужб, без сотрудничества, соприкосновения, переплетения, в каком-то смысле и совокупления с тайной полицией. И это вполне естественно и логично (иначе, как пел Булат Окуджава, «за жизнь его не дам и самой ломаной гитары»). Изучая биографии богатейших людей мира — Марка Лициния Красса, Корнелиуса, Ротшильдов, Дюпонов, Рокфеллеров, Форда, Карнеги, Вандербильта, — в этом убеждаешься снова и снова.
Наш герой Аристотель Сократес Онассис — таково его полное имя — не исключение. (Представляется, что в этом вопросе не существует даже того исключения, которое подтверждает правило, ибо это — аксиома ещё со времён древних Греции, Индии, Китая, Египта, Рима, Византии.) Онассис — по версиям, коим несть числа, — так или иначе сотрудничал с турецкой, греческой, аргентинской, американской, шведской, английской, немецкой, израильской и японской спецслужбами. Неоднократно пытался наладить с ним отношения и КГБ СССР.
Не берёмся судить о том, каким образом проистекали эти процессы в других странах. Но у нас, судя по всему, на нашей почве выкристаллизовался, возрос, расцвёл форменный роман. И ныне, по прошествии десятилетий, не может не удивлять тот факт, что роман не отображён в прозе, кинематографе и телесериалах, хотя тогда уже, в конце 1970-х, был воспет нашим национальным бардом Владимиром Высоцким:
Успехи наши трудно вчетвером нести,
Но каждый коренаст и голенаст,
Ведь воспитали мы, без ложной скромности,
Наследника Онассиса у нас.
Следите за больными и умершими —
Уйдёт вдова Онассиса, Жаки.
Я буду мил и смел с миллиардершами —
Вы дайте только волю, мужики!
Судьба распорядилась так, что автору этой книги довелось стать свидетелем того взбудоражившего и шокировавшего мировую общественность романа, даже принять некоторое участие в его завязке. И, думается, обращаясь к исследованию жизни и удивительных приключений Аристотеля Сократеса Онассиса, глупо было бы об этом умалчивать. (Тем более что срок давности истёк.)
— …Каждый сам кузнец своего счастья, — многозначительно изрёк сотрудник КГБ Андрей X. (как он представился при нашем знакомстве) и долго молчал, пристально, не моргая глядя в окно вдаль…
Мне показалось, будто он прокручивал в голове комбинации, одна дерзновеннее другой.
— Выбирай, — нарушил он тягостное молчание, когда я не без облегчения уже было решил, что общение с Конторой удачно окончено. — Либо курьером или в лучшем случае корректором в газетёнке какого-нибудь Мухосранска без права не то что за границу, а вообще без всяких прав, разве что нажраться с получки бормотухи… — Андрей X. опять замолчал, будто и в самом деле решал дилемму моей жизни.
— Либо? — робко поинтересовался я.
— Либо, при нашей, естественно, помощи, — с нажимом уточнил он, чтобы не оставалось иллюзий, — вернисажи, вояжи… стать блестящим журналистом-международником, ведущим репортажи с саммитов и раутов, чокающимся бокалом с шампанским Veuve Clicquot Brut или стаканом с Ballantine’s Very Old Scotch Whisky, — щёлкал он названиями заграничных напитков, как в кино белые офицеры каблуками сверкающих сапог, — с королями, принцессами, президентами, шейхами, кинозвёздами… Выбор за тобой. Ты на каком курсе?
Андрей X. всё про меня знал лучше меня — так в милиции спрашивали, держа в руке твой паспорт: «Как фамилия?»
Я учился на третьем курсе международного отделения факультета журналистики МГУ. Удачно, но порой и с переменным успехом сдавал зачёты и экзамены. Пил пиво в «Яме» на Пушкинской и в иных местах, периодически разбавляя его портвейном «777», «Столичной» или «Московской». Играл с Фимой Шифриным, будущим известным юмористом, в Студенческом театре МГУ под руководством Романа Виктюка, будущего знаменитого режиссёра. Встречался с девушками, в том числе иностранками (казалось, что они не только благоухают французским парфюмом и говорят не по-нашему, но и устроены иначе)…
И вот однажды, зимней слякотной ночью, когда под убаюкивающий стук капели по оконному отливу я засыпал в «скрещенье рук, скрещенье ног», как сказал поэт, с француженкой Сильви, студенткой Института русского языка им. А. С. Пушкина, раздался телефонный звонок. Без прелюдий и экивоков по-армейски заботливый, чуть ли не отеческий голос спросил, не у меня ли «в кровати эта ё…я парижанка», и посоветовал не отпираться, потому что «всё равно они всё про всех знают, и х…во будет». Спросонья я всё-таки стал отпираться и отнекиваться, уверяя, что знать не знаю никаких парижанок, в ответ на что услышал обещание показать мне небо в алмазах.
Потом меня стали бомбардировать повестками в военкомат, почему-то не моего, а соседнего района, куда я не являлся, честно отдав в положенное время долг родине. Но однажды позвонил военком самолично и каким-то образом, вежливо, но настойчиво убедил в том, что зайти надо. В назначенный час я приехал. В кабинете военкома сидел молодой, чуть постарше меня человек в костюме-тройке, представившийся сотрудником Комитета государственной безопасности СССР Андреем X.
— Мы ведь с вами достаточно воспитанны, чтобы не говорить о погоде, не правда ли? — В обаятельной его улыбке проскользнуло нечто нарочито-волчье.
Мы вышли с ним на улицу. Встав в очередь к бочке на колёсах с надписью «ПИВО», приняв заветную кружку и сдув шапку белоснежной пены, я, мучившийся с похмелья, невольно заискивающе заметил:
— Жить хорошо!
— А хорошо жить ещё лучше! — парировал чекист известной фразой из «Кавказской пленницы» и пошутил по поводу красивого обычая умыкания невест из той же кинокомедии: — «Когда будэшь дэлать шашлик из этого нэвэста…»
После этого мы стали встречаться. Притом встречи наши, как представлялось моей тогдашней девушке, да и мне самому, походили на любовные. Он звонил и назначал свидания, всё больше в местах романтических: то у третьей колонны Большого театра, то у памятника Пушкину, то на Каменном мосту, то на площадке обозрения на Ленинских (Воробьёвых) горах, то в сквере за памятником героям Плевны (где, кстати, позже стали собираться лица нетрадиционной сексуальной ориентации). Порой казалось, когда я шёл на встречу, что он преподнесёт мне гвоздики (и я даже боязливо подумывал, что только бы нечётное количество).
Мы катались на речном трамвайчике, «чёртовом колесе» в парке Горького и совершали пешие прогулки по Москве. Андрей X. побывал в нашем студенческом театре. Расспрашивал, рассказывал что-то туманное и малозапоминающееся. Просил меня читать монологи из «Ночи после выпуска» и «До свидания, мальчики!» (наших спектаклей), смеялся, поощрял комплиментами, говоря, что от меня, как от Высоцкого на Таганке, неизвестно, чего ждать в следующую минуту, — Володя, дескать, шатался пьяный по Москве, болтался по стране от Магадана до Кушки, глушил спиртягу со старателями и бичами, орал им песни про Зинку и охоту на волков, в психушках лечился, а потом женился на шикарной француженке и весь мир объездил, только из Штатов явился, а сегодня уже через Париж улетел на Таити. При этом Андрей X. декламировал Маяковского:
Мне и рубля не накопили строчки,
краснодеревщики не слали мебель на дом,
и кроме свежевымытой сорочки,
скажу по совести, мне ничего не надо…
— Поэтически сильно, — рассуждал Андрей. — Но ведь кривил душой великий пролетарский поэт. Очень даже было надо: и поездки по всему миру, и костюмы фирменные, и машины… Как и Серёже Есенину: тоже поездки заграничные, цилиндр, всемирно известная богатая жена… Слаб человек.
— Это точно, — соглашался я с чекистом. — Если бы роскошь была дурна, говорил Аристипп, её не было бы на пирах богов.
Мы даже ходили в кино, в кинотеатр «Октябрь».
— Знаешь, — говорил Андрей, когда после картины «Великолепный» с Жаном Полем Бельмондо мы шли к станции метро «Библиотека имени Ленина» по Калининскому проспекту, — я вот о чём подумал. Легко Бельмондо с этой Жаклин Биссет с таким бюстом… Алену Делону… Марчелло Мастроянни, легко им играть любовь с Софи Лорен, Джиной Лоллобриджидой, Клаудией Кардинале, Катрин Денёв, Моникой Витти… А попробуй сыграть с такой, с какой ты в спектакле «До свидания, мальчики!» играл! Я понимаю, почему в вашем университетском театре неказистые, мягко говоря, партнёрши, нам-то хорошо известны предпочтения вашего режиссёра… Но ты, старик, — уже по-свойски льстил он, — даже с такими девицами органичен, достоверен, в твою любовь действительно веришь! Ты талантлив, старик, ты прирождённый герой-любовник.
Не зная, куда деться от комплиментов, я не мог отогнать от себя предательскую по отношению к своему репрессированному в 1930-х годах деду мыслишку о том, что и в органах нашей госбезопасности, что бы там ни писал Солженицын, трудятся люди, не лишённые способности ценить искусство.
Потом я встретился с комитетчиком старше Андрея по возрасту и званию, и тот меня тоже расспрашивал, приглядываясь и прицениваясь, тоже говорил о женитьбе Высоцкого на Марине Влади, рассказывал, как блестяще устроились корреспондентами в Лондоне, Нью-Йорке, Стокгольме, Токио мои коллеги-журфаковцы, своевременно внявшие «непреложным аргументам», окончившие Высшую школу КГБ, хотя особыми способностями, не говоря уж об артистическом таланте, не обладают, а тут, «при идеальном раскладе», может быть, и школы не потребуется…
Потом была встреча с женщиной, назовём её Валентина Мопс, с повадками валютной путаны, и Валентина так же приглядывалась, расспрашивала об особенностях поведения в постели шведок и француженок, акцентируя внимание на «ласках Жоффрея»[1], но стоя на прочной патриотической платформе:
— Думаешь, наши хуже, что ли? Тебе просто попадались такие… Вот мужики ихние — другое дело! Там обходительность, утончённость, амбре, слова нежные, а не просто… Учить вас всему надо!
После чего повезла к себе в Строгино для неформальной беседы…
Но я не мог взять в толк, к чему всё клонится. Пока однажды вечером в баре западного блока гостиницы «Россия» (ныне снесённой) Андрей X. не сделал мне предложение, от которого, как он выразился, я не смогу отказаться, и заключил:
— Выбирай: либо — либо…
От меня, без пяти минут международника, уже часто публикующегося, участвующего в самодеятельности, имеющего опыт общения с иностранцами и особенно иностранками, требовалось без официальной аккредитации и какого бы то ни было редакционного задания, как бы по собственной инициативе проинтервьюировать и сфотографировать как следует Кристину, дочь греческого судовладельца-миллиардера Аристотеля Онассиса, а для этого, естественно, выйти с ней на контакт. Разволновавшись, я заказал коньяку, затем ещё, благо платил Андрей X., и понёс околесицу. И он, убоявшись, видимо, что утратится не только нить разговора, но и отношений со мной, что грозило выговором, а то и задержкой в продвижении по службе, открыл, как он выразился, фишки, напоследок заметив с нескрываемым пиететом:
— Честно говоря, папаша Аристотель Сократос Онассис — один из ярчайших, если не ярчайший self-made man[2] нашей эпохи.
— Так он же капиталист, — не преминул подколоть я. — Эксплуататор трудового народа. А как же марксизм-ленинизм?
— Как говорил Карл Маркс, деньги — это сводник между потребностью и предметом, — туманно пояснил чекист. — А Бальзак считал, что деньги нужны даже для того, чтобы без них обходиться. Так как насчёт интервью?..
«Однако… — думал я, бредя от „России“ по улице Разина, обдаваемый брызгами из-под колёс грязных грузовиков, „жигулей“ и „волг“. — Вот это я понимаю — проинтервьюировать и…»
Подходя к станции метро «Площадь Ногина», я уже мысленно обращался к своей однокурснице, с которой тогда встречался, песней «Good buy, my love, good buy» Демиса Руссоса, а себя воображал в белом костюме-тройке, как у Бельмондо в фильме «Великолепный», где-нибудь в Акапулько.
«А что, — прислонясь к двери с надписью „Не прислоняться“, размышлял я в вагоне, переполненном усталыми, в чёрном и сером людьми, и воображал нечто аквамариновое, пронизанное солнечными лучами, — чем чёрт не шутит? Сергей Онассис… Звучит! Несколько двусмысленно, правда, с неким непристойным намёком, зато весело и беспримерно».
Надо сказать, что до свиданий с чекистами я и не подозревал о существовании Кристины. Об Онассисе, конечно, был наслышан. И вот теперь, получив особое, как мне мыслилось, задание (независимо от отношения к Железному Феликсу, лавры журналиста-международника, работающего на разведку, а лучше на две или три, прельщали в канун Олимпиады-80 многих студентов) и узнав, что дочь «вылитый отец, только в юбке, но чаще в джинсах», я стал по крупицам и мельчайшим фрагментам, складывать, словно мозаику, его, а следовательно, и её психологический (и не только) портрет.
Для начала требовалась, конечно, информация к размышлению (как Штирлицу из культовых тогда «Семнадцати мгновений весны»). Но обнаружилось, что информации о греческом миллиардере кот наплакал. Например, в «Советском энциклопедическом словаре» имели место статьи и о Рокфеллере, и о Ротшильде, и о Дюпоне… Но в столбце, где по алфавиту должен быть Онассис, помещался «онагр — вид катапульт больших размеров, применявшихся в Др. Греции и Др. Риме при осаде и обороне крепостей».
Интернета тогда не существовало. Я часами просиживал в нашей факультетской библиотеке, в спецхране, листая зарубежные книги и периодику, а также в Ленинке и Библиотеке иностранной литературы; я расспрашивал мэтров, знаменитых международников, политобозревателей, не вылезавших из телевизора, которые читали у нас лекции, вели семинары, принимали зачёты; возобновил переписку с Ясоном Онассяном из Эчмиадзина, с которым служил в армии в горах Армении и который клялся и божился, что его дед, в начале 1920-х годов бежавший из Турции, является двоюродным братом греческого магната, на самом деле армянина (когда в день присяги мы узнали, что отчество нашего Ясона Онассяна — Гераклович, то немало подивились); я просил друзей — шведских, испанских, итальянских, французских студентов — присылать и привозить мне всё про Онассиса.
Йенс Рюдстрём привёз из Стокгольма журнал «Esquire» с cover-story, то есть почти полностью, начиная с обложки, посвящённый греческому миллиардеру. Даг Хартелиус, будущий известный дипломат, посол Швеции, снял свидетельские показания, как сам выразился, с людей, знавших Аристотеля в Гётеборге, столице североевропейского судостроения, где были построены первые танкеры магната и создана верфь «А. С. Онассис, Гётеборг лтд». Из Бостона прислали архивный журнал «Тайм» с пространным очерком об Онассисе и его семействе, из Лондона — брошюру о его участии в организации убийства президента Кеннеди, из Парижа — эссе под названием «Женщины Аристо» и иллюстрированный справочник о современных мультимиллионерах с подробными биографиями, описаниями их движимого и недвижимого имущества, кои неизменно погружали меня в задумчивость…
3
— Вода камень точит, — подметил на одном из наших последних свиданий Андрей X.
К моменту начала операции (велено было ждать отмашки и не рыпаться) кое-какая информация к размышлению у меня таки скопилась. Сидя за «железным занавесом», я мысленно шагал, не зная границ, по международным следам великого греческого судовладельца и тогда же начал набрасывать его биографию, которая с течением времени обрастала подробностями, деталями, нюансами, как корпус судна ракушками и всяческой морской живностью.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.