Глава 20. СТАМБУЛ

Глава 20.

СТАМБУЛ

Резидент немецкой разведки в Турции, вышеупомянутый д-р Пауль Леверкюн, был образованным юристом, с отличными, чисто немецкими манерами. Несколько лет он прожил в Америке. Он изучал мусульманские страны и во время первой мировой войны провел некоторое время в Персии. Генерал Варлимонт вспомнил о Леверкюне в 1939 году и направил его со специальной миссией в Персию. Варлимонт опасался, что генерал Вейган со своей французской армией может двинуться из Сирии через Малую Азию и овладеть русскими нефтяными источниками в Баку, откуда Германия частично получала нефть. Леверкюн выехал через Россию в Персию. Он занимал там пост немецкого консула, пока это консульство не закрыли. Через Персию проходил основной путь поставок товаров России по ленд-лизу. В начале 1940 года Леверкюн сообщил Варлимонту, что имеется реальная угроза Баку. Англичане изучали возможности нападения на этот район с моря и воздуха, а французы готовились совершить марш в Баку из Сирии. Но вскоре, однако, положение изменилось, и именно немцы начали готовить план уничтожения Баку. Немецкий агент Кюхлер, который в свое время занимался охраной румынских нефтяных источников от англичан, получил задание разработать план уничтожения русских нефтяных промыслов.

Как-то в 1942 году, выступая на одном из военных совещаний в Софии, Леверкюн обратил внимание, что за ним внимательно наблюдает адмирал Канарис. В правдивом докладе Леверкюна чувствовалось критическое отношение к ведению войны Германией. Леверкюну было приказано явиться к начальнику разведки.

«Очень живой и разговорчивый, он пренебрежительно относится ко всяким военным условностям, — так охарактеризовал Канариса Леверкюн в своих записках. — В нем чувствовалась кровь его предков. Адмирала часто лихорадило даже в разгар жаркого болгарского лета. Когда мы ехали по Софии, на нем была серая морская шинель. Канарису очень понравилась моя шляпа с широкими полями, и он, примерив, надел ее вместо своей форменной фуражки. Адмирал расспрашивал меня, кого бы я мог рекомендовать на тот или иной пост в разведке, совершенно не обращая внимания на то, что я был только в чине капитана, а интересовавшие его лица имели звания полковников и даже генералов. Это было совершенно необычным в немецких вооруженных силах».

Леверкюну пришлось еще раз лично докладывать адмиралу в Берлине. Там Канарис пригласил его пообедать вместе с ним на его вилле, где Леверкюн познакомился с обстановкой, окружавшей адмирала. Ему запомнился красочный портрет Константина Канариса, одетого в яркий костюм, с кривой саблей в руке. В клетке на жердочке сидел попугай, на специальной подставке лежала флейта. Канарис долго рассказывал Леверкюну о своих собаках таксах, что было очень странным, так как имелось много других вопросов, которые им предстояло обсудить.

Начальник абвера предложил Леверкюну отправиться в Турцию для организации разведки. Тем, кто представляет себе абвер как совершенную организацию, нужно сказать, что Леверкюн создавал разведывательную сеть в Турции, работая почти в пустой комнате громадного здания немецкого посольства в Стамбуле, не имея ни секретаря, ни даже машинистки.

Леверкюн не пытался создавать разведывательную сеть с помощью агентов-немцев. Он предпочитал использовать людей, которые находились у него под рукой в Турции: эмигрантов-австрийцев, турецких политических деятелей и представителей различных мусульманских сект, которые служили ему с большим рвением, питая ненависть к англичанам. Установив сотрудничество с турецкой разведкой, Леверкюн помог ей лучше организовать разведку против России.

«Канарис никогда не говорил со мной о мирных переговорах, — рассказывал Леверкюн. — Но несомненно, направляя меня в Стамбул, он был уверен что я не упущу малейшей возможности, которая представится мне в этом направлении. Адмирал знал, что генерал Уильям Донован, один из моих старых американских друзей, стал начальником управления стратегических служб[82] Соединенных Штатов».

После того как объем работы сильно возрос, Леверкюн попросил прислать помощника. К нему направили Эриха Вермерена, сына его старого друга д-ра Курта Вермерена. Эрих приехал в Стамбул со своей женой, урожденной графиней Плеттенберг, образованной и энергичной женщиной, с твердыми религиозными взглядами. Абвер рассчитывал, что она будет вести работу среди христианского меньшинства Турции. Ее муж, бледный и несколько флегматичный молодой человек, со своеобразным, в какой-то мере скептическим складом ума, придерживался отрицательных взглядов по отношению к национал-социализму.

Леверкюну не было известно о каких-либо попытках вести мирные переговоры в Анкаре или Стамбуле до 1943 года. Канарис во время войны дважды побывал в Турции. Один из его помощников, Гельмут фон Мольтке, в начале войны также дважды приезжал в Турцию.

— Значит, вам не приходилось передавать Джорджу Ирли какие-либо письма? — спросил я Леверкюна.

— Нет.

— Может быть, это делал Мольтке?

— В период сталинградской катастрофы я узнал о первых попытках американцев начать переговоры о мире, — ответил Леверкюн.

— От Джорджа Ирли? — спросил я.

— Да, от него. Американцы, в частности, жаловались, что им очень трудно найти общую точку зрения с немцами. Немцы никогда хорошо не отзываются об американцах. «Не могли бы вы сказать хотя бы несколько добрых слов в память какого-нибудь умершего американца?» — обратился ко мне Ирли. Я рассказал об этом послу фон Папену, и он подготовил небольшую речь для одной из наших официальных военных церемоний.

«Мы всегда испытывали большое уважение к людям, — говорил фон Папен, — которые в свое время пересекли океан и создали государство неограниченных возможностей благодаря своей инициативе и энергии. Мы преклоняемся перед памятью Авраама Линкольна, Монро и многих других американцев. Но мы не можем согласиться с тем, чтобы доктрина Монро[83] распространилась на Европу».

Последняя фраза была сказана специально для Риббентропа, который очень неодобрительно отнесся к речи фон Папена. На эту речь обратили внимание в Кремле. Возникло подозрение, что фон Папен нащупывает пути к заключению сепаратного мира с Западом. 24 февраля 1942 года в Анкаре на фон Папена было совершено покушение, но неисправная бомба взорвалась раньше времени.

«Следующая попытка начать переговоры о мире исходила от турецкого министра иностранных дел Менеменджоглу, — продолжал Леверкюн. — В марте 1943 года он сообщил фон Папену, что Турцию скоро должен посетить кардинал Спельман, который хотел бы встретиться с фон Папеном или с кем-нибудь другим, пользующимся таким же доверием». Об этом предложении стало известно офицеру органов безопасности Мойзишу, что вынудило фон Папена доложить обо всем Риббентропу и посоветовать ему принять это предложение. От Риббентропа пришел резкий отрицательный ответ: «Нет никакого смысла обсуждать вопрос о мире!» На это фон Папен также резко ответил, что тогда он не видит смысла вообще иметь какие-либо миссии за границей.

«Следующее послание поступило от Джорджа Ирли в апреле 1944 года, — рассказывал Леверкюн. — Его передали мне в Германии. В нем говорилось, что подготовка союзников к вторжению в Европу проведена настолько тщательно и всесторонне, что успех несомненен. Но победа союзников на Западе будет означать победу и на Востоке, а это поставит под угрозу всю европейскую цивилизацию[84].

Нет ли какой-нибудь возможности найти другое решение? Я доложил об этом послании полковнику Гансену, новому начальнику военной разведки. Он не разрешил мне вернуться в Турцию для ведения переговоров, а поручил это фон Лерснеру, жившему в Стамбуле и являвшемуся председателем немецко-восточного общества. Мне кажется, что фон Папен также встречался с американцами».

В это время немецкую разведку в Стамбуле постигла неудача. В обязанность отделения немецкого абвера в Турции входила, в частности, передача некоторой частично правдивой и частично ложной информации англичанам, что служило каким-то определенным целям. Однако, это было очень опасно. В немецком консульстве в Стамбуле все следили друг за другом. Трудно было решить, действительно ли какой-то герр X выполняет задание против англичан или, наоборот, работает на них. Так, Вермерен за свое отрицательное отношение к национал-социализму находился на подозрении у гестапо. И когда встал вопрос о его возвращении в Германию, Вермерена охватил страх за свою жизнь и за жизнь жены. Поэтому он решил вступить в контакт с англичанами и получить у них политическое убежище.

Английская декретная служба решила инсценировать похищение Вермерена, чтобы придать всему делу таинственную окраску и заставить немцев ломать голову над тем, было ли это операцией «Ночь и туман» или же эта просто бегство их сотрудника. Но сведения об этом деле как-то просочились в прессу союзников, и тактику пришлось менять. Лондонская «Таймс» опубликовала заметку о бегстве Вермерена, а также выдержки из его заявления под саркастическим заголовком «Немец и его совесть».

Вермерен стремился помочь своими знаниями пропаганде против Гитлера.

«Вы не найдете того понимания вашей позиции в Лондоне, — предупредил его английский чиновник, — какое вы находите здесь в Турции. Вы можете разочароваться». Однако несмотря на такое предупреждение, Вермерен все же решил уехать в Англию. Это был скандал, о котором долго говорили в Германии. Служба Кальтенбруннера могла бы примириться с потерей секретаря Мойзиша Нелли Капп (известной союзникам под именем Елизабет), но побег Вермерена поставил в очень затруднительное положение абвер и самого Канариса, который нес ответственность за его деятельность.

Мне хочется остановиться теперь на том, как инцидент с Вермереном был использован Гитлером в своих интересах.

В Германии стали распространять слухи, будто Вермерен сбежал, захватив с собой шифровальную книгу абвера.

— Вы действительно взяли с собой шифровальную книгу? — спросил я Вермерена, когда однажды встретился с ним на одном обеде в Лондоне.

— Нет, — твердо ответил он, и я склонен был поверить ему.

Его жена вмешалась в разговор.

— А, опять Канарис, — сказала она улыбаясь. — Пусть он провалится вместе со своими собаками!

Несколько дней в Берлине только и говорили о побеге Вермерена. Причиной этого многие считали религиозные антипатии графини Вермерен к третьему рейху. Говорили даже, будто Вермерену явилось видение, которое посоветовало ему покинуть проклятую господом Германию. «Но, — заявил «голос», — перед тем как бежать, захватите с собой шифровальную книгу».

Вермерен надеялся, что его поступок будет правильно понят и ему удастся оказать влияние на немцев. Но, как это часто бывает в жизни, некоторые поступки человека приводят к результатам, противоположным тем, к которым он стремится.

— Вермерен заявил мне, что он не брал с собой шифровальной книги, — сказал я Леверкюну, когда он закончил свое повествование.

— Да, я знаю, — ответил он. — Я встречался с Вермереном. Он имел все основания опасаться за себя и свою жену. Им действительно угрожало гестапо. Но никто не имеет права, находясь в таком положении, брать с собой секретные документы.

— Что имела в виду графиня, говоря о собаках Канариса?

— О, это таксы! Очень часто адмирал, отправляясь в поездки, брал с собой собак; он заказывал в отелях номера с двумя смежными комнатами, и в одной из них на кровати спали его таксы.

— А что вы думаете о тайной деятельности Канариса?

— Хотя я и был другом адмирала, но он никогда не рассказывал мне о каких-либо секретных переговорах о мире. Может быть, он передавал кое-какую информацию через нейтральные страны союзникам. Вероятно, эта информация касалась таких фактов, о которых в интересах высокой политики он хотел, чтобы знали союзники.

— Да, это действительно так и было.

— И он никогда не передавал каких-либо военных сведений, как простой шпион,

— Однако Канарис не получил признания ни от одной из сторон.

— Кажется так. И если вы собираетесь писать книгу о нем, то попытайтесь объяснить все это. Сам же он совершенно ясно сознавал, что он делал и почему. Может быть, англичане ожидали от адмирала большей активности.