Глава двадцать вторая ДОПРОС ИЗРАИЛЬСКОЙ РАЗВЕДКОЙ
Глава двадцать вторая
ДОПРОС ИЗРАИЛЬСКОЙ РАЗВЕДКОЙ
К следующему допросу Отто Шмидта, а теперь уже Алексея Козлова, генерал Бродерик и полковник Глой готовились особенно тщательно. Допрашивать заключенного приехал представитель МОССАДа.
Бродерик приехал поддержать Глоя, хоть и не собирался присутствовать на допросе — сотруднику МОССАДа патронаж генерала контрразведки ЮАР был не по чину. Бродерик сел в кресло Глоя, закурил сигару и самодовольно заметил:
— Несмотря на весь ваш идиотизм, полковник, мы почти у цели!
— Господин генерал, я думаю… все-таки это человек из израильской разведки… — осторожно не то сообщил, не то спросил Глой.
— И что? — удивился Бродерик.
— Если он увидит портрет Гитлера… Помните, какую истерику устроил, увидев портрет Гитлера в моем кабинете, этот физик… Гидон Крамер?
— Так снимите его на время допроса, — предложил Бродерик, — зачем нам очередной припадочный? В конце концов, евреи имеют право не любить Гитлера!
— Я думал об этом. С одной стороны, это мой кабинет, и иностранец не должен указывать, кто здесь должен висеть. С другой — под портретом кусок выгоревшей стены. Как-то несолидно. — Глой сам не понимал, чего хочет, и намекал на то, чтобы начальник принимал решение за него.
— Повесьте любую картинку. Пошлите в лавку для туристов, пусть привезут первую попавшуюся, — добродушно посоветовал Бродерик.
— А может быть, временно повесить вместо Гитлера Кальтенбруннера?
— Какая для еврея разница — Гитлер или Кальтенбруннер?
— На портрете Кальтенбруннера не видно формы, еврей не догадается, кто это! — заговорщически подмигнул Глой.
— Вешайте Кальтенбруннера! — кивнул Бродерик. — Только поймите, этот допрос — самый важный, ведь еврей будет говорить с ним по-русски. А вы не знаете русского.
— Вы думаете, самый важный?
— Этот Козлов вполне может быть агентом МОССАДа и передать в разговоре нужную информацию. Так что глядите в оба!
— Слушаюсь, господин генерал, — щелкнул каблуками Глой, хотя было совершенно не понятно, как он будет «смотреть в оба» на незнакомом языке.
Штатного русского переводчика в распоряжении контрразведки не было, прежде они никогда не арестовывали русских. А искать русскоговорящего, бояться, что он услышит секретную информацию, а потом немедленно ликвидировать его, было хлопотно.
— Господин генерал, сколько еще разведок будет его допрашивать? — осторожно спросил Глой.
— В наших интересах показать Козлова тем, чьи визы есть в его паспорте, — вздохнул Бродерик и напомнил: — А что еще, по-вашему, мы можем делать, если вы не в силах выбить из него ни слова?
Когда Алексея привели на очередной допрос, он почувствовал, что в кабинете что-то изменилось. После бессонницы, побоев и голода он плохо видел — предметы расплывались. И не сразу понял, что вместо портрета Гитлера над столом висит изображение Эрнста Кальтенбруннера, легко узнаваемого по впавшему рту и рубцу на левой щеке.
Портрет был тщательно и без изысков выписан салонным художником. Без формы Кальтенбруннер смотрелся по-домашнему, как дальний деревенский родственник Глоя.
За столом вместо привычных двух представителей иностранной разведки сидел один взъерошенный человек. Несмотря на ухудшившееся зрение, Алексей отметил, что в отличие от предыдущих элегантных денди из европейских разведок одежда этого человека выглядела не просто небрежной, но даже неопрятной.
Глой, как обычно, стоял у окна, чтобы видеть все нюансы происходящего, а у двери дежурил охранник.
— Привет, Козлов! Как поживаешь? Я — Гертц Георг из БНД, — весело сказал человек из-за стола по-немецки.
Алексей усмехнулся и промолчал в ответ.
— Что молчишь? Оглох? — хамовато спросил человек из-за стола.
— Люди из БНД не разговаривают по-немецки с одесским акцентом, — ответил Алексей. — Так разговаривают только одесситы из МОССАДа. Лучше сразу переходите на русский.
— Шо ты уже решил этим сказать? Шо ты самый умный? — весело откликнулся человек «на одесском» русском. — Таки мы сейчас уже без второго слова посмотрим, кто тут самый умный! Ну, предположим, я из Тель-Авива… И шо?
— Из Тель-Авива с бульвара царя Шауля, — уточнил Алексей, назвав адрес центрального офиса МОССАДа.
— Смекаешь, Алеша! Ну раз ты все так шикарно знаешь про меня, то давай уже наконец рассказывай про себя!
После вежливого англичанина, жестких немцев, развеселых итальянцев и нудных французов он переигрывал, работая под фраера с Привоза. Алексей окрестил его про себя Жорой.
— А ну уже встань, Алеша! Шибче! — скомандовал Жора.
Козлов встал, а Глой напрягся, не понимая ни одного слова.
— Сделай руки в стороны, вот так, как я!
Козлов развел руки в стороны.
— Знаешь анекдот: пришел уже Христос в Одессу, идет по Дерибасовской, а его никто не узнает, ни одна сука. Ну, ему уже обидно, он же Христос! Подходит к старому Изе, шо сидит на углу на лавочке и много лет читает одну и ту же газету, и говорит: «Старый Изя, и вы меня шо, уже тоже не узнаете?» А старый Изя поправил очки и говорит: «Шо-то знакомое! Молодой человек, а ну-ка, разведите руки в стороны! О, таки я вас узнал!..»
И Жора зашелся таким лошадиным ржанием, что Глой посмотрел на него, как на умалишенного, а Козлов улыбнулся.
— А теперь уже посмотри, где твои портки? — показал Жора пальцем на живот Алексея. — Ты уже видишь наконец по своим бебехам, шо уже стал вполовину самого себя?
— Я могу сесть? — спросил Алексей.
— Конечно, уже садись. И давай ты уже сразу услышишь, шо я пришел вытащить тебя отсюда, потому шо знаю все ходы и выходы с просторов знойной Калахари! И тебе пора чесать отсюда, потому шо ты уже долго не протянешь на вонючих тюремных дордочках!
— Вытащи, — сдержанно ответил Алексей.
— Считай, шо у тебя уже блат в МОССАДе, я даже принес тебе гостинчик, — подмигнул Жора и обратился к Глою по-английски: — Прикажите принести, что я привез для заключенного.
Глой кивнул охраннику. Тот вышел и вскоре вернулся с пластмассовым подносом, на котором стояли открытая консервная банка с разделанной селедкой, миска холодной вареной картошки и лежали очищенная луковица и нарезанный бородинский хлеб.
Глой брезгливо поморщился запаху незнакомой еды, а Алексей сглотнул слюну.
Жора подвинул к нему поднос и заботливо сказал:
— Вижу, Алеша, шо эти гицели совсем уже тебя не кормят! Кушай, угощайся!
Алексей осторожно взял с подноса кусок черного хлеба, понюхал его, торопливо запихнул в рот и закрыл глаза от блаженства:
— Это же бородинский?
— А ты думал, шо солидные люди в МОССАДе делают себе по утрам уже бутерброд с мацой? А шобы да, так нет!
Алексей быстро откусил от луковицы, заел картошкой, достал тюремной алюминиевой ложкой кусок селедки. Ел торопясь, понимая, что сейчас отнимут. А Глой с трудом скрывал отвращение к этому шоу, запаху лука, селедки и непонятному языку.
— Ну, теперь ты уже понял, Алеша, шо я твой друг? Давай бекицер и по делу, пока этот балабуз не понимает ни слова. Если я от тебя получу дулю с маком, то ты получишь от них пулю с гаком! Ты уже с этим согласен?
Алексей кивнул.
— Сидишь ты, цуцик, за терроризм. И можешь делать любой кипиш, но эту статью на козе не объедешь! Родина тебе не поможет, Алеша, потому шо просто не узнает, шо тебе капец! Или узнает слишком поздно. Тебя щедро наградят за молчание. Но посмертно, Алеша!
Алексей сосредоточенно жевал луковицу с хлебом, понимая, что это чуточку облегчит его авитаминоз.
— Кончай уже жрать, когда с тобой говорят о твоей жизни! — раздраженно окликнул его Жора и отодвинул поднос.
Алексей промолчал в ответ.
— Был бы шпионаж олимпийским видом спорта, тебя бы, Алеша, уже амнистировали в честь Олимпиады, шо сейчас проходит в вашей Москве. Но скажу тебе, Алеша, как другу, шо я вас, русских, не понимаю. На хрена вы полезли в Афганистан? — решил поразглагольствовать Жора. — И шо вы себе думали, шо вас похвалят за ваш большой пуриц? Может, вы думали, шо там большие деньги под каждым камнем? Может, вы уже не знали, шо после этого никто не приедет к вам на Олимпиаду?
Глой переводил глаза с Жоры на Алексея, с Алексея на Жору, но все равно не мог понять ни капельки.
— Алеша, им не надо никакого разрешения, шобы уже повесить тебя за статью «Терроризм»! И им до мнения европейских стран, как до последнего фонаря на Дерибасовской!
— Понимаю.
— Я твой последний шанс, Алеша! Ты же еще не знаешь, как эти гицели вешают! Утром перед смертной казнью тебе дают полкурицы, если ты черный. И целую курицу, если ты белый. И если ты не откинул копыта в петле, уже приходит тюремный доктор и делает укол в сердце. — Жора изобразил укол в собственное сердце шариковой ручкой. — Алеша, ну уже скажи мне, зачем тебе есть целую курицу?
Алексей промолчал.
Жора обежал стол, наклонился к Алексею, почти приобнял его и жарко зашептал, словно кто-то, кроме них, понимал по-русски:
— Они раздавят тебя как муравья. Эти жирные англичане с французами создали тебе ложное чувство безопасности. Они могли повязать тебя хоть на Красном, хоть на Желтом, хоть на Черном море. Но в европейской тюрьме ты бы жрал, пил, спал и качал права. А здесь, в ЮАР, ты уже исчез с лица земли. Тебя нету, тебя уже стерли ластиком! И я прилетел только потому, шо мы с тобой земляки! Ведь одесситы — лучший отряд МОССАДа!
— Извините, вы будете приступать к допросу? — зло спросил Глой по-английски.
— У вас не те звезды на погонах, чтобы учить меня работать! — не поворачиваясь, буркнул Жора по-английски и продолжил по-русски: — Он мне будет рассказывать, как вести допросы! Алеша, ты ж понимаешь, у нас с тобой полный дефицит вариантов. Я готов тебя совершенно кошерно завербовать. Сам знаешь, МОССАД — не фуфло. Тебя раскрыли, для СССР ты сбитый летчик, и если вернешься, уже почалишься в далекую Сибирь. Хотя конечно, есть второй вариант — обмен.
— Я согласен на обмен, — кивнул Алексей.
— Отлично, Алеша! Лехаим! — оживился Жора. — Но ты коммерсант и знаешь, что торг не объявляется без начальной цены. Пока не начнешь давать показания, мы уже не установим твою цену. А пока — ты никто.
Алексей промолчал.
— Ты можешь спокойно сказать мне, шо тебе не сиделось в Европах, зачем ты уже приехал к этим уродам, с которыми уже весь мир не сядет на одном поле?
Алексей молчал.
— Шо ты молчишь, как кантор в нашей синагоге, пока ему не заплатили? Имей уже голову, Алеша, никого более русского, чем я, к тебе сюда не пустят! Скажи спасибо этому барану, шо позвал меня. Побег, Алеша, здесь не сделаешь. Уже я не знаю, кто ты такой, но мы в курсе — они охраняют тебя лучше, чем все золото апартеида.
Глой вздрогнул, услышав знакомое слово.
— Я — не они, ты мне весь не нужен, Алеша. Ты можешь дать мне только немножко информации о нашем гражданине Гидоне Крамере, жена которого влюбилась в тебя, как глупая бабочка в настольную лампу. Ближе к телу, Алеша, и я уже буду думать, как тебя обменивать, — мягко предложил Жора.
Алексей молчал.
— Ты будешь говорить, сука, или нет?! — не выдержал Жора и изо всех сил ударил Алексея по лицу.
Козлов упал, и Жора начал молотить его ногами с такой прытью, что Глой с охранником еле его оттащили.
— Ты мне ответишь, гнида кэгэбэшная! Ты мне за все ответишь! — орал оттаскиваемый Жора уже без всяких «одесскостей». — Я столько сидел на чемоданах, пока попал в Израиль, что у меня личный счет к СССР! И я получу с тебя за все унижения!
— Вы не имеете права его бить, это не ваш арестованный, — презрительно напомнил Глой.
Жора отошел, приходя в себя, налил воды из графина на подоконнике, медленно выпил в звенящей тишине комнаты. Так, что было слышно, сколько именно глотков он сделал. И, повернувшись к Глою, отдал по-английски команду:
— Пусть его пристегнут к детектору лжи!
Глой неохотно распорядился, и охранник вышел. Алексей поднялся с пола и сел на прежнее место. Жора уселся напротив и снова попытался перейти на доброжелательный тон, хотя щеки у него горели:
— Теперь, Алеша, уже возьми на полтона ниже… Я хотел по-хорошему, ты меня огорчил.
Алексей молчал. Лицо болело от свежего удара Жоры, но он даже не усмехнулся. Странные ребята! С одной стороны, если его допрашивает уже шестая разведка, значит, у них слишком много стоит на кону. Но с другой, неужели они считают, что серьезный нелегал не обведет любую конструкцию детектора лжи вокруг пальца?
Козлов не понимал масштаба значимости переданной им в Центр информации, но это не имело ни малейшего значения — ведь он давал присягу.
Видимо, Жора просто решил покрасоваться техникой МОССАДа перед отсталой, на его взгляд, юаровской разведкой. Интересно, что они там сконструировали?
Когда Алексей только учился профессии разведчика-нелегала, им рассказывали на занятиях, что в Древнем Китае подозреваемого заставляли набирать полный рот сухого риса, и если рис не намокал, человека признавали виновным, считая, что страх быть разоблаченным мешает слюноотделению.
В Древней Индии действовали практически по Зигмунду Фрейду: подозреваемому говорили нейтральные и критические слова, а он обязан был ответить первым пришедшим в голову словом и параллельно тихонько ударять по гонгу — считалось, что в ответ на зацепившее слово он усилит удар по гонгу.
Арабы придумали свой «детектор лжи»: во время допроса врач-пульсовик держал руку на пульсе допрашиваемого.
В африканских племенах подозреваемых сажали в круг и заставляли передавать из рук в руки по кругу яйцо с нежной скорлупой. Виновный раздавливал его от волнения.
В технологизировании детектора лжи особенно преуспел Чезаре Ломброзо. Он соорудил аппарат, фиксирующий диаграммой изменения кровяного давления.
В СССР детектор лжи был разработан в семидесятые гениальным Игорем Смирновым. Алексей видел эту модель; кроме спецслужб, ее активно использовали в психиатрии. Но то, что втащили два охранника, выглядело как огромный блестящий кентавр из приемника и сейфа.
Охранники сняли с Козлова тюремную куртку и под руководством Жоры обмотали проводами истощенный торс. На губах Глоя вспыхнула ухмылка, а Жора, важно развалившись в его кресле, начал грозным голосом задавать вопросы на русском, предупредив, что отвечать можно только «да» или «нет».
ЖОРА. Твое настоящее имя Отто Шмидт?
АЛЕКСЕЙ. Нет.
ЖОРА. Ты Алексей Михайлович Козлов?
АЛЕКСЕЙ. Да.
ЖОРА. Ты соблазнил Тиану Крамер потому, что интересовался атомными исследованиями института в Претории?
АЛЕКСЕЙ. У меня не было близких отношений с Тианой Крамер.
ЖОРА. Я сказал: только «да или нет»!
АЛЕКСЕЙ. Нет.
ЖОРА. Ты серьезный филателист?
АЛЕКСЕЙ. Да.
ЖОРА. Ты работал в ЮАР один?
АЛЕКСЕЙ. Да.
ЖОРА. Ты закончил Московский институт международных отношений в 1959 году?
АЛЕКСЕЙ. Да.
ЖОРА. Ты делал обыск в доме Тианы Крамер?
АЛЕКСЕЙ. Нет.
ЖОРА. Твой отец был на войне танкистом?
АЛЕКСЕЙ. Да.
И так несколько часов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.