Ответ сестры милосердия

Ответ сестры милосердия

«…омочу бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавые его раны на жестоцем теле».

Плач Ярославны

Я не верю, не верю, милый,

В то, что вы обещали мне.

Это значит – вы не видали

До сих пор меня во сне.

И не знаете, что от боли

Потемнели мои глаза.

Не понять вам на бранном поле,

Как бывает горька слеза.

Нас рождали для муки крестной,

Как для светлого счастья вас,

Каждый день, что для вас воскресный,

То день страдания для нас.

Солнечное утро битвы,

Зов трубы военной – вам,

Но покинутые могилы

Навещать годами нам.

Так позвольте теми руками,

Что любили вы целовать,

Перевязывать ваши раны,

Воспаленный лоб освежать.

То же делает и ветер,

То же делает и вода,

И не скажет им: «Не надо» —

Одинокий раненый тогда.

А когда с победой славной

Вы вернетесь из чуждых сторон,

То бебрян рукав Ярославны

Будет реять среди знамен.

Хотя Гумилев был признан негодным к службе, он добился переосвидетельствования, после чего отправился вновь на фронт.

За участие в одном из июньских боев Гумилев был представлен к Георгиевскому кресту 3-й степени (награда получена 25 декабря 1915 года).

В сентябре, ожидая перевода в 5-й Александрийский гусарский полк, Гумилев приезжает с фронта. Он встречается с молодежью, бывают на этих собраниях и зрелые литераторы – М. Лозинский, В. Шилейко, О. Мандельштам.

Посещает он и заседания «Кружка Случевского», где знакомится с поэтессой Марией Лёвберг. Ее сборнику стихов «Лукавый странник» посвящено начало одного из «Писем о русской поэзии», серии статей, создаваемых Гумилевым на протяжении нескольких лет: «Стихи Марии Лёвберг слишком часто обличают поэтическую неопытность их автора. В них есть почти все модернистические клише, начиная от изображения себя, как рыцаря под забралом, и кончая парижскими кафе, ресторанами и даже цветами в шампанском. Приблизительность рифм в сонетах, шестистопные строчки, вдруг возникающие среди пятистопных, – словом, это еще не книга, а только голос поэта, заявляющего о своем существовании.

Однако во многих стихотворениях чувствуется подлинно поэтическое переживание, только не нашедшее своего настоящего выражения. Материал для стихов есть: это – энергия в соединении с мечтательностью, способность видеть и слышать и какая-то строгая и спокойная грусть, отнюдь не похожая на печаль».

Но ободряющая рецензия – отнюдь не все. С Марией Евгеньевной Купфер, а по мужу Ратьковой, как звали в действительности новую знакомую, у Гумилева возник короткий роман, чему не мешали семейные отношения ни Гумилева, лишь формально женатого на А. Ахматовой, ни М. Лёвберг – муж ее к тому времени погиб на фронте. Памятью об этом романе стало стихотворение «Змей» из сборника «Костер».

Ах, иначе в былые года

Колдовала земля с небесами,

Дива дивные зрелись тогда,

Чуда чудные деялись сами…

Позабыв Золотую Орду,

Пестрый грохот равнины китайской,

Змей крылатый в пустынном саду

Часто прятался полночью майской.

Только девушки видеть луну

Выходили походкою статной, —

Он подхватывал быстро одну,

И взмывал, и стремился обратно.

Как сверкал, как слепил и горел

Медный панцирь под хищной луною,

Как серебряным звоном летел

Мерный клекот над Русью лесною:

«Я красавиц таких, лебедей

С белизною такою молочной,

Не встречал никогда и нигде,

Ни в заморской стране, ни в восточной.

Но еще ни одна не была

Во дворце моем пышном, в Лагоре:

Умирают в пути, и тела

Я бросаю в Каспийское море.

Спать на дне, средь чудовищ морских,

Почему им, безумным, дороже,

Чем в могучих объятьях моих

На торжественном княжеском ложе?

И порой мне завидна судьба

Парня с белой пастушеской дудкой

На лугу, где девичья гурьба

Так довольна его прибауткой».

Эти крики заслышав, Вольга

Выходил и поглядывал хмуро,

Надевал тетиву на рога

Беловежского старого тура.

Роман по просьбе дамы вскоре прекратился. Недолгим был и роман с поэтессой Маргаритой Тумповской. С Татианой Адамович, которой посвящен был сборник «Колчан», увидевший свет в декабре 1915 года, роман тоже завершился.

Мария Лёвберг. Фотография М. Наппельбаума, 1918 г.

Обложка сборника «Колчан»