Как испытывает зима
Как испытывает зима
Еще летом появляется объявление: «Получите теплую спецодежду». И пусть не хочется тащить по жаре тяжелый бушлат, неуклюжие валенки — по-сибирски пимы, однако надо. Зима не прощает легкомысленной неподготовленности. Без пимов сибиряк не работник. Так что экипируйся, машинист, а машину твою уже готовят к холодам ремонтники.
Дотошные комиссии, контролеры, инспекторы — штатные и общественные — все сейчас докапываются до самых глубин. И чтобы в кабине было тепло, и чтобы в двигатели не попал снег. На горячем металле мотора он тает, а вода электричеству не союзник.
И летом же начинается по зимним специальным программам учеба. Кому не первый снег на голову, для тех это повторение пройденного, но есть среди машинистов новички, первозимники. Не важно, сколько тебе лет по паспорту, не важно, сколько зим ремонтировал электровозы, выстукивая из смотровой канавы облепленное грязным льдом и снегом брюхо машины. Не в счет и зимний стаж за левым крылом, в помощниках. Ты — первую зиму машинист, и отсчет твоему опыту начнется с ноля.
Машинистов, как правило, назначают весной и летом, чтобы затепло «набили руку». Чтобы в зиму входили постепенно. Первозимникам в депо особенное внимание. Специальные занятия с ними проводят бывалые машинисты. Первозимников заставляют вздрагивать шутники — рассказывают, безбожно привирая, о необыкновенных случаях.
Коротко в Сибири лето. Стоит ясный жаркий август, и вдруг — дожди, холодные ночи, плотные утренние туманы. «Засентябрило», — говорят сибиряки. В октябре еще неприветливей погода, в ноябре и вовсе зима. Минус десять, минус двадцать. Ляжет снег и не сходит. Пронзительный ветер сгоняет с косогоров последние желтые листья. Далеко разносятся по сквозным березовым колкам, по щетине жнивья будто вдруг осипшие от стужи электровозные гудки. Зазвенит на морозе железо. Рельсы съежатся, укоротятся, разинув черные поперечины стыков. И ляжет на них грязь. Летом смотрится солнце в накатанные блестящие рельсы, отражается бездонной синью небо — чистота, ехать приятно! А теперь и ржавь какая-то, и пыль, и наледь — все липнет зимой к рельсу. И одевается он плотной сальной шубой — куржаком. Пушок инея в сильный мороз быстро уплотняется, растет, ощетинивается корявой коркой, которую не сколешь, как лед, и не смахнешь, как снег. Это — куржак.
Скользко машине на таких рельсах, буксует. Одно спасение — песок. За зиму высыпаем его вдоль пути тысячи тонн. Осенью дивишься: куда его запасают такие горы? А зима подбирает все подчистую.
«Песок». «Сцепление». «Буксовка». Это чисто зимние слова. И разговоры зимние.
— Привет! Как сцепление на линии?
— Здравствуй. Нормально — из рук вон.
— Буксует?
— Удержу нет. Как по мылу.
— Как с песком?
— Вот! — проведет машинист по стенке бункера ближе к полу, чем к потолку.
— Не густо…
С песком ехать можно. Дыхнет песочная труба под колесо, и не скользко. Хуже, когда не рассчитаешь, кончится запас песка раньше, чем дорога до дому. Засипит воздух в опустевшем бункере и обязательно «на самом интересном месте». На подъеме. Где самая сила нужна. И она у машины есть, а сцепления вот нету. Чуток бы, горсточку бы этого песочку — нету. А ехать надо. Тормоза, хватка, изворотливость? Все пойдет, лишь бы остановить это ненужное вращение поскользнувшегося колеса. В таких случаях говорят: «На одной злости выцарапался».
Быстро падает при буксовке скорость. Нет сцепления колеса с рельсом — сила тяги ноль. А поезд на подъеме. Назад тянет. Раз не удержал, два не удержал, еще, еще, и — растяжка. Непривычное слово «растяжка». Вроде бежал, бежал, да, споткнувшись, и распластался на дороге.
Растяжка — это когда остановился поезд на перегоне: ни туда, ни сюда. Вспомогательным нужно вытаскивать. Вытащат. Но и спросят: почему до тебя ехали не растягивались, после тебя — тоже?
Говорят, опыт дело наживное. Правильно говорят, но как подчас дорого достается этот опыт. Без шишек и синяков первозимник не обходится. Почти ни один.
На железной дороге остановка одного поезда вызывает остановку всего поездного потока. Такой сбой движения на диспетчерских графиках хорошо просматривается. Когда все в порядке, косым плотным дождиком прочерчиваются линии движения поездов.
Замедляется движение, и линии ложатся, ложатся. Остановились поезда, и потянулись вместо «дождя» сплошные горизонтали: время идет, движения нет. Некрасивая прореха получается в графике.
Плохо, когда выбивается из графика грузовой, но того хуже задержка пассажирского. Прежде чем купить билет, пассажир ведь рассчитывает время. Все торопятся.
Уютно зимой в вагоне. При ярком люминесцентном свете в купе за окном ничего не увидишь — темнота. А там мороз, метель, туман, мелькающие незнакомые станции. И если машинист не дернет, не толкнет, про него и не вспомнят. А машинисту зимой трудно…
Был такой обыкновенный рейс. Ехали минута в минуту по графику. К ночи мороз начал ослабевать. Помутнели звезды. Это к бурану. Вот уж и ветерок по логам потянул. Согнал туман. Однако что морозный туман, что буран — одно добро: дальше нескольких метров не видно.
Заструился снег по косогорам, перетекая через насыпь, зализывая неровности пути. Ветер крепчал с каждой минутой. Круче, выше поднималась поземка, смешиваясь с хлопьями свежего снега. Сколько ни смотри вперед, кроме этой круговерти, ничего не разглядишь. А поезд идет. И скорость, как летом, предельная, графиковая. Расписание у нас всепогодное. Движение в такое ненастье, будто слепой полет — контроль по приборам. Связь с диспетчером по рации, так же с дежурными по станциям, машинистами встречных поездов.
Локомотивная сигнализация — маленький светофор в кабине, он точно дублирует показания путевых сигналов. Где-то за поворотом, за стеной бурана горит зеленый, и в кабине электровоза на светофоре зеленый. Смотри, машинист, и будь уверен: все в порядке. Есть приборы и для контроля за тормозами поезда, и за работой многих узлов локомотива. И в придачу к приборам — опыт.
Иной раз по своему участку доведется ехать пассажиром, и, лежа на полке, с закрытыми глазами точно представляешь, где едешь. Езжено-переезжено здесь, и все знакомо до кустика, до столбика, малой канавки. Вот левый поворот, вот правый, сейчас должен быть мостик. Громыхнуло под колесами — вот и мост. Через сотню метров — входной светофор. Судя по показанию локомотивного светофора, на нем должен быть желтый. Еще не видно светофора, а уже оранжевым подкрасился метущийся в прожекторном луче снег.
— Вижу желтый на входном, — доложил помощник.
Все правильно — станция. Минутная стоянка, высадка-посадка, и дальше. Заметенные, заснеженные пассажиры спешат в теплые вагоны, из открытых дверей которых валит обжитой пар. И поезд от этого пара весь клубится, как разгоряченный конь. Ледяной ветер зло срывает теплые облака, торопит пассажиров. Однако нам торопиться некуда. На выходном все еще красный. В чем дело?
«Пока постоим», — ответил по рации дежурный по станции.
Постоим так постоим, жаль графика, так хорошо ехали! Где-то что-то случилось. Все же сделал буран свое дело. Может быть, стрелки замело и их не могут перевести, чтобы приготовить нам маршрут, может быть, со связью что, вон провода как рвет, а может, и наш брат машинист пробивается «шажком» сквозь заносы. Завтра будет известно точно, а пока приказано ждать.
А метель хоронит рельсы. Заметает, зализывает любую возвышенность. Еще немного, и дорогу будет не различить — ровное впереди снежное поле. Гуляет стихия, торжествует.
— Зеленый! — обрадованно и громко доложил помощник.
— Зеленый, — повторяю. — Как-то мы еще отсюда выедем…
Рельсов не видно. Взялся за штурвал контроллера. Хватит ли моторам силы вытянуть заметенный поезд?
Первый щелчок — отпрыгнули от нолей стрелки амперметров. Ток есть, движения нету. Однако здорово мы примерзли. Еще позиция — дернулась машина, но с места не стронулась. Еще — сорвались колеса в буксовку.
Стоп. Назад. Качнулся электровоз, заскрипели по снегу вагоны: один, другой, третий. Где-то в середине состава растратилась и погасла сила машины — снова буксовка. Опять стоп. Теперь — вперед. Несколько метров. Снова стоп. Снова назад. Раз-два, раз-два… Пока раскачивал таким образом заметенный состав, помощник бегал впереди «снегоочистителем» — валенком снег с рельса сдирал. Пятьдесят метров по правой нитке, пятьдесят обратно по левой. Много не нужно, только в первый момент дать машине зацепиться за дорогу, а там пойдет. Наберет состав скорость, будет инерция, колеса сами себе дорогу прорежут.
Проделаны канавки в снежной целине, запыхавшийся помощник рядом, пробуем. Поезд подался за электровозом. Нехотя, упираясь, но потянулся. Теперь под каждый щелчок контроллера, под каждую позицию прироста тока и силы тяги — песок. Постепенно, потихонечку, пока мала скорость, пока есть опасность поскользнуться… Вот уже пять километров в час, вот — десять, пятнадцать. Давай, милая, давай, железная! Знаем, трудно, знаем, скользко, — надо.
Впереди зеленый. За ним еще зеленый. Теперь на скорости нам буран не страшен, снежные переметы тоже. Теперь диспетчер сам вызывает: «Надо бы нагнать опоздание, а?» Какой разговор, нагоним.
Вот так с пятнадцатью вагонами. А если заметет да приморозит все сто грузового? И тонн в нем не сотни, как в пассажирском, — тысячи. А прием тот же — раскачка. Вперед, назад, раз, два — взяли! Не пошло целиком, раскачивай половинки, не по силам половинки, расцепляй и эти половинки надвое. Вплоть до того, что одним электровозом дорогу прорезаешь. Один электровоз, как бульдозер, хоть какой снег пройдет. А потом вернешься к поезду — за вагонами.
Времени, конечно, на такие «упражнения» уходит немало, но что делать? Не стоять же. Работа, будто своим плечом подпираешь вагоны. Шапку снимешь — пар идет.
Однако все ничего, пока есть в контактном проводе энергия. Жив электровоз электричеством: оно и сила, и тепло, и свет. Но зима — всем зима. Случаются неполадки и у энергетиков. Упадет вдруг как подкошенная стрелка вольтметра, и тихо, как на планере. Движение еще продолжается по инерции, но ясность полная: придется стоять.
Где? А уж где придется. В чистом поле тоже. И когда придется. Может быть, и ночью. Авария не выбирает ни времени, ни места.
Проходит время томительного ожидания для машиниста, жаркой работы для энергетиков.
Есть напряжение!
Трудно начать движение в сильный мороз. Металл хрупок, а на автосцепку такая нагрузка — как пустые стекляшки, звенят стальные корпуса сцепок. Тут надо найти золотую середину: силища у машины могучая, можно рвануть, и сталь не выдержит. А поскромничаешь, с места поезд не сдернешь. Вот и рассчитываешь, а приборов для этого нет, тут все на опыт машиниста, на его чутье отдано.
Зима в Сибири продолжается полгода: ноябрь месяц зимний, и в апреле еще далеко не весна. Зато май! Как вздох само слово. Что там ни говори, как ни храбрись, зимой работать много сложнее. Труднее и самому, и машинам. А для первозимников это самое настоящее крещение.
Ранняя весна. Бывает, и в эту пору еще завернет крепкий ночной морозец или задует отставший от своего времени буран. Но утром выглянет солнышко, пригреет землю, запарит почерневшая дорога, и сразу ясно — зиме крышка.