Глава 18 Не можешь идти — ползи

Глава 18

Не можешь идти — ползи

После спуска глиссером Мартин Адамс оказался у верхнего конца последней нитки перил. Мартин пристегнулся к веревке чуть ниже Балкона, на высоте 8 350 метров, и спустился по перилам до 8 200 метров. По дороге он не встретил ни Кракауэра, ни других участников. Букреев к тому времени уже вернулся в лагерь после своего первого выхода на поиски клиентов. Вокруг не было ни души.

«Отстегнувшись от перил, я отправился к Южной седловине. Шел я вполне уверенно, но вскоре провалился в небольшую трещину. Я вылез из нее и продолжил спуск. Идти было опасно, ведь уже стемнело. Пройдя совсем немного, я опять угодил в трещину. Эта оказалась посерьезней той, предыдущей. Мои правые рука и нога беспомощно болтались, не ощущая под собой никакой опоры. „Приехали“, — подумал я, боясь пошевелиться. Оглядевшись, я увидел чуть выше справа надежный участок открытого голубого льда. Осторожно замахнувшись, я вонзил правой рукой клюв своего ледоруба в этот лед. Потом я кое-как выкарабкался из трещины. Встав на ноги, я пошел дальше».

Когда Адамс вылез из второй трещины, лицо его было покрыто коркой из льда и снега, а губы приобрели мертвенно-синий оттенок.

«Вскоре после того как я продолжил спуск, — рассказывал Адамс, — я увидел свет налобного фонаря и наткнулся на какого-то человека. Он сидел буквально в сотне метров от четвертого лагеря. „Кто бы это мог быть?“ — задумался я. Потом, решив, что он может знать дорогу, я спросил его: „Слушай, ты не знаешь, где палатки?“».

Мартин Адамс наткнулся на Джона Кракауэра, но в своем заторможенном состоянии они не узнали друг друга. Адамс помнил, что в ответ на его вопрос этот «кто-то» (Кракауэр) махнул рукой вправо. «Ага, так я и думал, — сказал Адамс. — А что ты здесь сидишь?» — вновь обратился к сидевшему Мартин.

Адамс полагал, что встретился с кем-то из участников совсем другой экспедиции, только готовившейся к восхождению. Он был уверен в том, что его собеседник вышел прогуляться по окрестностям лагеря. Поэтому Мартин был, мягко говоря, удивлен, когда тот сказал ему: «Осторожно! Этот спуск гораздо круче, чем кажется на первый взгляд. Аккуратно спустись к палаткам, возьми веревку и ледорубы и возвращайся ко мне»[67].

«И я подумал тогда, — рассказывал Адамс, — что этот парень весь день бездельничал в лагере, залез не пойми куда и теперь, когда я чуть живой спускаюсь с вершины, у него хватает наглости посылать меня за веревкой, чтобы помочь ему спуститься! Ничего себе шуточки!» Адамс спускался в четвертый лагерь без кислорода, полагаясь лишь на интуицию и опыт. Его задачей сейчас было выжить.

Мартин внимательно изучил склон, столь опасный с точки зрения его собеседника, но ничего особенного в нем не увидел. «Надо было только решиться, — сказал Адамс. — Да, требовалась осторожность, но, в общем-то, склон как склон. Спуски подобной крутизны часто можно встретить, например, в Колорадо. Я сумел различить, что внизу склон выполаживался, так что, на мой взгляд, опасности не было никакой».

Не успев сделать и двух шагов, Мартин споткнулся, свалился на лед лицом вниз и съехал по склону прямо на покрытую заледенелым сланцем Южную седловину. «Я проскользил метров тридцать, — вспоминал Адамс, — потом встал, отряхнулся, помахал тому типу рукой и пошел туда, где должны были находиться палатки. На тот момент их уже не было видно».

* * *

Пока Адамс и Кракауэр выясняли отношения, Мадсен, Питтман, Бейдлман и Фокс по-прежнему находились много выше. Они наконец добрались до перил, закрепленных на высоте 8 350 метров. Клев Шенинг и Лин Гаммельгард шли, немного опережая основную группу. Спускаясь по перилам, Бейдлман заметил нечто, мешавшее движению. Кто-то сидел, пристегнувшись к спусковой веревке: «Голова его была безвольно опущена. Он то ли вообще не шевелился, то ли двигался, но очень медленно».*

Нил сначала подумал, что наткнулся на Клева или Лин, которых давно уже потерял из виду. Подойдя поближе и присмотревшись, Бейдлман решил, что это Лин. Он стал кричать на нее, пытаясь заставить подняться и пойти дальше, но та не двигалась. Тогда, пытаясь добиться ответа, Нил приподнял ее кислородную маску и понял, что перед ним не Лин Гаммельгард, а Ясуко Намба из экспедиции Роба Холла.

«Она вообще не двигалась, — рассказывал Бейдлман, — скорее всего, из-за недостатка кислорода. Я принялся объяснять ей, как надо быстро спускаться по перилам. Вскоре мне стало ясно, что она то ли не понимает по-английски, то ли уже не в состоянии соображать. Тогда я схватил ее за обвязку и стал спускаться вместе с ней, то стоя, то скатываясь вниз — в зависимости от рельефа. Несколько раз она упиралась в меня ногами, и кошки, раздирая куртку, царапали мне спину. По-моему, она все же понимала, что происходит, но была не в состоянии хоть как-то помочь…

Путь до конца перил дался нам с трудом. Несколько раз мы проваливались в трещины, пересекавшие маршрут спуска Переправлять через них японку оказалось делом нелегким. Она, похоже, была напугана. Тим несколько раз помогал мне поднять ее, перебросить, подтолкнуть, перетащить через эти трещины».*

Намба отстала от Майка Грума, с которым шла прежде. Грум вслед за Букреевым, Адамсом и Кракауэром встретил на Балконе Бека Уитерза. Бек буквально примерз к тому месту, где его оставил Роб Холл, велев ждать, пока не придет помощь.

Одного взгляда на Уитерза было достаточно, чтобы понять: самостоятельно идти он не может. Грум пристегнул его к своей обвязке и повел вниз. Несмотря на то, что двигались они очень медленно, Намба все равно постепенно отстала.

* * *

На высоте 8 200 метров, всего в восьмистах метрах от четвертого лагеря, Бейдлман понял, что их дела совсем плохи. «Когда мы спустились до конца перил, погода окончательно испортилась. Дул очень сильный ветер. Время от времени были видны огоньки в четвертом лагере. Во время одного из таких проблесков я запомнил направление на палатки. Больше четвертый лагерь мы не видели».*

Шарлотта Фокс тоже запомнила, что после спуска по перилам были еще видны проблески света в четвертом лагере. Как и прочие участники, поднявшиеся на Эверест около половины третьего, она провела на вершине больше сорока минут. Как бы сейчас им пригодилось это потраченное впустую время!

«Было темно, — рассказывал Бейдлман. — Темно, а вокруг бушевала метель. Нас просто заваливало снегом. Разговаривать было практически невозможно. Чтобы сказать что-то другому, приходилось кричать изо всех сил и обязательно по ветру. Иначе ничего невозможно было услышать. Насколько я помню, у меня не получалось даже голову повернуть против ветра, не то, что крикнуть в ту сторону. Мой налобный фонарь все еще был в рюкзаке. Достать его я не мог, потому что тащил эту японку [Ясуко Намбу]. Мне приходилось все время придерживать ее или вести за руку. С нами тогда шли еще двое шерпов. Лин и Клев, кажется, уже отправились к четвертому лагерю, подумав, что знают дорогу».*

Гаммельгард сказала, что решила пойти вместе с Клевом, потому что доверяла ему. «К тому же у нас с ним был одинаковый стиль хождения в горах… Мы рванули вниз как можно быстрее. Вскоре у меня кончился кислород, и Клев, остановившись, заставил меня взять его баллон. Я пыталась отказываться: „Нет, не надо“, но он-то видел, что от недостатка кислорода у меня посинело лицо».

По словам Гаммельгард, отстегнувшись от последних перил, они с Клевом стали забирать вправо. «Мы решили, что лагерь должен быть там. Но потом слева появилось много огоньков. Тогда мы подумали, что если там так много народу, то лучше будет присоединиться к ним. Впоследствии выяснилось, что это было ошибкой».

Постепенно участники, по выражению Бейдлмана, стали «сбиваться в стаю». Гаммельгард вспоминала: «Больше всего нас было, когда вместе собрались Бек Уитерз, Ясуко Намба, Тим, Шарлотта, Сэнди, Нил, Клев, я и еще двое или трое шерпов».* По словам Бейдлмана, с ними был еще и Майк Грум. Однако, несмотря на присутствие двух гидов, лидера в группе не оказалось.

«Разумнее, когда кто-то один ведет за собой группу, а остальные следуют за ним, но тогда мне этого добиться не удалось, — рассказывал Бейдлман. — Ветер сбивал нас с ног, а участники шли за тем, у кого оказывался включенным налобный фонарь. Я пытался докричаться до остальных, убедить их, что должен быть только один руководитель и фонарь должен быть только у него, иначе мы так и будем ходить по кругу. Я считал, что не нужно идти к четвертому лагерю напрямик, хотя какое-то время я и помнил направление. Еще до непогоды я посмотрел на рельеф сверху и понял, что в случае ухудшения видимости главное — не подходить близко к стене Лхоцзе».*

Когда Бейдлману удавалось увлечь за собой эту толпу, он старался уклоняться от маршрута, по которому спустились перед тем Кракауэр, Адамс и Букреев и уйти к восточной части Южной седловины. Спуск там был менее крутым, и к тому же не было риска выйти на обрыв стены Лхоцзе.

«Я продолжал идти, таща на себе японку, — рассказывал Бейдлман. — Сзади шли, как мне кажется, Сэнди, Шарлотта и Тим. Майк Грум и Бек Уитерз находились чуть впереди. Наиболее подвижными из нас были тогда двое шерпов, и они метались то туда, то сюда, постоянно меняя направление нашего движения. Я пытался запомнить дорогу, пытался выйти на склон. Не крутой, а пологий, выводящий прямо на седловину. Я искал скалу: Южную седловину пересекает скальный пояс, на вершине которого стоит такая приметная скала. Надо было только обнаружить ее. Как идти дальше, я помнил: сначала пройти немного вправо, спуститься вдоль скал, а потом мы либо вышли бы прямо к палаткам, либо наткнулись на мусор вокруг лагеря и сумели бы сориентироваться… Такой у меня тогда был план действий, вернее, набросок плана. Вокруг бушевал ветер, все участники брели неизвестно куда, а я не мог идти первым с японкой на руках. Да и фонаря на мне все еще не было. Мы слишком долго плутали по склону. В конце концов я совершенно запутался и уже не понимал, куда нам идти. Нам не встретилось ничего, что могло бы подсказать дорогу.

Мы шли одной группой. Не знаю точно, сколько времени это длилось, но думаю, что довольно долго. Кто-то вырывался вперед, кто-то падал сзади, но все же мы изо всех сил старались держаться вместе. Я отчетливо понимал, что если кто-нибудь решит идти к лагерю сам или просто отстанет, то он почти наверняка погибнет. Шансы найти лагерь в одиночку были ничтожны. Скорее всего, во время наших блужданий мы незаметно для себя свернули и вышли на тибетскую сторону Южной седловины. Возможно, я уже тогда это понял, но кислород в моем баллоне давно уже кончился, и обдумать происходящее у меня не получалось. Я мучительно пытался осознать то, что удавалось увидеть, сориентироваться по направлению ветра или чему-нибудь еще. У меня было чувство, что я оказался внутри бутылки с кефиром, которую все время взбалтывали. Я спрашивал окружающих, откуда дует ветер. Он дул отовсюду, со скоростью метров двадцать в секунду с порывами до сорока метров, не меньше. Словом, этим ветром нас все время сбивало с ног. К концу наших блужданий — а может, и не к концу, примерно час спустя — участники сильно замерзли, лица у всех обледенели. Кажется, у кого-то погас фонарь… Мы очутились на очень сложном участке льда со скальными выходами. Впереди был небольшой пологий подъем. Я поднялся по нему и посмотрел вниз. Не могу точно сказать, увидел ли я там что-нибудь или просто почувствовал. Зато я отлично понял, что нам туда идти нельзя. Там было очень опасно. Таких мест поблизости от обычного маршрута быть не должно. С помощью Тима и Клева я принялся убеждать остальных, что нам совершенно необходимо держаться вместе. Что я только ни делал, чтобы заставить их всех остановиться и переждать: я и упрашивал, и кричал, и даже рычал на них. Я считал, что погода могла наладиться, ведь в прошлую ночь тоже был очень сильный ветер, но к десяти часам, времени нашего выхода, он полностью стих. Моим главным доводом было то, что если небо хоть на миг прояснится, мы сможем увидеть звезды или вершины и сориентироваться по ним. Тогда станет ясно, куда нужно идти. А сейчас я не понимал даже, что это за обрыв — стена Кангшунг, стена Лхоцзе или что-то еще.

Итак, мы остановились и сбились в кружок, повернувшись спинами к ветру. Одни уселись на свои рюкзаки, другие примостились на коленях у первых. Мы постоянно окликали друг друга, хлопали по спинам. Каждый следил за своим соседом, чтобы тот не заснул. Это был наш общий подвиг. Каждый не только стремился выжить сам, но и проверял, не задремал и не замерз ли его товарищ. Не знаю, сколько мы так просидели. Видимо, не очень долго, потому что, едва мы остановились, я начал замерзать. Мы проверяли пальцы друг у друга[68], проверяли наличие сознания. Мы старались все время находиться в движении. Задача была не из легких — глаза слипались сами собой, но мы понимали, что, раз заснув, мы уже никогда не проснемся. Иногда я ощущал, как по всему телу разливалась волна тепла. Что это было, гипотермия или гипоксия — кто его разберет. Думаю, и то, и другое. Помню только, как тяжело было перекрикивать ветер; помню, как все мы кричали, переминались с ноги на ногу, без конца хлопали друг друга, чтобы согреться и остаться в живых. Я все время смотрел на часы, надеясь, что непогода скоро кончится.

Ветер так и не стих, зато несколько раз переставал идти снег. В один из таких моментов я поднял голову и с трудом различил на небе несколько звезд. У меня появилась надежда. Помню, что вместе с Тимом и Клевом мы стали обсуждать, чем бы нам это могло помочь. Мы пытались осознать, что нам делать, если удастся разглядеть звезды или силуэты гор. Когда небо вновь прояснилось, я крикнул, что вижу Большую Медведицу и Полярную Звезду. „А вот и Эверест“, — сказал Тим, а может, и Клев. Я посмотрел туда с недоумением. Я даже не мог понять, Эверест это или Лхоцзе».*

«Стая» обосновалась менее чем в двадцати метрах от отвесной стены Кангшунг и всего лишь в четырехстах метрах от четвертого лагеря. В ясную погоду участники дошли бы до палаток за десять-пятнадцать минут. Но буря вокруг них не прекращалась ни на минуту, и они окончательно заблудились.

Не могу точно сказать, сколько времени я провел в палатке после неудачной попытки отыскать наших участников. Помню, что я то отдыхал, набираясь сил, то ходил вокруг лагеря, поглядывая в сторону горы. Наконец я услышал какой-то шум. Открыв палатку, я выглянул наружу и увидел Мартина[69]. Его лицо обледенело, он ничего не мог говорить, только стонал. «Мартин, как ты?» — спросил я его, но он мне не ответил. Я снял с него кошки и попытался расспросить его, где остальные. Он не отвечал. Я подумал, что Мартин мог обморозить лицо. Я помог ему забраться в спальник в углу палатки, надел на него кислородную маску и подключил ее к одному из трех баллонов, которые брал с собой на поиски.

Потом появился Пемба с горячим чаем. Наверное, он заметил, как пришел Мартин, и догадался принести чай. Мартин немного отпил, и я снова стал его расспрашивать о ситуации на горе. Он не мог ничего толком объяснить, и тогда я стал разговаривать с Пембой. Шерпа сказал, что видел огоньки на склоне, приближавшиеся к лагерю, и был уверен, что вскоре кто-нибудь подойдет к палаткам. Выпив чая и передохнув минут пятнадцать, я попытался снова выйти наверх, но был остановлен ветром, который был даже сильнее, чем в предыдущую ночь. Палатки еле выдерживали его порывы. Поблизости от лагеря я никого не нашел. Чуть поодаль кто-то ходил, поджидая альпинистов. Я подумал тогда, что это человек из экспедиции Роба Холла. Было очень темно, а вокруг бушевала настоящая снежная буря. Я включил налобный фонарь, но видимости это не улучшило. Тогда я вернулся в палатку. Там я обнаружил, что Мартин лежит в забытьи. Он был в полном изнеможении.

В «стае» надежды на спасение быстро таяли. Лин Гаммельгард вспоминала, что они с Клевом Шенингом, Бейдлманом и Мадсеном решились совершить бросок к четвертому лагерю, но никак не могли прийти к единому мнению, где же он находится. Гаммельгард все больше убеждалась в правоте Шенинга. По ее мнению, он один мог вывести их к лагерю, тогда как Бейдлман, как ей казалось, был окончательно сбит с толку. «Думаю, что он никогда бы не добрался до лагеря, не будь с нами тогда Клева. Нил так бы и сидел вместе с участниками, потому что не знал, куда надо идти».

Действительно, именно Шенинг сумел сориентироваться во время краткого затишья. Он стал уверять остальных, что теперь знает, каким путем добраться до лагеря. Бейдлман так описывал ситуацию: «Клев взял инициативу в свои руки, он и был совершенно уверен в своей правоте. У него не было ни малейших сомнений в том, где находится четвертый лагерь. Он это вычислил. И мы приняли решение. Деталей не помню; все вышло само собой, никто не возражал. Теперь нам нужно было поставить всех участников на ноги. Насколько я помню, японка все еще висела у меня на руке. Мне было тяжело передвигаться и даже смотреть по сторонам. Я, как и все, кто был в состоянии встать самостоятельно, пытался помочь остальным. Единственной, кого я тогда опознал, была Сэнди; на ней была пуховка яркого цвета. Все прочие были для меня как тени: я различал их очертания, слышал их голоса, но не узнавал их. Когда все наконец поднялись, мы отправились в путь. Был включен один налобный фонарь, не помню чей, кого-то из шедших в голове группы. Я старался идти, таща за собой японку и еще кого-то, кто вцепился в мою правую руку. Даже не знаю, кто это был. Я все время спрашивал Клева: „Точно туда? Ты уверен?“ У него не было никаких сомнений. Казалось, Клев совершенно четко понимал, где какая гора и как именно нам надо идти. А шли мы в сторону, прямо противоположную той, куда мы двигались до этого. Мы стали подниматься вверх, и тут я тоже понял, что мы идем правильно. Вскоре группе пришлось разделиться. Кто-то еще мог идти, а кому-то это было уже не под силу. Перед нами встал выбор: остаться здесь или же сделать рывок в надежде пробиться к лагерю».*

По словам Гаммельгард, Клев Шенинг выделялся на фоне остальных участников, многие из которых находились в состоянии «едва сдерживаемой паники». Он спокойно и трезво смотрел на вещи. Как рассказывала Лин, он рассуждал примерно так: «Спокойно, никакой паники. Ничего страшного. Давайте подумаем, что нам делать дальше».

Как и при эвакуации Нгаванга Топше, Шенинг, разобравшись в ситуации, сумел вселить спокойствие и уверенность в остальных.

«Мы поставили всех на ноги, — рассказывал Шенинг, — с тем, чтобы идти дальше. Надо было двигаться в нужном направлении. Некоторые участники не могли встать самостоятельно. Мы помогли им размять ноги, чтобы они поднялись с земли. Стало ясно, что Шарлотта, Сэнди и эта японка были не в состоянии передвигаться. У них еще получалось стоять, но для ходьбы их нужно было поддерживать. Поэтому мы стали им помогать; они опирались на наши руки. Помню, что сначала я повел и японку, и Шарлотту, но долго идти так было невозможно. Я все время оказывался на коленях, ставя на ноги то одну, то другую.

Мы стали меняться и пробовать разные варианты, чтобы хоть как-то продвигаться вперед. Мне пришлось оставить японку, и, по-моему, тогда же Тим взял на себя Шарлотту».*

Пока Шенинг пытался сдвинуть с места Фокс и Намбу, Бейдлман мучился с Питтман. Обхватив ее, он ставил Питтман на ноги, но та отказывалась идти: «Я не могу, не могу». Разъяренный ее нежеланием помогать, Бейдлман закричал на нее: «Не можешь идти — так ползи, дура!»

Питтман схоже описывает эту ситуацию: «Он [Бейдлман] сказал мне: „Нам нужно сматываться отсюда. У нас остался последний шанс. Сейчас затишье, и если не можешь идти — ползи“. Так я и сделала. Встала на четвереньки и поползла. Это была классная идея, ведь, когда я стояла, меня все время сбивало с ног ветром».*

Питтман ползла за Бейдлманом и остальными, пока те не перешли через небольшой гребень. И тут она потеряла их из виду. «Я понимала, что если и была для меня надежда спастись, то только вместе с остальными участниками. Я увидела свет фонарика и закричала из последних сил: „Эй, эй!“ Это был Тим».*

Мадсен, который при желании мог бы присоединиться к участникам, решившим прорываться к четвертому лагерю, самоотверженно остался вместе с Шарлоттой Фокс. «Я взваливал Шарлотту к себе на плечо, на спину, пробовал по-всякому, но не мог разобрать, куда надо идти. К тому же до лагеря я бы ее все равно не дотащил. Она отказывалась идти дальше. Поэтому мы присели на минутку, и тут я услышал, что метрах в пяти от нас кто-то стонал. Это была японка. Я вернулся, подобрал ее, подтащил к Шарлотте. Рядом оказался Майк Грум в связке с Беком Уитерзом. Майку было очень тяжело передвигаться вместе с Беком. Видя, что сам Майк еще мог идти, я сказал ему, чтобы он отправлялся в лагерь один… за помощью. Я собирался сидеть там и ждать, пока кто-нибудь не придет за нами. Потом появилась Сэнди, и нас стало пятеро: я, Сэнди, Шарлотта, японка и Бек. Мы старались вести себя так же, как и раньше: сбились в кучу, не давали друг другу заснуть или замерзнуть. Не имею ни малейшего понятия, сколько тогда было времени».*

Данный текст является ознакомительным фрагментом.