В. Бухалов НИЛЬСОН-РЫЖАЯ БОРОДА
В. Бухалов
НИЛЬСОН-РЫЖАЯ БОРОДА
Тяжелый, цвета хвои, бархат, отгородивший сцену от зрителей, чуть волновался, когда кто-то за занавесом ненароком задевал его. Между краем занавеса и сценой образовалась едва различимая щелка, в которой больше угадывался, чем различался глаз человека.
Зрители жили ожиданием спектакля. И это помогало им не замечать небогатое убранство театра, тусклый свет, явную нехватку тепла… Да мало ли чего не хватало тогда, когда надо еще было добивать в Якутии остатки белогвардейских банд?!
Оторвавшись от повседневных забот, отложив на время оружие, пришли на премьеру спектакля и люди, которые вели эту самую борьбу. Щель почему-то привлекла внимание Ефимова. А может, просто оказывалась привычка? Все-таки десять лет работы в ЧК, надо полагать, выработали в нем наблюдательность, умение фиксировать в памяти порою едва уловимые детали. Ефимов и его друг Садыков сидели в последнем ряду. Привычка выбирать место, откуда всех и все видно, тоже утвердилась с приходом на работу в ЧК.
Сиденья были широкие, с жесткими подлокотниками и неимоверно скрипучие. Неловкое движение рождало звук, отчетливо напоминавший Ефимову скрип сапог белогвардейца Беляницкого. В двадцать втором году на митинге в народном доме Колымска он призывал тогда собравшихся совершить переворот и арестовать коммунистов!..
— Старые сапоги могут скрипеть? — спросил неожиданно Ефимов друга.
— Как все старое… И даже человек, — рассматривая публику, ответил с улыбкой Садыков. — А при чем тут сапоги?
— Да так.
В боковые двери вошел сухощавый лысеющий человек с орлиным носом и роскошной рыжей бородой.
— Смотри, — Ефимов толкнул локтем Садыкова. — Что за гражданин?
— Ты хотел сказать: господин? — ответил Садыков. — Господин Нильсон.
— Нильсон? — Ефимов не отрывал взгляда от рыжей бороды. — Странно… Где я видел подобную бороду?
— Это представитель фирмы «ОЛАФ СВЕНСОН и К», — сказал Садыков. — Его интересует пушнина.
На сцене запел хомус. Занавес дернулся, разделился на две половинки, и они рывками поползли в разные стороны. На сцене были декорации комедии Анемподиста Софронова «Споткнувшийся не выпрямляется ».
— А у этого американца должен быть родственник… Больше того, близнец, — Ефимов поудобнее устроился в кресле. — Во всяком случае, поразительное сходство…
* * *
Старинной работы часы отсчитывали секунды. Мягкий их ход наполнял умиротворенностью просторный кабинет начальника ГПУ. Раньше он был гостиной купеческого дома. Революция реквизировала особняк, разместила в нем ЧК с сейфами, наганами, дисциплиной и большой ответственностью за эту революцию.
— Прочитал? — Волков открыл кисет с табаком. Тонкий аромат защекотал ноздри. — Другой информации нет…
Ефимов еще раз глянул на радиограмму, на которой был короткий текст:
«МЕЛЬГУВЬЕ ЭНТЕН АЧИМАТАЛЬ ТЕНЕВЬЮ. ЗАНЯЛ КОЛЫМСК. ШУЛЕПОВ».
— Небогато, — Ефимов положил радиограмму в общую столку уже прочитанных.
— На безрыбье и рак… Сам понимаешь, Владимир Спиридонович, — сказал Волков.
— Что означают первые три слова?
— Первые три? — Волков вопросительно посмотрел на Ефимова.
— Теневью, в переводе с чукотского на русский — посылка…
— Ну вот видишь, Владимир Спиридонович, это может оказаться ниточкой. А ты говоришь — небогато… Давай-ка подымим, мозги прочистим, — Волков протянул кисет.
В больших, знавших тяжелую работу руках Волкова цигарка терялась. Он, Волков, не родился чекистом. Как и отец его и дед, он был пролетарием. Как и они, он работал на хозяина. Потом пошел против хозяина, за деда, за отца, за власть Советов. Стаж большевика-подпольщика был принят во внимание. Руку ему пожимал сам Феликс Эдмундович Дзержинский…
В год первой русской революции Ефимов научился складывать слова. Семья кулака-торговца, в которой он рос, была влиятельной не только в Юсольском наслеге. Отец готовил сына с перспективой. Но яблоко упало далеко от яблони. Комсомол, 7-й Сибирский сводный отряд, служба в ЧОН, знакомство с уполномоченным ГПУ Шарабориным — этапы подготовки и проверки будущего чекиста..
— Кстати, Владимир Спиридонович, ты говорил с Винокуровым? — Волков подкрутил фитиль керосиновой лампы, прикурил.
— В судьбе Винокурова роль спасителя сыграл Котенко, — медленно начал Ефимов. — Ни тот, ни другой не знали, что видятся в последний раз… Партийное собрание коммунистов Колымска поддержало предложение уполномоченного губревкома Котенко о переброске пушнины в Якутск, чтобы она не попала в руки белых. Когда Винокуров погнал оленей на юг, Котенко и Синявин, заручившись поддержкой влиятельнейшего в тундре чукчи Хапеургуна, отправились на запад сколачивать отряд из местных. Остальное нам известно.
— В том-то и вся соль, что мало известно, — сердясь, возразил Волков. — Иначе бы и Котенко, и многие другие остались живы! — Помолчал. — Старатель одинаково добросовестно промывает все пески с разведанного участка. А даст где послабку, и металл уйдет. Казак Котельников и поп Сизых отправились из Колымска в Западную тундру несколькими днями раньше Котенко… Он об этом знал, но не придал значения… — Волков устало провел ладонью по лысой крупной голове… — Неважно, что Шулепов изменил первоначальному плану, не пошел в Ижигу, а расквартировался в Колымске. Важно другое: у него появились надежные связи с побережьем. Больше того, Шулепов, используя местную радиостанцию, шлет и получает радиограммы. А с побережья к нему и к другим бандитам потекло оружие американского производства, патроны… Как действует этот механизм? В этом смысле, думаю, радиограмма о посылке представляет интерес…
* * *
Вместе с утренним солнцем над весенним колымским поселком поплыло гудение церковного колокола. Он звал прихожан на молебен.
Колокол будил поселок.
Стефан поднялся по шатким ступенькам невысокого крыльца, легко скользнул в собор. Пахло ладаном. Рядом с входом, на скамеечке, скучая от безделья, дремал церковный сторож.
У колонны, перед картиной «Святой Яков», стоял благочинный отец Владимир, сбежавший от большевиков из Якутска. Они облобызались.
— Прикажи прекратить бить в колокол, — сказал благочинный, — не придут миряне на служение. Потеряли веру в Христа, забыли закон божий, в грехах погрязли… Открыто враждуют между собой и еще называют себя истинными христианами.
— Видно, на то божья воля…
— А хотите, отец Стефан, портрет с вас напишем, у меня есть знакомый богомаз, рядом со «Святым Яковом» повесим, — прервал Стефана благочинный. Не без усмешки добавил: — Провидцу место здесь.
— Напрасно вы так, отец Владимир, одному ведь делу служим…
Душа Стефана потеряла покой с тех пор, как молодой, но язвительный благочинный неожиданно вторгся в его тайну, постиг ее. Честолюбив он, что скрывать, и денежки любит, молодайку вот завел на старости лет… Если молва пойдет гулять по свету, конец ему…
Благочинный придавил медным наконечником пламя в лампадке. Белесые петли дыма медленно таяли. Благочинный подошел к отцу Стефану, положил на руку крест, висевший поверх его рясы.
— Все верно, бог у нас один… Он нас и благословляет, и карает. — Золото приятно давило ладонь. — А насчет картины я пошутил…
Снаружи раздался грохот, хлопнули двери.
— Почему звон? — Привыкая к полумраку собора, лихо произнес Жижин, тонкошеий адъютант полковника Шулепова.
— Не кричи, не в казарме, — оборвал его строго отец Стефан.
— Безработные, что ли? — Жижин щелкнул по носу сопевшего сборщика пожертвований. — Но ничего, теперь ее вам дадут! Бог приехал! Пусть колокол поет. А тебе, Стефан, велено быть через полчаса на митинге.
Колыхаясь, длинный адъютант подался к двери, но, заметив благочинного, опросил:
— Кто таков? Что-то я не видел тебя…
— Отец Владимир.
— Ну да? А как с документами?
Отец Владимир протянул бумагу.
— Пускай он прочтет, — кивнул Жижин на Стефана. — Он грамотный.
«Колымскому Епархиальному управлению, — медленно читал Стефан… — Священный Синод православных церквей в заседании своем 15 сего марта направил вам благочинного отца Владимира для сбора пожертвований…»
— Ладно, на сегодня хватит, приношу извинения, — осклабился офицер. — Покорнейше прошу быть на митинге, благочинные отцы!
Весь поселок собрался у дома чукотского головы Одейона. Отрядники полковника Шулепова, оттеснив подальше от импровизированной трибуны гражданских, резко выделялись на общем фоне своей казачьей формой со знаками различия. Молодцеватые, внешне они никак не походили на бандитов, кровавый след которых тянулся от Колымы до побережья. Бравый их вид и заграничное оружие за плечами у многих укрепляли авторитет полковника в глазах влиятельных людей Колымска. Они восторженно принимали казаков.
— Душа радуется видеть вас в форме наших дедов и отцов, — горячо начал приветственную речь Чирпы, один из местных богатеев. — Теперь всем известно, что матушка Россия обливается кровью наших братьев через изуверов-большевиков. Братья-казаки, не теряйтесь от этого, не падайте духом, боритесь! Есть еще преданные отечеству и православной вере братья! Сегодня мы приветствуем полковника Шулепова и его доблестных казаков! Они оставили свои семьи, дошли до нашего отдаленного края, чтобы защитить своих братьев и наш край…
— Ваше превосходительство, — к уху Шулепова наклонился запыхавшийся радист. — Я должен сообщить вам важные сведения.
— Погоди, — остановил радиста Шулепов. — Пойдем в штаб!
Служащий радиостанции Казеко задолго до прибытия Шулепова в Колымск распространял слухи среди населения о победах атамана Семенова на Дальнем Востоке, о завоевании Севера белыми войсками, падении Красной Якутии, ссылаясь при этом на радиограммы. Их значение было велико, народ верил не Казеко, а словам, которые приносил телеграфист, ибо железный ящик — не человек, врать не мог, считали они.
Казеко уже давно входил к Шулепову без доклада.
«МЕЛЬГУВЬЕ ЭНТЕН АЧИМАТАЛЬ ТЕНЕВЬЮ»… «СЕРДЦЕ-КАМЕНЬ»… «КОРЕН».
Пухлые, все время что-то ищущие руки Шулепова сейчас безвольно лежали на бланке радиограммы. Шулепов думал.
Летом 1921 года, находясь с отрядом в устье Колымы у мыса Сердце-Камень, Шулепов случайно наткнулся на шхуну «Поляр бер», выброшенную ледоходом на мель. Это была собственность американцев, но спасти ее они уже не могли. «Поляр бер», помятая, увязла в прибрежном песке. Ради любопытства Шулепов обследовал шхуну. Кроме различных камней, на шхуне были найдены два брезентовых мешочка, крепко перетянутые бечевкой. В них были упакованы документы, какие-то карты, записи на английском языке, которым Шулепов не придал тогда значения. Однако находки взял, подумав: «О простых бумагах так не пекутся». Осенью в устье Колымы зашла шхуна «Билинда» под американским флагом. Ее привели Гудмансон и Корен. Через Вола, семидесятилетнего американца, осевшего на побережье, Корен установил связь с Шулеповым, но она прервалась, и заокеанский гость потерялся. Молчание Корена удивляло полковника. Он помнил интерес иностранца, проявленный к документам…
На обратной стороне радиограммы Шулепов размашисто написал:
«В указанное место прибудет Третьяков. Встречайте багаж. Шулепов».
— Передашь, — полковник отодвинул исписанный лист радисту и, приоткрыв двери, сказал:
— Урядник Домашенко, вызови ко мне Третьякова…
* * *
Ефимов молчит второй месяц. Провал?.. Вроде бы, исключено. Его положение достаточно прочное, личность он, как говорится, неприкосновенная. А связных все нет и нет… Перед Волковым лежали давние донесения Ефимова.
«Сведения на духовного отца, — сообщал он, — подтвердились… Точное число действующих банд-отрядов назвать трудно. Сегодня их 20, завтра — 25, через неделю — 12… Они рождаются и умирают, как бог на душу положит. Белые пришли — люди под их знамена становятся, красные — в их отряд идут. Наиболее организованные и многочисленные силы имеют: Бочкарев в Ижиге, Деревянов в Аллаихе, Шулепов в Колымске».
«Для кооперирования всех сил на Севере и выработки согласованных действий из ставки Бочкарева в Якутский округ для связи с подпольем, — сообщал в другом письме Ефимов, — выехал подпоручик Раков, по документам Бережнов. Служил в армии Колчака, в бандах атамана Семенова, находился на стороне Коробейникова. Приметы: рост средний, глаза серые, волосы русые, небольшая окладистая борода, на лбу шрам от удара саблей. Разговаривает на английском, якутском языках. Часто употребляет слово «господин»…
Самые последние были и совсем короткими:
«Уполномоченный рабкрина Беляницкий провокатор. Пользуется авторитетом у Шулепова». «Котенко и Синявин по доносу попа Сизых схвачены в местечке Элелях и расстреляны Шулеповым»… «Полковник Шулепов через радиста Казеко поддерживает связь с американцем Кореном. «Сокур» знает Корена как зоолога, изучающего животный мир на Колыме. Американский ученый большими партиями отправляет препарированных животных и птиц на свою родину»…
«Негусто, негусто, — рассуждал про себя Волков. — С такими сведениями далеко не уедешь… Не сведения, сплошная шарада»…
— «В адрес Бочкарева и Деревянова из Америки Свенсоном направлена шхуна с оружием, — прочитал вслух Садыков, — выгрузка состоится в Аллаихе. Необходимо перехватить шхуну на трассе Ледовитого». И решительно добавил: — Закрывать надо Север, Петр Григорьевич!
— Легко сказать, — Волков усмехнулся: — Ты думаешь, я против? Силенок нам с тобой не хватает… Но ты не кручинься: шхуну мы возьмем! Должны взять… Это наш святой долг, Садыков!
* * *
Шулепов был в ярости. Он метался по комнате и не находил места. Отряд казаков, подготовивший засаду красным, сам попал в ловушку. Из полусотни в лагерь вернулась лишь треть.
Шулепов остановился около Мельгувье. Он сидел на шкуре оленя, поджав под себя ноги, и, казалось, дремал.
— Идиот! — зло прошипел Шулепов. — Какого черта ты скрутил «Моську»?
— Ай, нехорошо, господин полковник. Зачем кричишь так? — Мельгувье поднял голову.
— Убить тебя мало, — вскипел Шулепов. — Он фотографию тебе показывал?
— Твой Третьяков показывал и тот другой, Печукан. Он двумя днями раньше приезжал. Вначале я засомневался. «Почему, — думаю, — Чирпы — постоянный наш связной не приехал?» Но он, кроме фотокарточки, часы твои с надписью показал, — ответил Мельгувье.
Шулепов сжал кулаки, послышался хруст пальцев.
— Сколько ты сюда ехал?
— Шесть раз чай пил.
Полковник задумался.
— Скажи, Мельгувье, где теперь может быть этот Печукан?
— Если Энтен и Ачиматаль на местах, то, однако, на мысе.
Шулепов прошел к двери и открыл ее ударом сапога.
— Адъютант! — крикнул он.
Жижин, вытянувшись в струнку, стоял перед ним.
— Через пять минут здесь должен стоять отец Стефан, — приказал Шулепов и, покачиваясь, вошел к радисту.
— Не отвечает? — спросил он Казеко.
Радист беспомощно развел руками.
Шулепов вернулся в кабинет. Мельгувье с наслаждением посасывал трубку.
— Мельгувье, — полковник присел на край стола, — ты говоришь, тот человек назвался Печуканом?
— Опять ты сомневаешься, — не вынимая трубки изо рта, ответил чукча.
— А как он выглядел?
Мельгувье, вспоминая, прикрыл глаза, произнес:
— Ростом чуть выше меня… Крепкий, грудь широкая… А вот руки небольшие, словно у женщины. Вот и все, однако.
— Плохой из тебя филер, Мельгувье!
— Я торговать умею! — По широкому лицу чукчи прокатилась обида. Полковник ничего ответить не успел, в дверях показалась неприкрытая голова Стефана. Шулепов поднялся навстречу.
— Как здоровье, отец Стефан?
— Слава богу, пока терпимо, — Стефан прошел к столу, сел на табурет.
— Прости, что потревожил в столь ранний час. Кстати, сколько на твоих? — кажется, впервые Шулепов так жадно всматривался в глаза отца Стефана.
— Я их отцу Владимиру одолжил, — сказал несколько недоуменно Стефан.
Шулепов налег грудью на стол, кресты на кителе глухо дзинькнули.
— Зачем вдруг часы благочинному понадобились?
— В пути часы нужнее… Три наслега объехать надо…
— И когда же он вернется? — перебил полковник Стефана.
— Недели через две, говорил. Работа эта нескорая, людишки на лепту нынче скупы.
— Понятно, — протянул зло Шулепов.
— Я не понимаю вас, господин полковник. Это что, допрос? — В голосе отца Стефана послышались нотки искреннего негодования.
— Через две недели, отец Стефан, закажу тебе панихиду, — Шулепов, вытаскивая из стола рюмки и бутылку, пропустил мимо ушей его слова. — А теперь причастимся!
— Ваше превосходительство, — в кабинет ворвался радостный Казеко. — Вот! «Багаж получил. Деньги оставлены у Вола. Корен».
Шулепов расстегнул верхние пуговицы кителя, жестко потер толстую шею.
— Ничего не понимаю. Но выпить стоит.
* * *
Дружные аплодисменты вернули Ефимова в зал. Закончилось первое действие комедии. Зрители, оживленно обсуждая увиденное, потянулись к выходу.
— Слушай, — Ефимов тронул Садыкова за локоть, — я не могу сдержать своего любопытства, пойду поговорю с этой рыжей бородой.
— Зачем? — сказал Садыков.
Но Ефимов уже пробирался сквозь толпу к окну, где стоял импозантный Нильсон.
— Господин Корен? — негромко произнес Ефимов.
Иностранец, не без удивления глянув на подошедшего молодого человека, вежливо, но твердо сказал:
— Вы ошиблись, я — Нильсон, торговец мехами.
— Как обрадовалась бы Кошелева, увидев вас живым, — не без издевки заметил Ефимов. — Пять лет она хранит извещение американского консула о вашей гибели… Ох уж эта женская верность!
Иностранец как-то весь ощетинился:
— Кто вы такой?!
— Мельгувье. Энтен. Ачиматаль, — чуть ли не пропел Ефимов.
— Что вы хотите этим оказать?
— Могу напомнить. — Ефимов сделал небольшую паузу. — Материалы картографической экспедиции, попавшие в ваши руки там, на мысе Сердце-Камень… Э-э, несколько неполны… Там не хватает кое-каких бумаг, ради которых, как смею предположить, вы достигли Якутска уже как представитель фирмы «Олаф Свенсон»… Так?
— Печукан?! — невольно вырвалось у Корена.
— Сотрудник ЧК, Ефимов…
* * *
— Ты знаешь, кого мы сдали нашим дежурным? — Ефимов смотрел на Садыкова, и в его глазах бегали веселые искорки.
— Нильсона, разумеется.
— Я и забыл, что ты долго валялся в госпитале!.. Помнишь мою северную экспедицию? Мельгувье, Энтен, Ачиматаль, — Ефимов жестикулировал, говорил громко, горячо: — Это и был канал связи бандгрупп с иностранцами, беспрепятственно заходивших на шхунах в наши воды… Так знай, этот пушник, Нильсон твой, — Корен!
Садыков с восхищением посмотрел на своего друга.
— Корен тогда не сумел взять материалы экспедиции, где шла речь о разведанных месторождениях золота, были подробные географические карты реки Колымы и Медвежьих островов… Он остался на Севере, торговал оружием, надеясь, что недобитые банды отвоюют эти земли для себя, и, разумеется, искал эти документы. Чтобы не привлекать к себе внимания, нашел сожительницу. Препарировал животных и птиц, отправлял в Америку, за доллары, разумеется. Так он стал «зоологом»…
Шулепов случайно наткнулся на материалы экспедиции и при знакомстве с Кореном не преминул упомянуть о них. Но заломил за них такую цену, которая повергла в уныние предприимчивого дельца.
На мысе Сердце-Камень, где Корен готовился к отплытию в Америку, я, чтобы окончательно утвердиться в роли друга, передал ему часть документов. Тут он на радостях совершил ошибку: просмотрел в спешке перед отплытием только первые листы материалов. По сути дела в его руки попала дырка от бублика, а сам бублик в наших, руках. Советское должно оставаться советским!
Антракт закончился. Начиналось второе действие спектакля.
1974 г.