ГЛАВА 1 Гены либерализма: связь времен

ГЛАВА 1

Гены либерализма: связь времен

…тот дух просвещенного либерализма, без коего цивилизация не более чем развлечение идиота.

Набоков. Из выступления 1935 г.¹

I

Набоков нежно любил семью, но был безразличен к социальному положению. Он гораздо больше гордился тем, что его отец принадлежал к «великой бесклассовой русской интеллигенции»², чем своим старым дворянским родом, который за последние полтора века дал России многих «участников славных войн» и известных общественных деятелей. Ему нравилось ломать своим поведением всевозможные стереотипы, и поэтому, рассказывая о своей родословной, он в равной степени не проявлял ни почтения к своему общественному статусу, ни показной скромности.

Поскольку его отец ненавидел снобизм и морщился всякий раз, когда разговор заходил о пращурах, «родовое сознание» Набокова, покидавшего в 1917 году Петроград, было весьма неразвитым³. Когда год спустя в ялтинской полуэмиграции его двоюродный брат и лучший друг барон Юрий Рауш фон Траубенберг наивно похвастал, что его род берет начало в XII веке, Набоков лишь отшутился в ответ: «Ну а Набоковы? Бывшие лакеи при дворе?» ⁴

Когда Набоков оказался навсегда отрезанным от своего российского прошлого, и особенно в тот период, когда он ощутил потребность написать автобиографию, он пожалел о том, что в свое время «не проявлял какого-либо любопытства к своей родословной»⁵. В конце 1920-х — начале 1930-х годов в Берлине двоюродный дядя Набокова уверял его в том, что дворянский род Набоковых берет начало в XIV веке от некоего князя — деталь, которую двадцать лет спустя писатель использует в «Убедительном доказательстве»: в шутливых генеалогических изысканиях он назовет среди своих колоритных предков «первого пещерного человека, нарисовавшего мамонта, обрусевшего татарского князька по имени Набок…» ⁶.

После того как в конце 1950-х годов «Лолита» принесла Набокову всемирную известность, один русский парижанин, специалист по российской генеалогии, начинает восстанавливать генеалогическое древо семьи Набоковых. Помогает ему в этом Сергей Сергеевич Набоков, двоюродный брат писателя, страстно увлекавшийся генеалогией⁷. Прослышав о некоторых находках брата, Набоков просит его поделиться ими и вскоре узнает от него последние новости из прошлого. Набоков не настолько интересовался генеалогией, чтобы взяться за ее изучение, но это не мешало ему радоваться открытиям, сделанным другими.

На свою родословную Набоков смотрел не через лорнет сноба, но глазами любознательного художника и естествоиспытателя, живо интересующегося забавным фактом, скрытым узором, борьбой, которую ведут между собой продолжение и перерождение рода. Он написал об одном из своих предков — композиторе XVIII века Грауне: «Однажды, выступая в какой-то опере, написанной брауншвейгским капельмейстером Шурманом, он на премьере заменил не нравившиеся ему места ариями собственного сочинения. Только тут чувствую какую-то вспышку родства между мной и этим благополучным музыкальным деятелем»⁸. Это ироническое заверение писателя, кажется, единственное, что связывало этих людей, поскольку Набоков был безразличен к музыке. Он, однако, отметил для себя, что один музыкальный ген Грауна проскользнул через него к его сыну, басу Дмитрию Набокову, а другой — к его кузену, кстати очень похожему на Грауна, Николаю Дмитриевичу Набокову⁹. Все, что он узнавал, прослеживая подобные повороты и хитросплетения своей родословной, когда в середине 1960-х перерабатывал «Убедительное доказательство» в книгу «Память, говори», он использовал также и в работе над «Адой», когда перекраивал и усиливал линии и сочленения обычных семейных связей: внешность, манеры, тип личности и даже нравственный облик того или иного персонажа, — рассказывая о сложных переплетениях ветвей их генеалогического древа.

Согласно семейному преданию, Набоковы ведут свой род от обрусевшего татарского князя Набок-Мурзы. Быть может, это правда, а быть может — выдумка вроде тех, которые превращают, скажем, какого-нибудь фламандского суконщика в ост-индского раджу, красу и гордость генеалогического древа. Во многих аристократических семьях из поколения в поколение передаются воспоминания, достоверность которых проверить тем труднее, чем они старше.

Поскольку среди новых землевладельцев в XV веке было много обрусевших татар, то легенде о Набок-Мурзе придает большее правдоподобие тот факт, что впервые упоминание фамилии Набоковых встречается в документе этого времени, датированном 1494 годом: сыновей Луки Набокова — Филата, Авдокима и Власа — обвиняют в том, что они незаконно присвоили себе соседские земли¹⁰. Остается загадкой, правда, были ли эти братья потомками Набок-Мурзы и имеют ли они какое-нибудь отношение к предкам писателя. Непрерывная родословная Набоковых начинает просматриваться в легкой дымке лишь с середины XVII века. К началу XVIII века Набоковы явно принадлежали к среднепоместному дворянству. Как известно, дворянство в России традиционно получало земли за свою военную службу. Хотя в XVIII веке карьеру можно было сделать и на государственной службе, ее по-прежнему начинали, как правило, на службе военной, которая часто открывала путь наверх. Набоковы не были в этом смысле исключением. Александр Набоков (1749–1807), полный генерал, добившийся видного положения в обществе, был первым из известных Набоковых, от которого идет прямая линия к Владимиру Набокову. Очевидно, семейство снискало расположение двора, ибо старший сын Александра, Иван, в трехлетнем возрасте был царским пажом.

Младший сын Александра, Николай (1795–1873), — прадед писателя. В 1959 году Владимир Набоков испытал суеверный восторг, когда ему сказали, что его предок был первопроходцем. За два года до этого он начал обдумывать роман «Бледный огонь», который в своем первоначальном варианте начинается дворцовой интригой на Ultima Thule, перерастающей, благодаря тайной помощи Новой Зембли, в революцию¹¹. И вот его двоюродный брат Сергей сообщает ему о своей последней находке: их прадед, очевидно, участвовал в картографической экспедиции на принадлежавшую России Новую Землю и одна из рек там носит его имя. Набоков ошеломлен: «Когда я думаю о том, что мой сын — альпинист (и первым покорил какой-то пик в Британской Колумбии) и что сам я открыл и назвал несколько видов бабочек (а несколько были названы моим именем — одна, очень редкая, — в Аляске, другая — в Юте), набоковская река на Новой Земле приобретает почти мистическое значение»¹². Не склонный говорить о своих неоконченных произведениях, он умолчал о том, что другая Новая Земля уже была нанесена на карту его воображения.

Увы! Догадка кузена оказалась неверной, хотя Набоков так никогда и не узнал об этом. Николай Набоков не был отважным первооткрывателем, а далекая река носит его имя лишь потому, что этого пожелал его друг и сослуживец по Морскому корпусу граф Литке, оказавшийся в этих местах с экспедицией 1821–1824 годов¹³. На самом деле военная карьера Николая Набокова была короткой и ничем не примечательной. Начав службу во флоте, он вскоре перевелся в пехотный армейский полк, а в 1823 году вышел в отставку и удалился в свое имение под Псковом в двухстах с лишним верстах на юго-запад от Санкт-Петербурга¹⁴.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.