Небывалые убытки казначейства банка
Небывалые убытки казначейства банка
В тот период и мне, и Айхан-бею многие бизнесмены и журналисты признавались, что наши с ним отношения как президента банка и его собственника можно было назвать двусторонними и очень плодотворными. И на самом деле, наши деловые отношения основывались на высоком доверии, были пропитаны уважением. Айхан-бей постоянно говорил, что очень доверяет мне и мечтает о том, как мы проработаем бок о бок с ним еще долгое время. Но на самом деле все складывалось очень и очень непросто.
Я прекрасно помню, как несколько раз Айхан-бей был очень сердит на меня и всячески давал мне это понять. Однажды, когда мы допустили серьезную ошибку, я набрался смелости и сказал, что готов оставить занимаемую должность, если он этого пожелает. Вот как развивались события. Во время очень напряженного рабочего дня мне позвонил руководитель казначейства банка (эту должность в тот период занимал Эргюн Озен) и сказал, что ему нужно немедленно со мной встретиться. Видимо, произошло что-то экстраординарное, потому что руководитель казначейства не звонил бы по пустякам президенту, да еще в момент высшей активности рынка! Действительно, когда Энгюн появился в моем кабинете, я понял, что он чем-то взволнован и опечален и произошло нечто из ряда вон выходящее. Энгюн даже не захотел присесть, но когда я указал ему на стул, он все-таки это сделал.
В то время банк активно занимался управлением короткими позициями, или несовпадением валюты заимствования и кредитования. Комитет по управлению активами и пассивами принимал решение, потом оно утверждалось в совете директоров, и в рамках отведенного банку лимита мы пытались управлять несоответствием в курсах валют. Мы переводили определенные суммы в иностранной валюте в активы в турецкой лире, пытаясь поднять нашу рентабельность. Для контроля над этим процессом была создана группа управления рисками RAROC. Все решения по коротким позициям принимались в Комитете по управлению активами и пассивами.
«Что случилось? Что с тобой?» – спросил я. Эргюн принялся объяснять: «По распоряжению вице-президента, отвечающего за работу казначейства, как оказалось, не спросив у вас разрешения и не поставив вас в известность, мы открыли короткую позицию, превышавшую установленный лимит. За несколько недель это принесло нам убытков на $2–3 млн. Нам было приказано ничего вам об этом не сообщать, пока не выправится ситуация. Мы пытались закрыть эту позицию, но на сегодняшний день убытки превышают $12 млн. Я ужасно расстроен, у нас большие неприятности. Я решился вам обо всем рассказать».
Чтобы высказать все это, Эргюн долго собирался с мыслями, подбирал слова. У него были черные круги под глазами, очевидно, он уже давно не спал…
Меня словно окатили крутым кипятком! Произошло событие, о котором я ничего не знал и не отдавал по этому поводу никаких распоряжений, более того – его никто не одобрял и в совете директоров. И такие колоссальные убытки! За ними стоял факт полного отсутствия дисциплины; выходит, в нашем четко отлаженном механизме контроля над банком в какой-то момент произошел сбой. И что самое ужасное, совсем недавно я получил очередной отчет от вице-президента, отвечающего за работу казначейства, в котором он ни словом не обмолвился о произошедшем!
Я невероятно расстроился, услышав такую новость, и не находил что сказать. В моменты, когда я сердился, я боялся, что могу наболтать лишнего или мои слова будут неправильно истолкованы, потому предпочитал выждать какое-то время, не делая никаких комментариев. Часто бывало так, что я молчал 24 часа кряду, не принимая никаких мер, и только после того, как первая ярость спадала, мог мыслить логически и принимать адекватные решения. Есть такое турецкое сравнение – рыть иглой колодец, т. е. выполнять тяжелейшую работу самым неподходящим образом. Именно это сравнение первым пришло мне на ум, когда я услышал, что банк терпит убытки на $12 млн.
Эргюн добавил: «Мы совершили ужасную ошибку. Не знаю, как просить вас, чтобы вы меня простили. Я уже несколько дней не могу заснуть. Я хочу написать заявление об уходе». Вот что я ответил Эргюну: «Я очень расстроен, но еще больше сердит. Никуда не уходи, посиди здесь тихонько, мне нужно некоторое время». Мы не отвечали на телефонные звонки, не разговаривали; так в молчании прошло 15–20 минут. Я встал со своего места, подошел к окну, которое выходило на оживленный проспект Маслак Бююкдере, и лишь вдалеке можно было разглядеть небольшой кусочек Босфора. Я пытался взять себя в руки и успокоиться. Помню, о чем думал в тот момент: «В моем кабинете находится человек, который только что рассказал о том, что он сделал по требованию вице-президента, но чувство справедливости и ответственности не дают ему спать, потому он и пришел ко мне с покаянием». Передо мной сидел руководитель, которого я очень любил и которому доверял, но сейчас он был словно отравлен сильнейшим ядом. Произошла такая страшная ошибка. Ущерб был огромный, но было бы неправильно потерять Эргюна. Если бы я принял решение под влиянием гнева, то бы разнес в клочья и свой кабинет, и его самого.
Сейчас было очень важно попытаться успокоить Эргюна. Я был возмущен тем, что истинный виновник произошедшего, один из моих заместителей, до сих пор молчал, ни в чем не признаваясь. Я думал о том, что следует поскорее сообщить обо всем Айхан-бею и акционерам совета директоров. Мне тоже надо было успокоиться. Я сказал Эргюну: «Ты не станешь увольняться и уходить из банка. Предоставьте мне все сведения о понесенных убытках и немедленно закройте эту короткую позицию. Тут следует действовать решительно. Как говорится, лучше отрезать руку, чем умереть от гангрены. Единственное, о чем я прошу, – сделайте все возможное, чтобы к концу года возместить эти убытки. Ты в письменной форме изложишь свои мысли о том, что следует предпринять, чтобы исправить ситуацию, и предложишь, что следует изменить в механизме контроля, чтобы впредь не допустить подобных проблем. Ты останешься в банке, и мы вместе вычистим эту грязь!»
Я немедленно позвонил вице-президенту и задал ему вопрос о случившемся, на что он ответил, что ему совершенно ничего не известно. Его ответ совершенно меня не убедил. Как раз наоборот, теперь я был совершенно уверен в том, что все произошло именно по его распоряжению. Следовало как можно скорее расстаться с таким руководителем. Как только Эргюн вышел из кабинета, я позвонил секретарю Айхан-бея и назначил время встречи. Войдя к нему, я с порога сказал: «Мне нужно вам сообщить об одной проблеме» – и подробно описал ему ситуацию.
Когда я рассказывал, цвет его лица начал меняться. Айхан-бей был шокирован не только размером убытков, но и самой возможностью совершить подобное в нашем банке. Я тоже пожелтел от волнения и закончил свой рассказ словами: «Эфенди, это очень серьезная ошибка. Мне самому только что стало известно о том, что в нашей системе появилась брешь. В банковских кругах нам не простят такого просчета, хотя, разумеется, мы уже принимаем все необходимые меры. Каждый сделает все, что в его силах, чтобы компенсировать такие колоссальные убытки. Как президент банка я признаю свою вину. Даже если что-то произошло без моего ведома, это не снимает с меня всей ответственности. Я прошу у вас прощения, и если вы пожелаете, то готов написать заявление об уходе. Я во всем помогу новому президенту, которого вы назначите на мое место».
Банк развивался в верном направлении, мы достигли большого успеха и высоких показателей прибыли, но периодически, совершенно безосновательно, возникали подобные неприятности или ошибки, за которые я нес полную ответственность.
Айхан-бей спокойно и решительно ответил: «Нет, я не желаю, чтобы ты уходил из банка». «Эфенди, я оправдаю ваше доверие. Я создам новую систему контроля и немедленно доложу вам об этом. Эргюн-бей готов написать заявление об уходе. Но я уверен, что у него будет блестящее будущее, он принесет много пользы банку. Мы еще увидим его на более высоких должностях, он невероятно талантлив. И еще я абсолютно убежден, что вице-президент, конечно же, располагает всей информацией о случившемся. Я лично спросил у него об этом, и хотя он ответил, что ему ничего не известно, у меня нет никаких сомнений в его причастности. Мне хотелось бы, чтобы Эргюн продолжил свою работу в банке, конечно, с вашего разрешения». Айхан-бей сказал: «Я все понял. Поскольку ты не хочешь, чтобы Эргюн уволился, и доверяешь ему, то советую тебе самым строжайшим образом сделать ему последнее предупреждение. Пусть остается в банке и работает».
А в это время вице-президент занял непримиримую позицию по отношению к казначейству, т. е. к отделу, который находился у него в подчинении. Через самое короткое время он был переведен на другую должность, совершенно далекую от банковской деятельности. А я сосредоточил все свое внимание на разработке мер, способных защитить банк от повторения сложившейся ситуации. Айхан-бей в момент гнева мог снять меня с занимаемой должности, но не сделал этого. Как хорошо, что все обошлось, потому что мы были еще только в середине запланированного пути. Если бы в тот день ко мне не явился Эргюн, которого замучила совесть, то не закрытая вовремя позиция принесла бы не $12, а $20, а то и $30 млн убытков. В западном банковском деле есть понятие stop loss, позволяющее ограничить свои убытки; мы, турки, переводим этот термин по-своему – «отрезание руки». Если вы поймете, что несете убытки, то смиритесь с ними, но зато положите конец этому процессу. Разговор с Эргюном стал последней точкой, после которой потерь уже больше не было.
Со временем стало понятно, насколько правильно мы поступили. Эргюн Озен продолжил свою успешную деятельность в банке, а впоследствии был повышен до должности вице-президента, став одним из самых активных участников не только собраний руководителей за круглым столом, где мы пытались принимать решения, используя коллективный интеллект, но и собраний комитета по управлению активами и пассивами. У меня было достаточно времени, чтобы сделать из него своего преемника. После моего ухода Эргюн Озен был назначен президентом и добился невероятного успеха!
Поскольку я заранее знал, в какой именно период покину банк, то выбрал несколько подходящих кандидатур и готовил их на свое место. Лучшим среди них, несомненно, был Эргюн. К каждому из этих кандидатов на мой пост я прикрепил определенный отдел, который никак не был связан с той деятельностью, которую они традиционно выполняли в банке. Я осознанно готовил Эргюна на должность президента. Например, когда он отвечал за работу казначейства и международные связи, я совершенно неожиданно для него поручил ему контролировать работу отдела по рекламе и связям с общественностью.
Я сказал Эргюну: «Тебе надо видеть общую картину происходящего в банке, досконально разбираться во всех тонкостях, уметь управлять общественным мнением. Работа на новом месте принесет тебе совершенно новый опыт и знания. Сейчас мое поручение может показаться тебе бессмысленным, но потом ты поймешь, что это направление очень важно для банка. Когда вы, мои заместители, сидите вместе со мной вокруг круглого стола, когда вы работаете для того, чтобы Garanti стал еще прибыльнее, еще надежнее, вы очень многому учитесь, узнаете много важного, приобретаете необходимые навыки, развиваете свои таланты и тем самым готовите себя к будущему». Эргюн понял, на что я хотел ему указать, и с большим энтузиазмом принялся за работу. Связи Garanti с общественностью и сейчас, в 2009 г., когда я пишу эти строки, осуществляются на более высоком уровне, чем в других банках.
Вот что вспоминает обо всем этом Эргюн Озен:
Еще находясь в должности руководителя казначейства, вот как я рассуждал после всего случившегося: мне придется или уволиться, или остаться. Разумеется, написать заявление об уходе нетрудно. Люди, которые до сих пор мне верили и которые меня любили, не изменят своего отношения ко мне. Но нельзя допустить, чтобы они перестали мне доверять. Я очень эмоциональный, ранимый человек и готов был писать заявление об уходе. Возможно, тогда бы моя карьера развивалась совершенно в другом направлении. Вот я говорю – написать заявление об уходе, а на самом деле если бы я действительно так поступил, то стал бы конченым человеком. В такие моменты сразу становится ясно, кто за тебя, а кто против. Один человек в такой ситуации паникует, а другой сохраняет хладнокровие. В тот период Акин-бей был рядом со мной и оказал мне большую поддержку. На мой взгляд, самым незабываемым эпизодом можно назвать момент, когда после личного разговора с Айханом Шахенком Акин-бей привел меня к нему в кабинет на серьезный разговор. Когда встреча была окончена, Айхан-бей обратился ко мне: «Эргюн, возвращайся в свой отдел и за работу!» Мне кажется, что импульс, полученный в ту секунду, и привел меня к вершинам сегодняшнего успеха, ведь я стал президентом, сменив на этом посту самого Акина Онгора.
Я очень ясно помню, как Акин-бей серьезно и внимательно выслушал мое признание. Потом он выяснял подробности, опрашивая разных людей. Разумеется, ему надо было прийти к какому-то решению. Акин-бей вызвал меня к себе еще раз и попросил, чтобы я с самого начала рассказал о том, что мне известно. В тот момент он в очередной раз убедился в том, что я невероятно огорчен и раскаиваюсь. Еще во время первого нашего разговора я вел себя предельно откровенно, и Акин-бей понял, что я ничего от него не скрываю, а потом убедил в этом и Айхана Шахенка.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.