10. Отношения с властями
10. Отношения с властями
Отношения с арабами не всегда были безоблачны. Бывало, в нас кидали камни. Как правило, это делали мальчишки, жившие поодаль, на других улицах — кинут и спрячутся в «касбе».
Я созвал арабов, живших вокруг синагоги, и заявил им, что так дальше продолжаться не может, камни, которые кидают в нас, в следующий раз полетят в них. Заявил им это решительно и строго. Я зря не угрожал, мой характер они достаточно хорошо изучили.
Часто приходил на наши раскопки губернатор Блох. Обычно он приезжал утром. Станет в стороне, не приближается, ни с кем не разговаривает, не здоровается. Однажды нас фотографировал местный фотограф Элинсон. Он вообще делал массу снимков для своего архива: запечатлевал всевозможные исторические события в Хевроне. Публиковать эти снимки я ему категорически запретил. Элинсон направил объектив на Блоха, тот моментально отвернулся и запротестовал. Видимо, не хотел, чтобы стало известно о посещении им раскопок. Мне кажется, я мог бы с Блохом сработаться, если бы до его начальства не дошло, что в центре Хеврона копает какой-то еврей и нарушает этим «спокойствие на территориях». Спокойствие, которого нет и в помине.
Итак, мы с Хусейном раскопали четыре столба. На них хорошо сохранились краска голубого цвета и много надписей. Люди, посещавшие синагогу много десятилетий назад, писали на них свои имена. Некоторые были нами прочитаны и сфотографированы. Последней была запись 1944 года. Одна из надписей, сделанных в начале века, была на русском: некий Давыдов сообщал о своем посещении Хеврона; она мне особенно запомнилась. Были надписи и на арабском.
Геула Коэн направила запрос министру обороны Пересу относительно состояния синагоги «Авраам-авину» в Хевроне. Тогда мне казалось, что это как-то облегчит наше положение. Но скоро я понял, что это только повредило, лучше было бы не привлекать внимания к этому вопросу. Я ни в чем не обвинял Геулу. Она хотела сделать, как лучше.
Я говорил уже, что Элиэзер Бройер мне был послан Свыше. Настало время, когда именно такой человек оказался незаменимым. Теперь Хусейн все чаще оставался на кладбище, а мы с Элиэзером трудились вовсю. Работа шла в бешеном темпе. Элиэзер быстро приноровился к несложной технике раскопок, а физически он был крепким и здоровым.
И вот — грянули события. Как-то приехала группа ребят из киббуца Кфар-Эцион. Четыре парня: трое киббуцников, а четвертый — то ли журналист, то ли экскурсовод. Парни крепкие, привыкшие к физическому труду. Они работали с утра до вечера почти без отдыха. Работа спорилась: мы выносили большие тяжелые камни, отвалившиеся от разрушенного некогда купола синагоги, и сбрасывали их между уборной и магазином. Этот день я помню очень хорошо.
Ближе к вечеру явилась полиция. Мне заявили, что есть приказ, запрещающий здесь копать. Меня просят поехать с ними в военную комендатуру. Возможно, я получу разрешение, вот-вот оно должно быть готово. И я с ними уехал. Вернее, меня арестовали. По крайней мере, это выглядело именно так. И это в присутствии арабов! Поэтому, когда спустя некоторое время я вернулся, перед моими глазами предстала картина разыгравшейся здесь битвы.
Со слов Элиэзера выяснилось следующее. Едва полицейская машина, забрав меня, уехала, арабы, воспользовавшись тем, что ребята находились в глубокой траншее, стали забрасывать их камнями. Киббуцники не растерялись. К счастью, у них под ногами было полно камней, и они стали бросать их обратно. Спас положение Элиэзер. Он сумел выскочить и принялся бить камнями по грузовику, стоявшему поблизости. Фара грузовика со звоном раскололась. Тогда он перенес «огонь» на другие машины. Тут отовсюду с громкими воплями стали сбегаться хозяева автомобилей, требуя прекратить безобразие.
— При чем тут мы? — отвечал Элиэзер, — Камни летят с обеих сторон.
Это сразу подействовало. Владельцы машин встали на сторону евреев, и вся арабская шпана моментально разбежалась.
Тактика эта, подсказанная самой ситуацией, прекрасно срабатывала и в дальнейшем. Обычно каждый наш арест подхлестывал арабов на агрессивные действия. Элиэзер брал камень, запускал его в витрину магазина, в ближайшее окно, и это сразу привлекало на нашу сторону пострадавших. Нападавшие отступали, и спокойствие восстанавливалось.
…В комендатуре, куда меня привезли, сидели военные. Блох, важно развалившись в кресле, всем своим видом давал понять, кто здесь власть.
— А вот и явился Мессия, прибывший к нам из России! — произнес Блох. — Тавгер его зовут. Добро пожаловать!
И потребовал прекратить раскопки в Хевроне, пообещав при этом, что разрешение все-таки будет. Нужно подождать еще пару дней.
Я чувствовал, почти был уверен, что он врет. Ответил, что, собственно, не нуждаюсь в их разрешении, но если оно будет, то не помешает!
На этом мой арест закончился. Меня отвезли назад, где я застал картину, описанную выше.
Разумеется, ни через два дня, ни через неделю разрешения не было. Блох обманул меня. Все уговаривали не начинать раскопок, мол, мне этого не простят, я за это дорого заплачу. Советовали обратиться в высшие инстанции, писать заявления, требовать…
Игаль Клайн, исполнявший в Кирьят-Арба роль «министра иностранных дел», обращался во все инстанции, писал письма от моего имени. И все впустую. Я потерял на эту возню семь дней.
Спустя неделю мы вновь принялись за раскопки. Большая часть двора, где жили старик со старухой, была раскопана. Мы наткнулись на вторую нишу с северной стороны, где стоял «арон га-кодеш».
Не желая более терпеть нашу строптивость, военная администрация предприняла «решительный шаг»: на наших раскопках в один прекрасный день появились рабочие и возвели высокий забор — быстро, решительно, деловито. Это было похоже на военную операцию. Все, что не было раскопано, осталось за этим забором.
Мы попытались им помешать. Было много солдат и происходили довольно бурные сцены. Элиэзер обхватил столб двумя руками и кричал: «Ну-ка, попробуйте меня оттащить!». Восемь солдат стали возиться с моим напарником. На меня хватило троих… Какой-то офицер кричал, что он бы в таких, как мы, стрелял. А я подумал, что с удовольствием с такого, как он, содрал бы штаны и публично выпорол.
Сила была на их стороне. Нас повезли в комендатуру. Арест, как видите, произошел «по всем правилам»: тащили нас, правда, солдаты, но и полиция при этом присутствовала.
Однако на следующий день мы с Элиэзером снова пришли. Походили вокруг забора и приняли решение: если нельзя копать внутри, то можно делать это перед забором! И принялись за работу.
Вскоре образовалась большая яма, через которую можно было свободно войти внутрь огороженной территории. В конце концов этот злополучный забор упал сам по себе. Но прежде чем он упал, нас каждый день арестовывали. Забирали в полицию и отпускали, а работа страдала. При этом каждый раз у меня портилось настроение. Как это так? — спрашивал я себя. Еврейская власть посылает еврейских солдат арестовывать еврея за то, что он спасает от надругательства синагогу! Смывает позор — результат ее же попустительства!
Однажды полицейский, с которым у нас были приятельские отношения, предупредил, что придут нас арестовывать. Нам лучше бы спрятать свои орудия труда и исчезнуть минут на двадцать. А когда те уедут, можно будет вернуться, второй раз они не приедут. И сообщил но секрету, что араб, который живет внизу, доносит на нас. Едва мы приступаем к работе, бежит и звонит с ближнего телефона в полицию или в комендатуру. Полицейский посоветовал «воздействовать» на соседа.
Это сообщение как бы открыло нам глаза: так вот кто источник «молниеносной» информации!
Полный обиды и возмущения, Элиэзер тут же поднял камень с земли и со всего размаху запустил его в дверь квартиры «доброго соседа». Дверь была деревянная, камень ее не пробил, она только слегка треснула. На следующий день мы с этим арабом случайно встретились. Были в полиции, смотрим, а он еще с одним местным «деятелем» выходит оттуда. И смотрит на нас с откровенной враждебностью. «Мафия!» — злобно процедил он сквозь зубы. И мы поняли, что он приходил в полицию с жалобой на нас.
Элиэзер, ничуть не смутившись, ответил на его злобную гримасу широкой улыбкой.
Вскоре у нас с военной администрацией произошли совсем уж неприятные столкновения. Видимо, нас хотели окончательно запугать и состряпали серьезное дело. Меня обвиняли в нападении на солдата, а Элиэзера в том, будто он вошел в арабский дом с оружием. Это была уже откровенная ложь. Расчет заключался в том, чтобы одновременно обвинить обоих и отнять у нас оружие, оставив беззащитными на раскопках.
С Элиэзером дело обстояло так. В тот день Хеврон посетила группа американских туристов. Их сопровождала экскурсовод, г-жа Клайн. Мы им рассказали все, что знали об истории синагоги «Авраам-авину», про погром, учиненный арабами, про то, в каком виде было это место до начала раскопок. Примыкающие к синагоге дома в прошлом принадлежали еврейским семьям, а сейчас там живут арабы. Американцы изъявили желание посмотреть эти дома. Госпожа Клайн обратилась к нам с просьбой их сопровождать — в качестве охраны, да и вообще, лучше нас все равно никто обо всем этом туристам не расскажет. Но мы с Элиэзером отказались, сославшись на то, что день близится к вечеру, а работы у нас еще много. И туристы вместе с экскурсоводом ушли без нас. И все же Элиэзера обвиняли, будто он вооруженный входил в этот дом.
Отнять у евреев оружие было бесчеловечно. Мы числились сторожами в арабском городе, кишащем террористами, общались с населением, настроенным не всегда дружелюбно. Сторож-еврей без оружия! Чем мы могли защититься? Кулаками, камнями, палками? Уходя утром сторожить кладбище, мы имели все шансы не вернуться домой живыми. И, естественно, подали в полицию жалобу: военные власти отдают нас арабам на расправу.
Прекрасно понимая, что все эти шаги были предприняты с целью запугать нас и заставить прекратить раскопки, мы стали искать выход из создавшегося положения.
То, что произошло потом, стало известно всем. История обрастала слухами, все говорили: «Ну этот профессор Тавгер! Его ничем нельзя испугать…»
У меня имелось официальное разрешение на ношение пистолета. У Элиэзера ничего не было, и он стал носить с собой топор. С одной стороны, это вроде было орудие труда: на кладбище приходилось рубить дрова, лозы, деревья. С другой стороны, это могло понадобиться для обороны от возможного нападения.
До того, как администрация конфисковала наши карабины, Элиэзер почти не появлялся с топором. Зато сейчас он затыкал топор за пояс и на виду у всех шел по городу. У арабов это сразу же вызывало подозрение: поди знай, что за намерения у этого еврея? Чтобы подогреть страсти, стали поговаривать, что мы «грузины», люди горячие и способные на все. Я на это никак не реагировал: пусть считают, что мы из Грузии. Хуже всего, что сами евреи стали нас упрекать: дескать, ведем себя некрасиво, позорим евреев, разгуливая среди арабов, словно разбойники, с топором за поясом. От этих замечаний меня буквально трясло. Вырезать еврейскую общину, устроить погром и разграбить имущество — это «красиво»? Завалить навозом и мусором еврейскую святыню — тоже «красиво»? А если еврей пройдет по арабской улице с топором, то это позор? Что за галутные, местечковые представления?
Мы с Элиэзером, слава Богу, были единомышленниками. Он по-прежнему продолжал ходить с топором, не обращая ни на кого внимания. Иногда ходил с палкой, похожей на дубину, иногда брал с собой молот.
Нам стало известно, что полиция получила приказ отобрать у Элиэзера топор. За нами принялись охотиться самым бессовестным образом! Однажды поймали Элиэзера с топором. Но топор странным образом «исчез» — оказался у меня, и я его спрятал. В другой раз мы выкрали его из того самого шкафа, откуда я вместе с сыном «увел» цепи, которыми мы были привязаны в Меарат га-Махпела, и вернули «страшное оружие» Элиэзеру.
Стыдно было глядеть в глаза начальнику полиции, да и другим полицейским! Справедливости ради хочу отметить, что и они краснели. А позже встали на нашу сторону, помогли доказать, что военные власти состряпали фальшивку.
Мы решили с этим покончить, выставив губернатора Блоха на посмешище. Придумали вот что: Элиэзер пойдет в Хеврон без топора. Пойдет не один, а с Ноахом в качестве свидетеля. Они не будут прятаться от солдат, которым дано указание схватить «разбойника», где бы он ни появился.
Наш план удался: Элиэзера схватили, поволокли к Блоху, тщательно обыскали, и ничего не нашли.
— Куда ты дел свой топор? — спросил губернатор.
— Простите, какой топор? — невинно поинтересовался Элиэзер. — Я что, разбойник, я такой страшный?
Он вытащил из кармана «зубы вампира» — детскую пуримскую игрушку, засунул ее в рот, приклеил себе усы и в таком виде состроил Блоху страшную физиономию, поворачивая во все стороны голову и лязгая зубами.
Что тут случилось с Блохом — передать невозможно.
— Уберите вон отсюда этого человека! — заорал он и начал биться в нервном припадке. — Я видеть его не хочу больше!
На этом история с топором закончилась, и Элиэзера оставили в покое.
Одним из последних угодил в полицию Элиэзер-тонкий, брат Ноаха, — совсем еще «свежий» репатриант, прозванный нами так, чтобы легче было его отличать от Элиэзера Бройера.
В те дни мы использовали против полиции новую тактику — приводили на раскопки массу людей, каждый раз все новых и новых, чтобы их арестовали. Таким образом мы хотели заставить военную администрацию на что-то решиться: или прекратить аресты евреев, или подать на нас в суд. А там мы докажем незаконность их действий.
Предложив Элиэзеру-тонкому поработать у синагоги, я ввел его в курс дела. Дескать, надо пойти «арестоваться», посидеть немного в полиции. Ничем особенным это ему не грозит.
Как новый еще человек, не посвященный во многие тонкости нашей жизни, Элиэзер-тонкий недоумевал:
— Вы говорите, что это остатки разрушенной синагоги?
— Да, следы погрома, учиненного арабами. Здесь был еще недавно загон для скота… Сейчас там загона нет, мы ведем реставрационные работы.
— За что же должны меня арестовать?
— Объяснить не могу, объяснить это трудно, ты все равно не поймешь. Тут дело тонкое: военная администрация против…
Мы пришли утром к месту раскопок, отомкнули замок, впустили Элиэзера внутрь, снова заперли и ушли немного «прошвырнуться». Мы уже знали, что араб-сосед на нас не доносит, зато губернатор Блох имел привычку каждое утро лично являться сюда — нет ли каких нарушений?
Погуляв по базару и снова вернувшись, мы застали губернатора со всей его свитой. Они выясняли у Элиэзера-тонкого, как он туда попал и что вообще здесь делает? Больше всех горячился офицер-блондин с пустыми белесыми глазами, а Блох его, как мог, сдерживал. Я решил вмешаться.
— Это новый репатриант, он не понимает, чего вы от него хотите… Дело даже не в языке, вы объясните ему, почему еврею нельзя здесь находиться, — чтобы это не звучало для него бредом!
Это явно задело губернатора. Он приказал арестовать Элиэзера-тонкого. Ключа у них не оказалось. Все тот же долговязый офицер-блондин решил проявить служебное рвение: сорвал и выломал калитку ими же поставленного забора. Бросился на Элиэзера-тонкого и мигом свалил па землю, применив боевой прием каратэ. Бедный Элиэзер-тонкий даже взвыл от боли. Мне от души стало жалко, что я его впутал в это дело. Все вместе поехали и комендатуру. Нас не хотели брать, но я им напомнил, что парень плохо знает иврит, переводчик необходим.
Элиэзеру предъявили обвинение, будто он напал на офицера и побил его. Тогда я возмутился и заявил, что за явную клевету этот офицер понесет наказание. Похоже, это подействовало. Элиэзера обвинили в том, что он «проник на запрещенную территорию».
Вся эта возня была для нас обычной. Нас арестовывали, допрашивали и отпускали. Я был убежден, что и это окажется игрой, что все забудется. Но оказалось иначе — нам об этом напомнили. Спустя месяцев восемь Элиэзер-тонкий получил повестку явиться в беэр-шевский суд.
Надо заметить, что никакая судебная инстанция не хотела с нами связываться. К Беэр-Шеве мы отношения не имели. Элиэзер-тонкий никогда там не жил. Но беэр-шевская прокуратура была известна тем, что никакими делами не брезговала и знала, как их следует «шить».
Когда Элиэзер-тонкий туда явился, ему предъявили обвинение в том, будто он проник в закрытую зону, отказался выполнить приказ военных властей, нанеся тем самым моральный ущерб армии и лично губернатору Блоху.
Поскольку все это звучало весьма туманно, расплывчато, то прокурор «по-приятельски» ему предложил:
— Зачем тебе, парень, судиться? Ты уж сразу во всем признайся, а мы тебе присудим штраф! Если не согласен — тебе же будет хуже: станешь ездить сюда бессчетное количество раз, и только на поездки истратишься гораздо больше.
Любой другой на месте Элиэзера-тонкого принял бы такое предложение. Но он оказался удивительно стойким и принципиальным.
— Нет, так не пойдет! Ни в чем не считаю себя виноватым, будем судиться! Согласен ездить на ваши заседания хоть двадцать раз, если понадобится.
Он начал с того, что сел и написал письмо юридическому советнику правительства. На следующем заседании суда он встал и объявил, что ждет ответа на это письмо — суд был отложен. Не помню, сколько раз он приезжал в Беэр-Шеву, но факт — его вызывать прекратили, и дело ушло в архив.
Тут я хочу вернуться к беседе, которая состоялась у меня с Элиэзером-тонким еще до того, как он согласился пойти «арестовываться».
— Почему военные и правительственные власти противятся раскопкам знаменитой синагоги? Почему их устраивало, что там расположен загон для скота? Более того, почему каждый год продлевался договор на аренду с каким-то арабом-скотовладельцем?
Как умел, я пытался ему объяснить ситуацию: дескать, Израиль находится в изоляции, в окружении арабских стран, его международное положение сложно. В самом арабском мире сильны процессы брожения, и Израиль не может «подбрасывать поленья в огонь», чтобы не произошел взрыв.
Эти доводы его никак не убеждали.
— Но причем здесь синагога «Авраам-авину» и овцы?! — восклицал он.
Тогда я говорил ему, что Израиль должен заботиться о человеческом праве и достоинстве. О достоинстве арабов, разумеется. Овцы — источник их заработка, и нарушать этот «статус-кво» евреи ни в коем случае не имеют права.
А у военного губернатора свой интерес, толковал я ему. В том, что ведутся раскопки синагоги, заключена прямая угроза его карьере. А ему хочется получить дополнительный «фалафель» на свои погоны. И в этом он по-своему прав.
— Ну хорошо, — соглашался со мной Элиэзер, — понимаю, что имеются объективные опасения. Однако Вы раскопали синагогу, и ничего не случилось. Изоляция Израиля от этого не усугубилась. Арабы с голоду не умирают. Как говорится, «и овцы целы, и волки сыты»! Что же говорят те люди, которые предсказывали чуть ли не революцию в арабском мире, если хоть один мусульманин будет ущемлен в Хевроне?
— Элиэзер, голубчик, вы еще так мало живете в этой стране, — отвечал я ему. — Поживите хотя бы с мое, сами увидите, здесь масса людей, которые ежедневно запугивают еврейский народ, предсказывая ему всяческие ужасы. Пророчества эти, как правило, никогда не сбываются, зато повергают людей в депрессию. И занимаются этим, в основном, средства массовой информации: газеты, радио, телевидение. Им нужна сенсация, любая сенсация. А какие это вызовет последствия — им наплевать. Так это заведено в Израиле, и не нужно придавать этому большого значения. Если хочешь что-то сделать — делай!
— И неужели в мире ничего не произошло после этого? — улыбнулся Элиэзер. — Взяли, раскопали синагогу, и мир от этого не содрогнулся?
— Мир много раз содрогался за это время, дорогой Элиэзер! Было, например, ужасное землетрясение в Чили. Спал себе вулкан сотни лет и вдруг проснулся…
— Вот видите, видите! — хохотал мой собеседник. — Ваши раскопки и были той каплей энергии, которая привела в действие вулкан в Чили. Вы-то смотрите поверху, а умные люди в глубину: как бы чего не вышло!