Военно-промышленный комплекс СССР: ЯВЛЕНИЕ, НЕБЫВАЛОЕ В МИРОВОЙ ИСТОРИИ

Военно-промышленный комплекс СССР:

ЯВЛЕНИЕ, НЕБЫВАЛОЕ В МИРОВОЙ ИСТОРИИ

«Я планов наших люблю громадье»

Владимир Маяковский

Корпоративный террор, диктатура групповых (партийных, ведомственных…) интересов — в этом, может быть, главная специфика, главная причина несчастий, постигших человечество в XX веке. Совокупность научно-индустриальных мощностей по производству вооружений, как бы велика она ни была, сама по себе еще не может называться военно-промышленным комплексом (ВПК) в том смысле, в каком этот термин впервые употребил Дуайт Эйзенхауэр. Феномен ВПК возникает в тот момент, когда руководящий аппарат соответствующих ведомств обретает самостоятельную политическую силу, существенно влияет на принятие решений на высшем уровне.

Партия, КГБ и армия — эти три силы традиционно назывались советологами при анализе структуры власти и борьбы за власть в бывшем СССР. Сразу замечу, что собственно армия попала в эту тройку по недоразумению. Партия и КГБ контролировали ее постоянно и многопланово. В то же время об особой роли капитанов советской военной индустрии догадывались немногие — из-за крайней секретности всей этой сферы, а так же по причине нетривиальности самой идеи. Возможно ли, что в нашей сверхцентрализованной системе кто-то (ЧТО-ТО) может быть не только беспрекословным исполнителем? Но вот свидетельство А. Д. Сахарова (речь идет о совещании в Кремле у Н. С. Хрущева, с участием Д. Ф. Устинова, в 1959 г.): «Устинов говорил тихим голосом, так что его временами не было слышно, и создавалось впечатление, что он обращается только к Хрущеву. Хрущев же слушал его с непроницаемым видом, но явно внимательно. Мне кажется, что Устинов держался не просто как чиновник аппарата, даже самый высший, а как человек, преследующий некую сверхзадачу. Устинов уже тогда занимал центральное положение в военно-промышленных и в военно-конструкторских делах, не выдвигаясь, однако, открыто на первый план — предоставляя это Хрущеву и другим. Я понимал это и подумал: «Вот он, наш военно-промышленный комплекс». Тогда эти слова как раз стали модными в применении к США. Потом я то же самое подумал, когда встретился с Л. В. Смирновым (один из руководителей советской военной промышленности). Оба они — очень деловые, знающие и талантливые, энергичные люди, с большими организаторскими способностями, всецело преданные своему делу, ставшему самоцелью, подчиняющие без колебания все этой задаче. Люди этого типа — очень ценные и иногда опасные» ([3], с. 294).

Л. В. Смирнов в течение многих лет (до 1986 г.) был председателем важнейшего секретного, в открытых официальных документах никогда не называемого органа — Военно-промышленной комиссии при Президиуме Совета министров СССР. Помню, как в конце 60-х кто-то из знающих людей сказал мне, предварительно оглянувшись по сторонам и понизив голос: «Смирнов, а не Брежнев, — главный хозяин страны». Разумеется, это была метафора, смысл которой, вероятно, в том, что квалифицированное заключение председателя Комиссии (надо делать то-то и то-то, требуются такие-то ассигнования) принималось за основу при выработке окончательных решений в Оборонном отделе ЦК и политбюро. Дело не в личностях. Речь идет о «коллективном эффекте», в результате которого трансформировалось само понятие государства, — о гигантском ведомственном (мультиведомственном) образовании, в значительной мере подчинившем своим интересам партийно-государственные механизмы.

Мысль о существовании в СССР ВПК — наподобие американского, но более влиятельного — я впервые услышал в 1967 г. от моего друга, математика Павла Василевского. Он сам до этого додумался, но, по-видимому, не без участия его отца, известного специалиста по экономической географии Леонида Исааковича Василевского (1904–1984). Величина реальных оборонных затрат СССР всегда была самой важной государственной тайной. В этой связи любопытно высказывание М. С. Горбачева, сделанное в 1990 г. и относящееся к 1983 г.: «И нас с Н. И. Рыжковым и В. И. Долгих не подпустили к бюджету, к данным о военных расходах. А ведь я был в то время членом политбюро, ведшим и заседания Секретариата ЦК» («Правда», 10 декабря 1990 г.). Столь знакомое гражданам СССР состояние перманентной мобилизации несомненно означало, что доля годового национального дохода СССР, идущая на военные цели, очень велика. Как мы увидим ниже, в 1969 г. она составляла фантастическую величину — более 40% (без учета военного строительства). За этой сухой цифрой — очень многое, вся наша новейшая история.

Начиная с 1990 г. в печати стали появляться данные о феноменальном уровне милитаризации экономики СССР: «Монстр», «Носорог в лодке», проскальзывают цифры (обычно со ссылкой на западные источники), показывающие, что доля военной продукции в индустрии — более 70%, а военные расходы в общем экономическом балансе бывшего СССР составляют 35–40 %. «На ВПК прямо или косвенно по-прежнему «завязано» около 80% промышленности РФ, 70% ее населения, 12 млн. лучших научных, технических, управленческих, рабочих и иных кадров» — из редакционной статьи «Трудный альянс с оборонкой» («Финансовые известия», 19 апреля 1994 г.). В статье 1997 г. [4] (на этот новейший источник мне после доклада на конференции указал В. М. Долгий-Рапопорт) утверждается, что в 1989 г. текущие военные расходы СССР совместно с «оборонной» частью капитальных вложений «достигли умопомрачительных цифр… 73,1% от произведенного национального дохода». Но до 90-го, тем более четверть века назад, все было «темно», согласно самым «оголтелым» оценкам (читал про них в «Правде») доля военных затрат составляла 19% от национального дохода СССР, и это считалось у них много — против американских 10%. Ничего они в нас не понимали, мерили на свой аршин и постигнуть наши богатырские возможности не могли.

В 1968–1971 гг. мы с Павлом Василевским временно переквалифицировались из физиков-математиков в политологов-экономистов и написали две статьи для самиздата [5,6]. Работы подписаны различными псевдонимами, «Ленинград» — тоже для конспирации. Что делать! У каждого из нас была семья, каждый из нас сознавал, что малейшая утечка информации о реальном авторстве приведет к немедленным тяжелым последствиям. (Эпоха открытых писем наступила для меня значительно позже; Павел Василевский в 1973 г. эмигрировал, сейчас живет в США). В редактуре, обсуждении обеих статей принимали участие родители Павла — Л. И. Василевский и М. Я. Берзина, другие члены его семьи, наш друг Лев Левитин (ныне профессор математики Бостонского университета) и мой двоюродный брат, художник Максим Дубах, который все и отпечатал на специально купленных, а потом уничтоженных машинках. Все экземпляры забрасывались в самиздат, у себя не оставляли ничего, так как к проблеме «гигиены» (конспирации) мы, как я уже сказал, подходили очень ответственно. Пользуюсь случаем выразить благодарность моей жене Ларисе Миллер и жене Павла Алисе Рудаковой, которые, хорошо зная о нашей рискованной деятельности, ни одного лишнего слова никому не сказали и, чем могли, помогали.

1. Статья «Время не ждет» [5] (потом в самиздате она получила название «Ленинградская программа», на нее ссылается Михаил Восленский в своей «Номенклатуре») была попыткой разговора с ЧЕСТНЫМИ людьми (а таких всегда немало), которые ИСКРЕННЕ ВЕРИЛИ в наши «высшие ценности», а слова «буржуазная демократия», «враждебное окружение», «империализм США» имели для них реальный отрицательный смысл. Статья длинная. В первой части развивается известная концепция о Новом классе в применении к нашим реалиям: «Армия номенклатурных работников занимает совершенно особое положение в нашем обществе», «в этих сферах особый воздух — воздух власти», «номенклатура неотчуждаема», «анархия сверху». Во второй части анализируются истинные цели и движущие мотивы класса номенклатуры, конечно же, сводящиеся к борьбе за власть и карьеру внутри и к достижению военно-политического превосходства на мировой арене, — «эта цель по своей природе способна сплотить всех членов правящей элиты, всегда готовых сбросить друг друга». Третья часть — положительная программа в духе идей демократического социализма, многие идеи которой были усвоены мной от отца чуть ли ни с детства.

Приведу цитаты, имеющие прямое отношение к теме глобальных угроз советского ВПК:

«Советское правительство неустанно повторяет, что его ленинская внешняя политика направлена на обуздание сил реакции и войны. И приходится констатировать, что эти уверения достигают цели; на тех же, кто не верит газетам, действует доверительный тон закрытых докладов и писем ЦК. /…/ Профессиональные пропагандисты пользуются тем, что перед лицом заграницы каждый отождествляет себя и государство, себя и вождей. Они играют на чувстве национального самодовольства /…/, мы воевать не хотим, но и себя в обиду не дадим. О том же известная песня «Хотят ли русские войны?». Но ведь никто не спрашивает ни у русского, ни у других народов СССР, устраивать войну или нет, какую вести политику, в какую часть света посылать войска и оружие. /…/ Военно-промышленный комплекс у нас в стране подчинил себе все хозяйство, оттеснил все мирные нужды потребления и даже развития, определяет политику как нигде в мире, разве только в Китае. /…/ Но хуже любых затрат опасность того, что наши вожди в своей известной мудрости хоть один раз допустят грубую ошибку, слишком рассчитывая на нерешительность и уступчивость противника. Как же мы допускаем, чтобы конец света зависел от проницательности безответственных бюрократов?».

Главный вывод статьи «Время не ждет»:

«Научно-техническая революция поставила перед советской системой дилемму: либо реформы, либо отставание в мирном соревновании с капитализмом; однако никакие реформы невозможны в условиях выкачивания гигантских средств из сферы потребления, при приоритетном развитии военной промышленности. Напротив, опережение в военной области увеличивает соблазн решить проблему экономического отставания одним ударом, по принципу: “Война все спишет”».

Как уже говорилось, статья была заброшена в самиздат в июне 68-го, через пару месяцев ее передавали «голоса», как-то, уже в 69-м, брат принес от знакомых типографским образом изданную брошюру, в которой были переплетены вместе наша анонимная статья и знаменитая антисталинская лекция Григория Соломоновича Померанца (не анонимная). Отец тогда же отвез эту брошюру Андрею Дмитриевичу. Именно к этой их встрече относится любопытное замечание Сахарова, который попросил отца воздержаться от обсуждения «бомбовой» спецтематики: «Я имею допуск к секретной информации. Вы тоже. Но те, кто нас сейчас подслушивают, не имеют» ([7], с. 120).

2. В статье «Распределение национального дохода СССР» [6] была сделана попытка количественно обосновать тезис о руководящей роли советского ВПК — проведена оценка доли текущих (т.е. без учета военного строительства) военных расходов в национальном доходе (НД) СССР (на примере 1969 года) — результат: 41–51%. Получили мы и абсолютные величины (в долларах) национального дохода и его основных компонентов. Основное содержание статьи — в методике расчетов; продекларировать некие фантастические цифры нетрудно, важно дать им убедительное обоснование. Полагаю, что именно наличие такого обоснования было интересно Андрею Дмитриевичу, которого я с этой статьей, конечно же, ознакомил. Поэтому, несколько отвлекаясь от основной темы доклада, я постараюсь кратко описать здесь метод расчета. Возможно, это представляет интерес и сегодня, особенно если учесть, что наши (подтверждаемые некоторыми новейшими публикациями) результаты кардинально отличались от оценок западных экспертов, а дискуссии на эту тему продолжаются по сей день. В подготовленном в 1989–1990 гг. для Конгресса США докладе [8] бывший советский экономист Игорь Бирман приходит к выводу, что военные расходы Советского Союза составляли примерно 25% НД, но подчеркивает «чудовищную сложность задачи» расчета истинных военных затрат СССР. (После публикации 22 мая 1998 г. сокращенного варианта данного доклада в «Независимой газете» мне позвонил Игорь Бирман, мы встретились, и он рассказал много интересного, в частности, что все годы после эмиграции в США в 1974 г. он «воевал» с экспертами ЦРУ, доказывая, что советские военные затраты составляют не 7% национального дохода СССР — именно на этой переписанной советской официальной цифре всегда настаивали американские пинкертоны, — а существенно выше и абсолютно, и относительно; см., например, [9].)

Все расчеты в [6] были основаны на общедоступном статистическом материале. Основные источники: справочник «Народное хозяйство СССР в 1969 году» и статистические данные ООН примерно по 70 странам мира. Основная идея, что для получения объективных выводов можно воспользоваться неполной и заведомо фальсифицированной советской статистикой, принадлежала Л. И. Василевскому, который постоянно консультировал нас в процессе работы. Цитирую: «Дело в том, что существенные искажения вносятся в статистические данные лишь на самом высоком уровне — при переходе к последним обобщающим показателям. Эти искажения мы и стремились исправить… Именно в этом — в возможности сделать содержательные выводы из статистики ЦСУ — заключается один из основных результатов работы. Так иногда, при внимательном чтении романа, написанного методом соцреализма, обнаруживаешь неожиданные и вполне реальные черты нашей действительности…»[6]. Раскрытие структуры использованного НД было проведено в два этапа. Во-первых, мы учли роль косвенных налогов, особенно налога с оборота, искажающих соотношение розничных цен по сравнению с оптовыми. Произвольность структуры самих оптовых цен была скорректирована путем сопоставления с США по показателю сельскохозяйственного производства.

А. Первый этап расчета — «рублевый». По данным ЦСУ, из всего НД СССР в 1969 г. (256,6 млрд. руб.) на развитие (фонд накопления, т.е. капитальные вложения) было потрачено 69,1 млрд. руб. и на потребление (использованный НД) — 187,5 млрд. руб. Фонд потребления включает: (а) личное потребление (т.н. «необходимый продукт», учитывающий не только зарплату, но и расходы государства на бесплатное образование, здравоохранение и т.п.); (б) расходы на оборону, управление, культуру, науку и безвозмездную помощь иностранным государствам. Вот это важнейшее разбиение фонда потребления на «личное» и «государственное» официальная советская статистика существенно искажала. Оказалось, однако, что его можно рассчитать, если просуммировать все официальные данные о доходах населения (общий годовой заработок по отраслям и т.д., и т.п.) и вычесть фиктивную часть доходов (прямые и косвенные налоги, взносы, годовой прирост вкладов в сберкассы…). Результат: реальное личное потребление (т.н. «необходимый продукт») в 1969 году составило 100 млрд. руб.; таким образом в распоряжении государства осталось 187 – 100 = 87 млрд. руб. Львиная доля этой суммы (около 80 млрд. руб.) — затраты на военные цели (против официальной бюджетной цифры — 17,7 млрд. руб.); в основном это дотации бесчисленным «ящикам», распределяемые по каналам разных, в т.ч. самых «мирных» министерств. Следует отметить, что некая часть от 69,1 млрд. руб. капитальных вложений (фонда накопления) также направлялась на военные нужды — на военное строительство; однако, рассчитать эту долю не удалось.

Б. Перевод в доллары путем корректирования структуры оптовых цен СССР. В отличие от западных стран, где цена продукции возникает в результате рыночных отношений, в СССР она назначалась. Известно, что оптовые цены средств производства, поступающих в отрасли первого подразделения (группа А) в СССР были искусственно занижены по сравнению с ценами в области потребления (группа Б). В результате статистика давала завышение степени «аграрности» экономики СССР. Ключом, абсолютным показателем, позволившим решить проблему корректировки оптовых цен и тем самым определить величину НД СССР в долларах, явилось сельское хозяйство (с. х.). Идея простая:

(1) Сначала оценим (в долларах) часть НД, произведенную в с. х. СССР. Для США эта цифра известна: 23 млрд. долл. (в 1969 г.). Согласно ЦСУ валовая продукция с. х. СССР составляла 85% американской. Соотношение чистого дохода в с. х. двух стран должно быть несколько меньше (хотя бы потому, что продукцию с. х. СССР ЦСУ учитывало «на корню», т.е. без учета гигантских потерь при уборке урожая). Приняв это соотношение 75% для части НД, произведенной в с. х. СССР, получим абсолютную величину в 17 млрд. долларов.

(2) Для того чтобы по этой цифре определить полный НД, достаточно знать, какую долю в нем составляет с. х. Официально эта доля в СССР была тогда 19,4%, что, с учетом полученной выше абсолютной цифры 17 млрд. долл. дает величину НД СССР в 1969 году: 85 млрд. долл. — результат удивительно низкий (меньше, чем НД Японии, 11% от НД США). Это и есть упомянутое выше завышение «аграрности» СССР, обусловленное искусственно низкими госценами на все, что нужно «для войны». Оказывается, однако, что доля с. х. в НД страны поддается независимой от советских цен объективной оценке путем сопоставления с другими странами с учетом числа занятых в с. х. Вооружившись данными ООН за 1969 год по примерно 70 странам, мы убедились в том, что доля с. х. в НД страны прямо пропорционально зависит от известной демографической величины — доли занятых в с. х. в общем числе занятых в народном хозяйстве. В СССР в 1969 г. в с. х. работало 29% трудоспособного населения, отсюда по установленному линейному закону следует, что доля с. х. в НД СССР составляла не официальные и заведомо неверные 19,4%, а от 9 до 13%. Этот результат достаточно очевиден: по хозяйственной структуре СССР 1969 года — индустриально-аграрная страна типа Италии или Японии (доля с. х. в НД этих стран в 1969 г. соответственно 13% и 12%), но очень далек от таких индустриальных стран, как США, Англия, ФРГ (доля с. х. в НД — 3, 3, 4%). Для приведения доли с. х. в НД СССР к полученной разумной цифре (от 13 до 9%) необходима относительная корректировка оптовых цен первого и второго подразделений в 2–3,6 раза.

Таким образом, для этих пределов было окончательно получено: полный НД СССР в 1969 г.: от 130 до 190 млрд. долл. (от 17% до 25% НД США); доля текущих военных расходов в полном НД: от 41 до 51%. Абсолютная величина этих расходов: от 54 до 97 млрд. долл. «Долларовая» оценка капитальных вложений («нормы накопления»): 34–50 млрд. долл. Приводимая таблица позволяет сопоставить эти результаты с другими странами. Как видно, СССР занимает в этом ряду совершенно особое, уникальное положение.

Таблица

^{Сравнение СССР с рядом стран по величине военных расходов (ВР) в 1969 г., их доле в полном (т.е. включающем непроизводственную сферу) национальном доходе (НД), а также (последний столбец) — по среднему уровню жизни (с учетом как общественных фондов, так и массы платных услуг).}

^*Данные за 1968 г.

^**Из них вклад в Европе — 12 млрд. долл. («Правда», 6 октября 1970 г., статья Т. Колесниченко и В. Некрасова «Прежним курсом») и во Вьетнаме — 30 млрд. долл.

^{Примечания к таблице: данные по несоциалистическим странам рассчитаны по статистике ООН; ВР стран–членов НАТО в 1969 г. — см. журнал «Мировая экономика и международные отношения», 1971 г., № 8; из личного потребления косвенные и другие налоги вычтены; оценки для Китая — по материалам иностранной печати.}

Далее цитирую статью [6]:

«ВЫВОДЫ. 1969 год вполне типичен. Способность постоянно в мирное время поддерживать такую долю текущих военных расходов и одновременно высокую норму накопления (вместе: 67–77% полного НД) — явление НЕБЫВАЛОЕ В МИРОВОЙ ИСТОРИИ. Здесь наглядно видна необычайная, вызывающая восхищение мощь нашего социалистического строя в деле мобилизации внутренних ресурсов. /…/ В военном отношении мы живем явно не по средствам. Почему? Гигантские военные затраты не нужны для обороны страны. Более того, в долгосрочном плане, замедляя экономический рост, они отрицательно сказываются и на военном потенциале. Они имеют смысл лишь для получения немедленных политико-стратегических результатов и, очевидно, отражают стремление играть все большую роль на мировой арене. При этом, конечно, желают избежать глобального конфликта, но стремятся быть к нему готовыми, притом в ближайшее время. Такая игра имеет свою неизученную логику, и результаты трудно предвидеть.

Важно и обратное влияние: соответствующие ведомственные интересы во многом определяют политику государства. В США и у нас много пишут о влиянии «военно-промышленного комплекса» на экономическую, политическую и духовную жизнь американского общества. Для США характерно, однако, что влияние этого комплекса перевешивается влиянием гораздо более могучего «потребительско-промышленного комплекса», который заинтересован прежде всего в снижении налогов. Для американской общественности характерно беспокойство по поводу тех опасностей для страны, которые таит дальнейшее разрастание военно-промышленного комплекса. Пусть теперь читатель мысленно увеличит американскую долю военных расходов в НД (10%) в 4–5 раз, соответственно уменьшит роль потребления и представит последствия».

Один экземпляр статьи «Распределение национального дохода СССР» я принес на ул. Чкалова и дал Андрею Дмитриевичу. Было это, кажется, в декабре 1971 г. Через пару дней мы встретились на семинаре в Физическом институте и на мой вопрос о статье Сахаров ответил: «Я рад за тебя». Это была, конечно, высшая похвала, означавшая, что работу Сахаров считает полезной. Хотя «перекличка» между некоторыми тезисами нашей статьи и книги «О стране и мире» очевидна, я уверен, что для Андрея Дмитриевича наши изыскания не были откровением. Он, как никто другой, сознавал масштабы советского ВПК, представлял истинные механизмы принятия военно-стратегических решений, особый тип людей, в этом процессе участвующих, и не имел тут иллюзий. А эволюция его взглядов — это сложнейший внутренний процесс, протекавший в общении со многими людьми, в первую очередь — с Еленой Георгиевной Боннэр.