(<Среда> 22 мая. <1829>

  (<Среда> 22 мая. <1829>

   Маменька все еще нездорова. В прошлое воскресенье у нас не было дам, но вечер, на котором присутствовали лишь мужчины, был весьма приятен. Был Краевский, который безумно рад тому, что его приняли в Коллегию иностранных дел. Я называю его первым, потому что кроме него и Штоля, художника-флориста207, я не знаю никого, кто наводил бы на меня такую скуку. Если К<раевский> предполагает, что белые пуговицы208 помогут ему добиться моего расположения, то он ошибается, ибо ни белые, ни желтые, ни зеленые, ни серые, ни красные пуговицы не заставят меня переменить мнение.

   Киселев пришел немного позднее Мейендорфов, Титова, Фишера209 и Виельгорского. Он уселся возле меня, но, поскольку я заговорила с графом Виельгорским, последний сел возле него. После недолгого разговора я сказала Кисе<леву> смеясь: "Вы не на своем месте сидите", так как г-жа Василевская была слева от меня. Не дослушав конца моей фразы, кровь приливает к лицу его высокоблагородия, он вспыхивает как бенгальский огонь и усаживается напротив. Я охотно посмеялась бы над его обидчивостью, но граф воспользовался ею, сел возле меня и не покидал меня ни на минуту. К<иселев> мог подумать, что я сказала это намеренно, с тем, чтобы он уступил свое место графу, и уж менее всего я заинтересована в том, чтобы у него сложилось такое впечатление, ибо мне это и в голову не приходило.

   Затем почти все ушли. Оставались лишь Мейендорф, Титов и граф, и до 12 мы проговорили о литературе.)