А. Нестерский МАЛЮТКА

А. Нестерский

МАЛЮТКА

Во время боев с врагами в грозные годы войны девушки-патриотки, как и все советские люди, шли на самые ответственные и самые опасные участки, горя одним желанием — беспощадно громить врага. Они сражались почти во всех родах войск и всюду показывали образцы мужества и отваги.

Малюткой называли на фронте механика-водителя танка одесситку Екатерину Петлюк. Многое можно рассказать о ней, об этой смелой девушке-танкисте, маленьком богатыре войны.

Однажды весенним утром в комнату записи актов гражданского состояния Ленинского района Одессы вошли двое — парень, лет двадцати трех, с пышной шевелюрой, и молоденькая девушка, голубоглазая, веселая. Екатерина Алексеевна Петлюк посмотрела на молодую чету и подумала: «Вот это пара».

Парень был в военной форме. На его гимнастерке поблескивал значок классного специалиста, мастера вождения танка. У Екатерины Алексеевны забилось сердце. Она долго не могла унять волнения от нахлынувших воспоминаний.

Этот день был у нее днем удивительных сюрпризов. Когда она пришла после работы домой, на столе ее ожидало два письма. Одно прислал офицер запаса Хесанов.

«Может быть, — писал он, — вы не та Петлюк. А знал я одну прекрасную девушку-патриотку. Она служила механиком-водителем танка Т-60 в роте, где я был помощником командира по технической части. Это была смелая, находчивая девушка. Она отлично водила танк. Боевые друзья ласково называли ее Малюткой».

Екатерина Алексеевна распечатала второе письмо. Оно было от курсантов танковой школы Васильевского, Шаповалова, Цымбала и Барановского. Они писали:

«Уважаемая тов. Петлюк, мы, как и вы раньше, учимся на механиков-водителей боевых машин. Будем рады, если расскажете о своей тогдашней учебе, о том, какие трудности вам пришлось преодолевать, как вы водили танк на полях сражений, за что получили два ордена, боевые медали? Нам, это очень интересно».

Екатерина Алексеевна задумалась. И в ее памяти ожили страницы былого. Кажется, очень далекого и в то же время такого близкого.

Юности свойственны мечты.

Катя Петлюк в школьные годы мечтала стать летчицей. Бывало, пойдут подруги в луга. Все собирают полевые цветы, а Катюша ляжет в траву и смотрит в бездонное синее небо. Не пролетит ли среброкрылая птица. В небе парил ястреб. Но и он казался девушке маленьким самолетом. Вскоре она стала посещать аэроклуб. Летала над морем на спортивном самолете. Но ей очень хотелось управлять боевым.

Первые желания и… первые неудачи.

Она сидит в кабинете председателя приемной комиссии авиационного училища. Седой мужчина в военной форме сочувственно смотрит на девочку с косичками и говорит:

— Ничего, товарищ Петлюк, не могу сделать. Решение врачебной комиссии для нас закон. Вы не проходите по росту. Вот подрастете, возмужаете, тогда и…

— Тогда, тогда! — обиделась она, но, тут же спохватившись, сбавила тон. — Извините, пожалуйста. Можно идти?

— Да, идите. И не падайте духом. Будете водить машину.

Катя пришла домой расстроенная. Мать спросила:

— Взяли?

Девушка сделала недовольный жест:

— Нет. Ростом мала…

— А чего же тут обижаться? Ведь верно. Тебя в школе как прозвали? Пуговица. Ты и есть пуговица. Обидного ничего в этом нет. Радуйся, что здоровье хорошее, а рост — это полбеды. Вырастешь.

— И вырасту, — сердито прикусив губу, проговорила Катя.

Она была маленькая, круглолицая, на вид хрупкая, но с самого детства крепла в ее характере одна примечательная черта — необыкновенное упорство. Чего захочет, обязательно сделает. Захотела стать метким стрелком — и стала. Решила научиться прыгать с парашютом — и научилась. Когда началась война, она заявила:

— Пойду на фронт. Воевать.

И на другой же день явилась в военкомат с заявлением, в котором писала:

«Прошу отправить меня добровольцем в армию. Умею прыгать с парашютом, стрелять, метать гранату».

Ждать пришлось недолго. Однажды пришел ответ. Катя запрыгала от радости. Ее зачислили в танковую школу.

Начались дни упорной учебы. Классные занятия чередовались с тренировками на танкодроме, теория подкреплялась практикой. Менялись темы упражнений, менялся и характер девушки, будущего бойца стальной гвардии.

…Зеленое поле танкодрома.

Сегодня у курсантов трудная тема — преодоление препятствий. Колейный мост. Катя Петлюк стоит у танка. Она нервно трогает пальцами шлем — волнуется. Ее темные глаза напряженно смотрят на переброшенные через ров бревна. Это колейный мост. Узкие, скользкие балки. Два десятка метров над рвом.

— Петлюк, в машину! — раздается голос командира.

Катя повела танк. Но когда он приблизился к мосту, резко затормозила. Холодок пробежал по спине. И сколько ни ругала Петлюк себя за робость, не могла преодолеть чувства страха.

— Серегин, за рычаги! — приказал командир. — Покажите, как берут препятствие.

Серегин сел в машину. Взревел мотор. Танк помчался по трассе, развернулся и вошел на мост. У препятствия Серегин замедлил ход машины, но как только ее широкие гусеницы коснулись бревен, переключил передачу. Танк на большой скорости перелетел через препятствие. Поднялся, высоко задрав стальной лоб, на крутой вал и сделал разворот.

— Вот здорово! — воскликнула Петлюк, пораженная виртуозностью механика-водителя.

Командир смотрел на девушку с улыбкой человека, понимающего состояние подчиненного.

— Ну как, попробуем?

— Попробуем, товарищ сержант! — повеселев, ответила Катя.

Флажок снова показал «Вперед». Петлюк повела танк к колейному мосту. Десять, пять метров, три… Гусеницы коснулись балок. Грохоча по ним, машина уверенно двигалась все дальше и дальше. Вот она замедлила ход, остановилась, будто повисла над рвом, и… сделала рывок. Препятствие — позади. Катя вытерла ладонью горячий пот.

— Так-то дается учеба, — похлопал ее по плечу командир, когда она доложила о выполнении упражнения. — Но помните: в бою будет и посложнее. Победа на войне куется сейчас, Малютка. — Сержант улыбнулся широкой русской улыбкой.

Так закрепилось за Катей ласковое прозвище, данное ей сержантом. Петлюк унесла с собой это прозвище на фронт. Когда она вела свой танк в первый бой, о ней говорили:

— Малютка получает боевое крещение.

Это было нелегкое крещение — и физическое, и моральное. Вечерами, выйдя из землянки, Катя смотрела на пылающий горизонт. Смотрела не на пожар золотого осеннего листопада, не на милые майские закаты и не на багряные зимние зори, которые она тысячи раз видела в России, в Одессе. То полыхали зловещие зарева войны. И от этого болью сжималось ее маленькое девичье сердце.

Бывали дни, когда, измотанная боями, она валилась с ног от усталости. Как-то один из танкистов посмотрел сочувственно на девушку и бросил:

— Не за девичье взялась дело, Малютка.

Пожилой боец, чистивший у печурки пулемет, поднял брови:

— Ты говоришь «не девичье». Нет, брат, не так. Вот ты сказал это слово, и мне вспомнился один случай. Под Москвой это было. Дрались мы за одну деревушку. А она, как орешек, не поддается. Сильно в ней враг укрепился. Кругом — дзоты, проволочные заграждения. Служила в нашей роте санитаркой девушка Тася. Дружила она с командиром отделения автоматчиков Васей Попковым. Душа был парень. Первый в полку шутник, весельчак и балагур. Все на свете казалось ему простым и доступным. И вот однажды его отделение получает задание — пробраться в деревушку к противнику в тыл и во время общей атаки захватить каменное здание. Бойцы пробираются к немцам и штурмуют дот. Попков бежит впереди, бойцы — за ним. Бегут, и вдруг — колючая проволока! А медлить нельзя. Отступать — тем более невозможно. Приказ — закон для солдата. Попков начинает рубить проволоку. Его ранило. К нему подбегает санитарка Тася. Делает перевязку. Около них разрывается мина. Попков убит, а Тася получает ранение в грудь. Она зажимает ладонью рану и поднимает бойцов в атаку. Солдаты захватывают объект. Вот какое оно бывает дело-то, «не девичье»…

Танкисты легли спать. А Катя широко раскрытыми глазами смотрела в темноту и долго думала о той санитарке. Вот какие они бывают, девушки.

Уже более часа били наши орудия. Огненная лавина свинца и стали обрушилась на передовые позиции немцев. С воздуха их бомбили советские самолеты. Потом, когда огонь был перенесен в глубь вражеской обороны, в атаку пошли танки. Армада танков. Разрезая снежный наст, они с ревом мчались вперед. А над ними кружились в бешеном танце белые вихри.

Петлюк сидела за рычагами и неотступно следовала за головной машиной. Катей, как и тысячами людей, идущих за танками в атаку, овладел азарт боя. У нее не было ни страха, ни колебаний. Какая-то неведомая сила мчала ее сквозь разрывы снарядов туда, где укрылся в окопах и траншеях враг. Над танками проносились молниями краснозвездные штурмовики. Катя видела их в смотровую щель и мысленно посылала им пожелания успехов. И прибавляла скорость.

Впереди что-то чернело на снегу. Когда машина подошла ближе, Петлюк воскликнула:

— Офицер! Раненый офицер!

Командир приказал остановиться. Катя закрыла раненого бортом машины. Люк нельзя было открывать: противник начал вести по танку пулеметный огонь. И лишь когда огневая точка врага была уничтожена, Петлюк вышла из танка.

— Жив, товарищ? — склонилась она над офицером.

— Жив… Помогите…

Катя узнала офицера.

— Помпотех! Вы ранены?! Скорее в машину! — крикнула она и тут же легла на землю: застучала пулеметная очередь. Где-то появилась новая огневая точка. Из танка ударила пушка. Катя под прикрытием огня товарищей помогла офицеру забраться в люк. Офицера передали санитаркам. А экипаж продолжал выполнять боевую задачу. Он уничтожил в этот день два пулемета, разбил несколько дзотов противника.

Наступали по снежной целине, в лютую стужу. Днем и ночью. Очень трудно было Кате — девушке-танкисту. Помогали упорство, стремление не отставать от товарищей.

После разгрома гитлеровцев на Волге танковый полк был переброшен под Орел. К новым схваткам Екатерина Петлюк вела машину, уже несколько раз отмеченная в приказах командования. На груди девушки сиял боевой орден.

Льет дождь. Льет вторые сутки не переставая. Дороги превратились в грязно-желтое месиво. Петлюк возвращалась из штаба полка. Перед танкистами выступал полковой комиссар. Он только что прилетел из штаба фронта. Рассказывал о приезде в 1-ю танковую армию члена Военного совета фронта Н. С. Хрущева, о положении на фронте.

— Ближайшие сутки, двое, трое, от силы неделя — самые страшные. Либо пан, либо… немцы в Курске. Они на карту все ставят, для них это вопрос жизни или смерти. Надо сделать так, чтобы был вопрос только смерти, чтобы они свернули себе шею, а мы вперед пошли. Украина ждет, Днепр… А там граница.

Комиссар сказал в заключение:

— Не сегодня-завтра начнется такое, что дух захватит.

Вскоре Катя узнала от командира танка Федоренко о начале нашего мощного наступления на огненной дуге.

— Ночью, возможно, пойдем и мы. Перед нами Орел, — проговорил Федоренко.

— Уж очень дороги плохи, — заметила Катя. — Мы-то пройдем, а вот пехота.

— И пехота пройдет. На то она и царица полей, — засмеялся Федоренко. — Возьмем Орел, а там и до Днепра — рукой подать. Украина — моя родина. Сердце болит, как подумаешь о ней. Глумится там лютый ворог.

Федоренко тихонько запел:

Ой, Днепро, Днепро, ты широк, могуч.

Над тобой летят журавли…

В землянке было тихо. За окном шумел дождь. Ветер рвал макушки деревьев, гнал по реке мутные волны, свистел, метался над затянутыми хмарью полями.

На рассвете начался бой. Танк Федоренко в числе других машин прогремел по наведенной саперами переправе на другой берег.

Перед лобовой броней от рвущихся снарядов подымались бурые столбы. У одной из воронок Петлюк свернула в сторону и, не проехав десяти метров, влезла в глинистый кювет. Танк забуксовал. Федоренко решил осмотреть местность и приоткрыл люк. По броне хлестнула пулеметная очередь. Командир ладонью закрыл лицо. Сквозь пальцы брызнула кровь.

— Вы ранены. Спускайтесь.

Катя стала перевязывать Федоренко. Он отшучивался:

— Не закрывай моего правого глаза. Я еще постреляю.

С пологого холма фашисты открыли огонь из противотанковой пушки. Петлюк перешла на первую передачу. Медленно покачиваясь, машина с ревом выползла из кювета. Маневрируя на поле боя, то делая зигзаги, то разворачиваясь вправо, влево, танк приближался к холму. Петлюк снова переключила скорость. На полном ходу машина врезалась в орудие, давя его гусеницами. Весь расчет пушки был уничтожен. Федоренко осмотрел орудие. В пушке зияла свежая пробоина. Командир задумался.

— Чья это? Мы же не стреляли.

Катя показала рукой влево. По размытой дороге, рассекая лужи, мчалась «тридцатьчетверка».

— Командира роты, — сказал Федоренко. — Так сказать, друг другу подмогнули.

Бой продолжался. Лишь к вечеру танкисты получили передышку. Петлюк и Федоренко по лесенке спустились в очищенный от гитлеровцев блиндаж. Катя зажгла лампу-патрон. Федоренко посмотрел на девушку:

— Что это, Малютка?! Ты же ранена.

На левой лопатке темнело багровое пятно. Сгоряча она не почувствовала боли. Но как только командир начал помогать ей делать перевязку, Катя стиснула зубы, застонала. Ее отправили в медсанбат. Оттуда хотели увезти подальше в тыл. Она наотрез отказалась.

— Что хотите делайте — не поеду.

И настояла на своем. Через некоторое время она снова сидела за рычагами. Впереди были Днепр, Киев.

Как-то, уже после взятия Киева, Катя в минуту короткой передышки стояла на днепровском берегу и смотрела, как он катил величаво свои светлые воды. Петлюк вспомнила Федоренко, о судьбе которого ничего не знала после его вторичного ранения, и тихонько повторила слова спетой им когда-то песни:

Ты увидел бой, Днепр отец-река.

Мы в атаку шли под горой.

Кто погиб за Днепр, будет жить века,

Коль сражался он, как герой…

Она пела, а Днепр плескался у ее ног, широкий, могучий, вольный.

Ее кто-то окликнул:

— Малютка!

Катя обернулась. Это был Федоренко. Встреча была радостной, но короткой. Танкист сопровождал колонну новых машин. Он очень спешил. Они распрощались, так толком и не поговорив.

По переправе шли наши резервы — могучие пушки, танки. И люди. Много людей в серых шинелях. Шли по улицам освобожденного Киева. На запад. На Берлин.

И в этой армаде огня и металла, в железных рядах освободителей родной земли вела свой танк Малютка, скромная труженица войны — одесситка Екатерина Петлюк.