СМЕЛО, ТОВАРИЩИ, В НОГУ!.
СМЕЛО, ТОВАРИЩИ, В НОГУ!.
1
27 февраля 1917 года в Петрограде победило восстание. Накануне по призыву большевиков его начали рабочие, а 27-го на сторону восставших перешла и большая часть Петроградского гарнизона. Бюро Центрального Комитета партии выпустило манифест, звавший рабочих и крестьян покончить с царизмом.
Вечером в Таврическом дворце собрались первые делегаты Совета рабочих и солдатских депутатов. Самодержавие пало. Но не сдались помещики и капиталисты. Стремясь удержать власть, поддержанные меньшевиками и эсерами, они образовали буржуазное Временное правительство. В стране оказалось две власти — Советы и Временное правительство.
Двадцать седьмого февраля Москва уже знала о восстании в Петрограде. Ее рабочий класс также готовился выступить. Москвичи напряженно ждали подробных сообщений о петроградских событиях. Но газеты молчали, хотя уже 27-го имели довольно подробные сведения обо всем происходящем в северной столице. Московский градоначальник запретил печатать эти сообщения.
Тогда начали действовать большевики.
Во все редакции московских газет было передано срочное сообщение: «Сегодня, 28 февраля, в семь часов вечера, в доме № 15 по Большой Дмитровке состоится совещание ведущих работников московских газет…»
В просторной комнате, где собрались журналисты, было душно, накурено, шумно. Кто делился своими мыслями о происходящем, кто рассказывал веселый анекдот. Представители редакций были удивлены, увидев рабочих типографий среди приглашенных на совещание.
— Кто созвал совещание? — спрашивал представитель «Биржевых ведомостей» у коллеги из «Русского слова».
Но тот только поджимал плечами.
Открыл совещание Вадим Николаевич Подбельский.
Среди московских журналистов его уже знали. Но то обстоятельство, что именно он открыл такое совещание, немало удивило всех. Почему? Кто сейчас Подбельский? Говорят, что из «Русского слова» он ушел…
— Вчера в Петрограде произошли крупнейшие в истории России события, — начал Вадим Николаевич. — В России революция, а московские газеты решили об этом умолчать…
Среди присутствующих началось заметное волнение, перешептывания.
— Кому нужно это замалчивание? Это должно быть на руку рябушинским, цинделям, добровым и другим московским заводчикам банкирам. А может быть, господа журналисты «Биржевых ведомостей» или «Русского слова» не верят в прочность свершившегося? Может быть, они думают, что завтра Николай Кровавый, как справедливо его окрестил народ, снова будет у власти?
— Стоит ли мутить умы?.. — выкрикнул представитель одной из газет.
Да мы ничего и не знали, — пытался оправдаться редактор «Газеты-копейки».
— А при чем здесь вы? — спросил Подбельского представитель «Русского слова».
Вадим Николаевич жестом руки призвал к порядку.
— Отвечу сразу на все вопросы. Во-первых, я говорю с вами об этом не только как коллега-журналист, но и как представитель партии большевиков. А если хотите знать — так должен говорить любой честный журналист, которому дороги интересы революции, интересы России.
Слушали Подбельского внимательно.
— Московские газеты должны возобновить выход. И если в них не будет помещена подробная информация о событиях в Петрограде, об отзвуке революционных событий по всей стране, мы, большевики, призовем полиграфистов к забастовке.
Присутствующие переглянулись. Пользуясь минутным замешательством, представитель типографии Проппера, где печатались утренние и вечерние выпуски «Биржевых ведомостей», выкрикнул;
— Мы откажемся верстать газеты, если в них не будет подробнейшей информации о революции!.. Ведь что получается: как царь на фронт выехал — дается сообщение двенадцатым кеглем через всю первую полосу. А тут такие события, революция — и молчат…
— Все же кто вы такой, чтобы нам диктовать? — спросил еще раз представитель «Русского слова» Яблоновский.
— Не куражьтесь, Александр Александрович, — ответил Подбельский. — Вы-то меня хорошо знаете. Повторяю, я говорю от имени партии большевиков.
Совещание постановило предложить редакциям всех газет в очередных номерах подробно осветить события в Петрограде. Но московский градоначальник снова запретил это делать. И тогда забастовали наборщики. 28-го и на следующий день в Москве не вышла ни одна газета. Последующие события свели на нет запрещение градоначальника.
Через день-другой снова начали выходить все московские газеты. На первых полосах крупным шрифтом печатались заголовки: «Революция!», «Первые дни новой России», «Отзвуки революции в провинции».
2
Московские власти стремились спасти от революции хотя бы вторую столицу. Но усилия их были напрасны. Ничто не могло задержать ход истории. Окраины Москвы бурлили.
Двадцать седьмого февраля забастовали рабочие Рогожско-Симоновского района. В ночь на 28-е в рабочих кварталах на домах появились листовки. Это было воззвание Московского комитета областного бюро ЦК РСДРП (б) о выборах в Московский Совет рабочих депутатов.
Большевики в эту ночь были на заводах и фабриках. Меньшевики, эсеры — в центре, в городской думе. К утру в Москве уже существовал Комитет общественных организаций. Он положил основу буржуазной власти в городе.
Утром над зданием городской думы был поднят красный флаг. Почти все заводы Москвы стояли. К центру, к зданию думы, шли рабочие демонстрации, сметая цепи городовых. На Таганской площади, у Яузского моста раздались первые выстрелы, пролилась первая кровь.
Снимая караулы, рабочие выпускали из тюрем политических заключенных. В числе освобожденных был и Ф. Э. Дзержинский.
Большевики призывали добиваться создания революционного правительства, как можно скорей кончить с братоубийственной войной.
В марте состоялось первое заседание Московского Совета рабочих депутатов. В первых числах были созданы районные Советы и Советы солдатских депутатов. Вадима Николаевича Подбельского избрали депутатом Московского Совета и районного Совета Городского района.
В стране началась полоса двоевластия. Надо было использовать это время для подготовки пролетариата к захвату власти.
В эти бурные дни Вадим Николаевич Подбельский был избран членом Московского комитета партии. В Московском комитете в то время работали
Р. С. Землячка, П. Г. Смидович, Е. Ярославский. Здание Капцовского училища в Малом Гнездниковском переулке, где помещался МК, стало политическим центром Москвы.
3 апреля 1917 года вернулся в Россию Владимир Ильич Ленин. В знаменитых Апрельских тезисах он изложил план перехода к социалистической революции.
Актив московской партийной организации разъяснял на фабриках и заводах сущность Апрельских тезисов Ленина и непосредственно помогал налаживать рабочий контроль, вводить явочным порядком восьмичасовой рабочий день. Подбельский выступал на московских предприятиях, ежедневно принимал посетителей в Малом Гнездниковском переулке как член муниципальной комиссии большевиков. Особенно много приходило туда людей в вечерние часы. Приходили делегаты с фабрик и заводов, представители профсоюзов и молодежи. Одного интересовало, как будет обстоять дело с общежитиями — нельзя ли их расширить, навести порядок; другой добивался разрешения на организацию молодежного клуба и подходящего для него помещения. Как члену центральной муниципальной комиссии Вадиму Николаевичу приходилось все эти вопросы решать.
В июле и августе прошли выборы в городскую и районные думы. Подбельский был избран гласным Краснопресненской районной и Московской городской дум. Дел стало еще больше.
3
Шла напряженная борьба за массы. Судьба революции зависела от того, за кем пойдут они. Партий появилось столько, что порой неподготовленному рабочему трудно было в них разобраться. Каждая партия вела борьбу за свое влияние в массах. Из всех партий только большевики говорили правду народу.
Владимир Ильич разработал тактику партии: «…вооружение пролетариата, укрепление, расширение, развитие роли, значения, силы Совета рабочих депутатов». В этом великий вождь революции видел единственную гарантию свободы и окончательного разрушения царизма. Он призывал рабочих «раскрывать глаза народу на обман буржуазных политиканов, учить его не верить словам, полагаться только на свои силы, на свою организацию, на свое объединение, на свое вооружение».
Большевики готовили рабочий класс к претворению в жизнь лозунга «Вся власть Советам!».
Как член МК РСДРП (б) Подбельский должен был всюду поспевать. Заседания в МК, в Совете, приемы в муниципальной комиссии. И каждый день выступления перед рабочими, интеллигенцией. Где только не приходилось бывать пропагандисту партии! Сегодня — у рабочих-машиностроителей завода Густава Листа, в Бутырках или у рогожских металлистов, завтра — у железнодорожников или студентов-медиков. Разговор идет и о текущем моменте и об аграрной политике большевиков, о социализме и о Программе партии…
4
Рабочей Москве была необходима своя газета, и такая газета начала выходить по решению Московского комитета РСДРП (б). Первый номер «Социал-демократа» вышел 7(20) марта 1917 года.
Московский комитет направил для работы в «Социал-демократе» опытных публицистов и организаторов — Ивана Ивановича Скворцова-Степанова, Михаила Степановича Ольминского, Емельяна Ярославского, Иосифа Ефимовича Фрадкина и других активных работников партии. Но работа в газете нисколько не освобождала всех их от иных партийных поручений.
Если с корреспонденциями дело обстояло более чем благополучно — рабочие охотно предоставляли материал в свою газету, — то большие затруднения были с типографией и бумагой. Технику по организации выпуска газеты Г. В. Голенко удалось найти какого-то перекупщика, который за баснословную цену брался достать бумагу — правда, не того формата, который требовался.
— Я не вижу другого выхода, как купить бумагу у этого мерзавца, — говорил Голенко.
— Нет, мы не имеем права этого делать, — горячо возражал Подбельский. — Помимо того, что за эту бумагу с нас и так сдирают, мы еще должны будем выбрасывать обрезки, а это почти седьмая часть всей бумаги.
Склонные уже было согласиться с мнением Голенко, редакторы «Социал-демократа» заколебались.
— А что, Вадим Николаевич, если тебе взяться за организацию выпуска газеты? — неожиданно спросил Осип Пятницкий. — Опыт у тебя есть, человек ты энергичный, горячий…
В тот же день Подбельский предложил Московскому комитету:
— Мы должны во что бы то ни стало добиться от Московского Совета, чтобы нас прикрепили в обязательном порядке к одной из типографий. И думаю, что лучше всего к Левенсону. Следует не только обязать его печатать газету, но просто вселить нас в одно из занимаемых им зданий. Почему «Московские ведомости» и другие издания могут там находиться, а мы нет? Попробую поговорить с Левенсоном.
Вадим Николаевич пришел в Трехпрудный к Левенсону, владельцу крупнейших типографий Москвы.
За небольшим письменным столом сидел довольно плотный, пожилой человек. Его шею туго облегал крахмальный воротничок. Пушистая, немного вьющаяся борода была коротко подстрижена. Из-за пенсне смотрели злые глаза.
— Слушаю вас, — небрежно сказал Левенсон.
— Буду краток, Александр Александрович. Я пришел к вам как представитель Московского комитета большевиков и редакции «Социал-демократа».
— Чего же вы хотите от меня? — пренебрежи тельно спросил Левенсон, которого в Москве считали королем полиграфистов.
— Мы хотим, чтобы вы печатали в своей типографии нашу газету…
Прошло не меньше минуты молчания, прежде чем Левенсон пришел в себя.
— Вашу газету? Не могу! — Он развел руками. — Я перегружен заказами. Вся продукция моих типографий заарендована Всероссийским земским союзом…
«Знаем, в чем дело, — не хочешь с большевиками дело иметь. Боишься. От хозяина, печатающего большевистскую газету, могут отказаться заказчики. Да и потом, как на это будут смотреть официальные власти?..»
Вадим Николаевич знал всю подоплеку отказа и все-таки решил настоять на своем.
— А если мы согласимся на ваши условия? — спросил он.
— Даже если бы они были кабальными? — не удержался от саркастического вопроса Левенсон.
— Да, если вы способны на это.
— Не могу!
— И это категорически? — еще раз спросил Подбельский и поднялся с кресла. — Тогда вот что — продайте нам немного газетной бумаги…
— Бумаги?! А ее у меня нет. Вся газетная бумага, которая лежит на моих складах, принадлежит «Московским ведомостям». Вот у них и просите.
Вадима Николаевича раздражало надменное поведение этого человека.
— Господин Левенсон, ваше упорство может вам обойтись дорого… Не думайте, что я собираюсь угрожать… Силой мы пока еще у вас ничего не возьмем. Но ваши рабочие — почему они должны печатать «Ведомости», а не нашу газету?.. Они ведь могут и отказаться так делать… Об этом вы подумали?..
На следующий день Московский Совет по предложению большевиков принял решение о временном вселении редакции «Социал-демократа» в типографию Левенсона.
Пришлось Левенсону кое-кого потеснить и нехотя принять «Социал-демократа».
— Что ж, — сказал Левенсон, когда Подбельский снова пришел к нему, — я согласился печатать вашу газету. Месяца два — не больше. Думаю, этого срока будет достаточно, чтобы приобрести свою типографию.
И все же «прописку», которую получил «Социал-демократ» в типографии Левенсона, нельзя было считать решением проблемы. Поэтому уже с первых номеров газета начала сбор средств на приобретение собственной типографии. Каждый номер выходил с крупным аншлагом; «Товарищи! Время не терпит. Организуйте отчисления и сборы на покупку типографии!» Работники Московского комитета партии вели агитацию на фабриках и заводах Москвы за сбор средств на типографию.
Интерес московских рабочих к своей газете возрастал с каждым днем. В первый же месяц ее тираж достиг сорока пяти тысяч экземпляров.
В отличие от других московских газет рабочие находили в «Социал-демократе» ответы на волнующие их вопросы. Газета выступала против империалистической войны, за организацию контроля на фабриках и заводах, за усиление большевистского влияния в Советах.
Чтобы газета без задержки попадала на московские предприятия, в провинцию, воинские части, была создана экспедиция. Фабрики и заводы выделяли своих уполномоченных, которые в определенные часы брали свежие номера газеты прямо из типографии.
Временное правительство усмотрело в пропаганде, которую вел «Социал-демократ», покушение на действия властей. Готовился запрет газеты, а пока правительство стремилось задержать ее распространение, приостановить ее влияние на массы. Было отдано распоряжение провинциальным властям уничтожать номера газеты. Их сжигали целыми пачками. Главная ставка категорически запретила распространять газету в действующей армии. Перепуганные строгим запретом из столицы, местные власти провинциальных городов присылали в издательство письма и телеграммы с просьбой приостановить посылку «Социал-демократа». Даже в киосках на железнодорожных вокзалах газету изъяли из продажи. Тираж газеты стал падать: за короткое время он снизился до тридцати тысяч экземпляров. Контора не имела денег на издание газеты. Только пожертвования московских рабочих помогали продолжать выпуск газеты.
Приближался срок, установленный Левенсоном, а денег на покупку собственной типографии все еще не хватало: собралось около сорока тысяч рублей — треть ее стоимости. Левенсон уже не раз предупреждал, что в июне он печатать газету не будет.
Что же делать?
— Надо поднять читателей на защиту газеты, — говорил Вадим Николаевич в Московском комитете партии.
И 31 мая 1917 года на первой полосе «Социал-демократа» появился набранный жирным шрифтом призыв к читателям — рабочим и солдатам Москвы.
«…Товарищи! Сегодня вечером присылайте делегатов в редакцию и типографию… Помните: если не выйдет 1 июня наша газета, то в Москве не должна выйти ни одна буржуазная газета.
Товарищи солдаты! Товарищи рабочие! Готовьтесь принять самые решительные меры для спасения своей газеты!»
Левенсон заволновался, прочитав этот призыв. Положение его было незавидным. С одной стороны нажимают власти, требуя, чтобы он всяческими способами отказался от печатания большевистской газеты, с другой — он видит, что и угроза редакции вполне реальна.
К полудню «Социал-демократ» был на фабриках, заводах, в учреждениях, воинских частях. И всюду призыв газеты нашел живой отклик. После первой смены с фабрик и заводов в редакцию и типографию стали приходить делегации. Похоже было на демонстрацию — так много шло людей.
Сотрудники «Социал-демократа» принимали каждую делегацию. Многие делегаты приносили письма, коллективные требования и вручали взносы на газету. Особенно радовало Вадима Николаевича, что среди делегаций были представители типографий — Сытина, Машистова и других.
— Теперь, пользуясь вашей поддержкой, дорогие наши друзья, — говорил Вадим Николаевич делегатам, — : мы можем твердо и уверенно сказать всяким хозяйчикам типографий: «Только посмейте! Руки прочь! Ваше самодержавие кончилось вместе с царским самодержавием!»
Левенсон вынужден был капитулировать, и «Социал-демократ» продолжал печататься в его типографии.
А деньги на покупку собственной типографии все поступали. К середине августа уже было собрано больше шестидесяти тысяч рублей.
Ежедневно в редакцию приходили десятки писем. «…При сем препровождаем в редакцию нашей газеты «Социал-демократ» посильную лепту на покупку типографии в размере 1 164 руб. 72 коп. не немецких денег, а наших трудовых грошей», — писал заводской рабочий комитет телефонного завода.
Одно письмо привлекло особое внимание Подбельского.
«Товарищ редактор, примите от нас жертву на типографию, от арестованных солдат Двинской тюрьмы — триста двадцати пяти человек. Номер вашей газеты попал к нам случайно; прочитав его, мы спешим пожертвовать, сколько можем, на газету, которая защищает интересы обиженных и угнетенных, которая борется со злом за правду…
Напишите маленькую статейку о нашей тюремной жертве, — мы будем знать, что вы деньги наши получили, Записали бы и сами кое-что, но… цензор? Сидим здесь с 25 июня за агитацию, по статье, обещающей от четырех до двенадцати лет каторги. Мы надеемся, что вы что-нибудь напишете о нашей жертве. Быть может, ваша газета попадет к нам в мрачные, сырые стены…»
…О расстреле в Петрограде рабочей демонстрации 3 июля Москва узнала на следующий день. Велико было возмущение рабочих и солдат столицы кровавыми злодеяниями Керенского и его клики. Контрреволюция подняла голову и в Москве. Двоевластие кончилось.
«Теперь военная, а следовательно, и государственная власть фактически уже перешла в руки контрреволюции, представляемой кадетами и поддерживаемой эсерами и меньшевиками, — говорил Владимир Ильич. — Теперь мирное развитие революции в России уже невозможно, и вопрос историей поставлен так; либо полная победа контрреволюции, либо новая революция».
Всеобщая забастовка московского пролетариата, проведенная по призыву МК РСДРП (б) 12 августа, в день открытия государственного совещания, показала, какой путь выбрал для себя рабочий класс Москвы.
Корниловский мятеж открыл глаза многим, кто еще продолжал верить контрреволюционному правительству. Революционный подъем нарастал. Оживилась работа большевистских организаций во всех городах страны. Из Орла и Твери, Ярославля и Костромы приезжали в Москву за советом и помощью. В свою очередь, следуя указаниям ЦК, московские большевики посылали своих представителей в Тамбов и Нижний Новгород, Тулу и Тверь, Брянск и Казань. Московские большевики помогали провинции.
Подъем революционного движения в Москве вызвал и рост партийных рядов. Нужно было, чтобы большевистская газета «Социал-демократ» стала подлинным вожаком и вдохновителем московского пролетариата.
Несколько раз обсуждал Московский комитет партии вопрос о работе газеты, а в начале октября 1917 года отчет конторы «Социал-демократа» был вынесен на обсуждение московской общегородской партийной конференции. С отчетом выступил Подбельский. Конференция работу редакции «Социал-демократа» одобрила.
5
В конце июля 1917 года Вадим Николаевич Подбельский с делегацией московских большевиков приехал в Петроград на VI съезд партии.
За время с февральско-мартовских событий партия выросла в огромную силу. Представители двухсот сорока тысяч большевиков, закаленных в тяжелых схватках с самодержавием, испытавших тюрь: мы и ссылки, должны были выработать новый курс партии, чтобы поднять массы трудящихся на бой за окончательную победу революции. Съезд принял ленинский курс на вооруженное восстание. И все решения съезда были направлены на то, чтобы подготовить победу этого восстания.
Съезд работал под надежной охраной питерских рабочих, укрываясь от преследования Временного правительства, издавшего постановление о закрытии съезда. И все-таки приходилось менять места заседаний. Из помещения Сампсониевского братства на Большом Сампсониевском проспекте съезд перенес свои заседания на Ново-Сивковскую улицу, а оттуда за Нарвскую заставу — на Петергофское шоссе.
Многочисленные приветствия, которые получал съезд от рабочих Питера, Москвы, Ростова и других городов, говорили о том, какое огромное влияние имеют большевики в массах.
На съезде собрался цвет партии. Свердлов, Орджоникидзе, Дзержинский, Подвойский, Артем, Шаумян, Бубнов, Гусев… У каждого — героическая биография. Здесь среди делегатов близкие товарищи Подбельского по работе в Московском комитете, опытные и закаленные в борьбе большевики — Ольминский, Землячка, Ярославский…
Во всем чувствовался на съезде боевой дух его делегатов — обсуждался ли вопрос о войне и международном положении, о политическом и экономическом положении России, о профессиональном и молодежном движении, о пересмотре Программы партии…
Вадима Николаевича поражала исключительная энергия председательствовавшего на съезде Якова Михайловича Свердлова. Можно смело сказать, что его огромным организаторским способностям съезд обязан был успехами своей работы в тяжелых полулегальных условиях.
Делегаты многих городов страны информировали съезд о работе партийных организаций, о боевой готовности большевиков.
Слово от московской организации было предоставлено Вадиму Николаевичу Подбельскому.
Делегат Москвы говорил о тех трудностях, которые испытывала организация:
— Наши партийные работники не успевали охватить всей работы… Общей причиной, усложняющей работу, является недостаток старых партийных рабочих и интеллигентских сил в организации… И все-таки наша партия, товарищи, является самой сильной из всех социалистических организаций Москвы и стягивает к себе все интернационалистские элементы.
Московские большевики пришли к съезду с немалыми успехами. Ведь еще недавно — в начале апреля, к открытию общегородской партийной конференции, партийная организация Москвы насчитывала всего только семь тысяч членов, а сейчас — пятнадцать тысяч! В три раза больше, чем эсеры, почти в четыре раза больше, чем меньшевики! Это ведь огромная сила!
Оратор характеризовал состояние всех партий Москвы — эсеров, меньшевиков, объединенцев…
— Громадное влияние нашей организации, — говорил он, — сказалось в том, что все массовые выступления проходили под нашими лозунгами.
Он говорил об опорных пунктах, созданных большевиками Москвы — в Московском и районных Советах, в профессиональных союзах, в городской и районных думах.
— …Опорным пунктом являются заводские комитеты. На устроенной нами конференции заводских комитетов мы представляли подавляющее большинство. По всем вопросам прошли большевистские резолюции, причем с особенным успехом прошел пункт резолюции о введении рабочего, контроля над производством… Наша позиция сделалась не только предметом жарких дебатов, но нам удалось добиться проведения рабочего контроля в жизнь.
Представитель московских большевиков рассказал о той травле, которой подвергается партия со стороны эсеров и меньшевиков, и о том, что от этой травли партию «спасает… рабочая масса, которая стойко поддерживает большевизм».
В заключение Вадим Николаевич Подбельский заявил:
— Считаю… чрезвычайно важным отметить полное единодушие в идейной работе между Москвой и Питером…
Это единство… убеждает нас… в жизненности нашей позиции и придает еще больше уверенности и энтузиазма нашей работе.
Подбельский поделился своим богатым опытом при обсуждении вопроса о пропагандистской и агитационной работе партии, участвовал в выработке резолюции «О союзах молодежи». Он категорически высказался против явки Ленина на суд.
Десять дней провел Вадим Николаевич в Питере. Он сожалел, что и на этот раз ему не удалось увидеть Ленина.
Партия ждала слова Ленина. И пусть его не было на съезде, партия знала, что съездом руководил Ильич.
В приветственном слове от имени большевиков Трубочного завода партийный организатор Василеостровского района Вера Брониславовна Слуцкая выразила глубокое сожаление по поводу вынужденного отсутствия Ленина на съезде и крепкую веру в то, что «его идеи и мысли послужат основанием для всех работ съезда, в особенности по наиболее животрепещущим и важным вопросам переживаемого нами момента».
И недаром председательствовавший на съезде Яков Михайлович Свердлов на одном из заседаний заявил:
— Владимир Ильич невидимо участвует и даже руководит работой съезда, хотя на нем и не присутствует.
И он показал делегатам проекты резолюций съезда, написанные рукой Владимира Ильича. Из глубокого подполья Владимир Ильич писал статьи для большевистских газет, разрабатывал тактику партии в революции, давал решительный бой всем наскокам на партию, отстаивал ее идейное и организационное единство.
6
Помимо работы в газете «Социал-демократ», Московский комитет большевиков поручил Вадиму Николаевичу Подбельскому помочь московской молодежи в создании своей коммунистической организации. На Подбельского этот выбор пал не случайно: в 1904 году он был участником съезда учащейся молодежи в Москве; совсем недавно, на VI съезде партии, работал в комиссии, определившей программу работы партии среди молодежи. Его постоянно видели на заводах Москвы, всегда вокруг него толпилась молодежь. Много раз выступал он с публичными лекциями перед молодежью, а сборы с лекций, которые он читал, шли в пользу молодежной организации.
Пожалуй, не было такого собрания или митинга в общегородском молодежном клубе на Цветном бульваре, 25, где бы не присутствовал Вадим Николаевич. Да и в создании клуба ему принадлежала немалая заслуга.
8(21) октября 1917 года был днем рождения московского союза рабочей молодежи «Третий Интернационал». Учредительная конференция состоялась на Каланчевской площади, в бывшем царском павильоне Николаевского вокзала1. Доклад о задачах и уставе Союза молодежи сделал Вадим Николаевич Подбельский. Двести юношей и девушек с предприятий Москвы с огромным вниманием слушали представителя Московского комитета партии большевиков. Вадим Николаевич говорил молодежи о задачах, которые стоят перед ней в этот решающий момент борьбы пролетариата за власть.
— Еще на заре революционной борьбы российского пролетариата, на Втором съезде партии, Владимир Ильич Ленин приветствовал оживление революционной самодеятельности среди молодежи и высказался за то, чтобы партия всячески содействовала молодежи в ее стремлении организоваться…
Рабочая молодежь должна весь пламень своего сердца, всю свою энергию отдать борьбе за дело партии. Приближаются решающие схватки. Наша революция зовет молодежь быть в первых ее рядах…
А спустя семь дней юные москвичи по призыву своего только что созданного союза вышли на манифестацию против войны. Из всех улиц и переулков тянулся нескончаемый поток к Скобелевской площади[12]. По тротуарам стояли цепи красногвардейцев: большевики позаботились, чтобы никто не помешал манифестации молодежи.
— Спокойно идите, наши «хвостики», — ласково сказал старый рабочий, потрепав по вихрастой голове рабочего паренька.
— Мы вас в обиду не дадим, — говорил другой красногвардеец.
— А мы и сами за себя постоять сможем! — неслись бойкие юношеские голоса.
На красных полотнищах виднелись лозунги:
«Война — войне!»
«Миру дряхлому ли спорить с нами, юными? Вперед!»
«Трепещите, тираны! Юный пролетариат восстал против войны».
На Тверской улице с балкона Московского Совета меньшевики и эсеры кричали манифестантам:
— Разойдитесь!
В ответ в рядах демонстрантов зазвучала песня:
Смело, товарищи, в ногу.
Духом окрепнем в борьбе,
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе!
На Скобелевской площади с балкона гостиницы «Дрезден» работники Московского комитета РСДРП и редакции «Социал-демократа» приветствовали молодежь.
Вадим Николаевич вместе с другими руководителями московской партийной организации встречал демонстрантов. Здесь же на площади состоялся митинг, на котором выступили секретарь Московского комитета партии Влас (В. М. Лихачев), большевики А. Я. Аросев, П. Г. Смидович, представитель Союза рабочей молодежи Сергей Афанасьев.
— Мы заявляем вам, «временные хозяева страны», — сказал Афанасьев, — что на войну мы не пойдем, но будем первыми в рядах борцов за власть Советов.
Колонны демонстрантов ответили дружным «ура».
Ленин поставил перед партией четкую и ясную задачу.
«…вооруженное восстание в Питере и в Москве (с областью), завоевание власти, свержение правительства…
…неважно, кто начнет; может быть, даже Москва может начать…» — писал Владимир Ильич.
Он считал необходимым еще и еще раз напомнить партии, что следует «продумать слова Маркса о восстании», а Маркс говорил, что «восстание есть искусство», — значит надо умело подготовиться, расставить силы. И тогда — «…мы победим безусловно и несомненно».
И все свои силы, энергию отдали большевики, чтобы приблизить час несомненной и безусловной победы, о которой говорил Ленин.
Снова Вадима Николаевича почти ежедневно видели на митингах и собраниях рабочих Москвы. 2 октября в Сухаревском народном доме он читал лекцию «Война и капитализм».
— Стратегия нашей партии, партии большевиков, — борьба за революционный выход из империалистической войны, — которая ведется в мире и в которой погрязла Россия.
Сторонники меньшевиков и эсеров пытались помешать оратору и истерически кричали:
— Воевать до победного конца!
— Нам знакомы эти истерические выкрики. Но ведь каждому понятно, что это демагогия. Да, да, господа буржуазные лакеи. Кому нужна война? Капиталистам! Что дает она трудовому люду? Гибель людей — отцов семейств, кормильцев. И ради кого, ради чего? Народ еще больше обнищал. Он не получил ни мира, ни хлеба, ни земли. Россия идет к катастрофе…
Теперь сотни голосов в одном порыве кричали:
— Долой войну!..
— Но выкрикивать лозунг «Долой войну!», — продолжал оратор, — этого еще мало. Надо действовать. Партия большевиков говорит, что есть один только путь — взять власть, передать власть в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Только такая революция даст народу мир, крестьянам землю и хлеб голодающим. К этому зовет нас Ленин…
— Ленин! Да здравствует Ленин! — кричали участники собрания.
8
Утром 25 октября, когда в Москву поступили сообщения о восстании в Питере, собралось экстренное совместное заседание Московского комитета, областного бюро и окружного комитета РСДРП (большевиков). Было решено создать боевой Партийный центр по руководству восстанием. В «пятерку», как называли московские большевики этот центр, наряду с М. В. Владимирским, О. А. Пятницким, И. Н. Стуковым, В. И. Соловьевым вошел и Вадим Николаевич Подбельский. Уже на следующее утро выяснилось, что «пятерку» следует расширить, включив в нее еще несколько боевых товарищей. Однако по-прежнему Партийный центр по руководству восстанием продолжал именоваться «пятеркой».
В шесть часов вечера на совместном заседании Московского Совета рабочих депутатов и Совета солдатских депутатов был образован Военно-революционный комитет. Он состоял из большевиков Г. А. Усиевича, А. Я. Аросева, С. Г. Будзинского, В. П. Ногина.
Владимир Ильич Ленин дал партии стратегический и тактический план вооруженного восстания. Он требовал от партии создать вооруженные отряды рабочих для наступления и окружения важнейших пунктов, которые прежде всего попытается удержать враг, — юнкерских школ, телеграфа, телефона.
«Погибнуть всем, — писал Ленин, — но не пропустить неприятеля».
В ночь с 25 на 26 октября восстание началось и в Москве.
Член боевого Партийного центра Подбельский вместе с Владимирским, Скворцовым-Степановым,
Ольминским, Ярославским, Усиевичем, Землячкой, Лихачевым, Соловьевым и другими руководил районными штабами, рискуя жизнью, выезжал на самые опасные участки боев.
Вот он на стареньком лимузине трясется по извилистым улицам города, пробирать на почтамт — на Мясницкую. Из окон и с балконов домов юнкера обстреливают проезжающие машины. Вот и большое серое здание почтамта.
— Почтамт взят! — сообщают откуда-то появившиеся красногвардейцы. Но тут же предупреждают: — Идите все-таки осторожно: отовсюду стреляют.
И как бы в подтверждение этих слов, из здания напротив почтамта раздались одиночные выстрелы.
— Держать почтамт крепко, братцы! — напутствует Подбельский командира красногвардейского отряда.
С почтамта надо ехать в Ревком Городского района, который обосновался в трактире Романова, что на углу Сухаревской площади и 1-й Мещанской улицы, а там снова в МК.
Руководство восстанием требовало чрезвычайного напряжения. Голова кружилась от усталости и голода. Вадим Николаевич заезжал в Московский комитет, наскоро рассказывал о событиях, быстро съедал приготовленный чьей-то заботливой рукой бутерброд и тут же засыпал неспокойным сном, чтобы через два-три часа снова быть на ногах.
9
Поздним вечером 31 октября в одной из маленьких комнат верхнего этажа — на антресолях — Московского Совета, где размещался Военно-революционный комитет Москвы, собрались члены комитета и партийной «пятерки».
Прошедший день был исключительно бурным… Около Никитских ворот юнкера предприняли попытку оттеснить сторожевые посты Военно-революционного комитета… На Пресне в нескольких больших домах еще крепко сидели белогвардейцы, и их оттуда пришлось «выкуривать», — целый день палили пушки.
В прокуренной комнате Военно-революционного комитета шел оживленный разговор, каждый старался поделиться своими впечатлениями после трудного и горячего дня.
— Мы сели в автомобиль втроем — я, Подбельский и Бричкина, — рассказывал Василий Иванович Соловьев. — Кто-то посоветовал ехать через Краснохолмский мост. Подъехали к Таганке, а там наши патрули предупреждают: на площади работает чужой пулемет, ехать надо переулками. Где-то в стороне затрещал пулемет. На полной скорости проскочили площадь. Не успели проехать площадь, как нас окликнула застава: «Ваши документы?»
Вадим Николаевич сует десяток документов за всех.
И тут случилось неожиданное — испортился тормоз, и автомобиль помчался вниз. Наши же солдаты открыли по нас стрельбу. Над нами свистят пули. Жуткая минута… С трудом шофер остановил непослушную машину.
— Что вы, дьяволы, едете, как с цепи сорвались? Или вам жизнь надоела? — кричит патруль.
С трудом добрались до Красных ворот. Оттуда пешком дошли до Сухаревки. А там зашли в Городской районный Совет…
Не успел еще закончить свой рассказ Соловьев, как уже начал Борис Михайлович Волин[13]:
— Утром мне довелось видеть жуткую картину на углу Милютинского и Мясницкой. Пользуясь наступившим затишьем, улицу переходил красногвардеец из отряда тушинских рабочих. И вдруг в этой тишине раздался одиночный выстрел, и красногвардеец упал. К нему быстро, откуда-то из-под ворот ближайшего дома, подбежала работница-санитарка. Но не успела она и нагнуться, как раздался еще один залп, и она упала, истекая кровью. Это увидели засевшие поблизости красногвардейцы и ответили на коварство юнкеров дружными залпами. Завязался ожесточенный бой. Кто-то сообщил, что юнкера стреляют из бомбомета. Мы отдали распоряжение устроить засаду и уничтожить эту огневую точку. Вскоре она навсегда умолкла. Мы видели, как из чердачного окна, откуда стрелял этот миномет, вывалился, растопырив руки и ноги, человек и грохнулся наземь так, что уже больше никогда не встал…
Увлекшись рассказами, они и не заметили, как неожиданно в комнату вошел солдат и четко, по-военному спросил:
— Товарищи, разрешите доложить? — Не дожидаясь ответа, солдат продолжал: — Мы стоим на почте и на телеграфе. Там чиновники портят все дело: задерживают наши телеграммы и работают только на Керенского. Мы арестовали главарей и приостановили работу телеграфа. К нам надо туда какого-нибудь комиссара, чтобы разобраться во всем.
— Какого-нибудь, не годится, — сказал Григорий Александрович Усиевич. — Надо хорошего, делового, энергичного, да к тому еще смелого.
Несколько человек, как будто уговорившись между собой, посмотрели на Вадима Николаевича Подбельского.
Мысли всех выразил Соловьев:
— Поехать придется вам, Вадим Николаевич.
Подбельский поднялся и вышел в соседнюю комнату. Через десять минут он уже вернулся с мандатом от Военно-революционного комитета, удостоверявшим, что он назначен комиссаром почты и телеграфа города Москвы.
«Пробираться на телеграф было еще довольно трудно, — вспоминал впоследствии Подбельский. — Темень кругом непроглядная. Всюду трещат выстрелы. Кто стреляет, в кого — сразу не разберешь. А пули, должно быть, находили своих адресатов.
Почти на каждом углу — патруль. Проверка документов, обыски.
Мы сели с товарищем-солдатом в санитарную карету и стали пробираться к телеграфу.
На телеграфе караул провел меня в одну из дальних комнат, где, как выяснилось потом, собрался Совет Московского почтово-телеграфного узла.
Я вошел в комнату Совета, отрекомендовался присутствующим и предложил им начать переговоры о дальнейшей работе телеграфа.
Председательствовал на собрании московский почт-директор Миллер.
— Прежде чем вступать в какие-либо переговоры, — сказал он, — мы должны видеть свободными наших арестованных товарищей.
На телеграфе караулом были подвергнуты аресту пять человек, несколько было арестовано, кроме того, на почтамте.
Я заявил, что освободить арестованных без всякого разбора дела не могу ни в коем случае.
Начал допрос арестованных:
— Наши товарищи-солдаты заявляют, что вы умышленно не пропускали телеграмм только что народившейся советской власти и оказывали всяческое содействие провокационным телеграммам свергнутого Временного правительства. Я требую, чтобы вы сказали совершенно определенно: верно ли это или нет?
Допрашивал арестованных я каждого в отдельности. И от всех от них получил один и тот же ответ:
— Да, действительно, до вчерашнего дня Московский телеграф задерживал депеши советской власти. В данном случае мы являлись лишь точными исполнителями Центрального комитета нашего союза, директивы которого для нас обязательны. Но теперь, когда правительства Керенского уже не существует, мы впредь, до созыва Учредительного собрания, будем придерживаться позиции нейтралитета.
В таком же духе я получил заявление и от всего почтово-телеграфного Совета в целом.
Времена тогда были странные: всех арестованных я тут же объявил свободными.
Затем с телеграфа я направился в помещение почтамта с целью освободить задержанных там почтовых чиновников, против которых не было выставлено никаких серьезных обвинений и которые были задержаны караулом больше «на всякий случай».
Я застал всех арестованных на почтамте спящими на диване. Разбудил их, сказал несколько напутственных слов и объявил свободными.
На другой день я снова встретился с Советом Московского почтово-телеграфного узла, с которым у меня начались длинные и нудные переговоры о признании советской власти и ее представителя — комиссара.
Ни я, ни противная сторона не решались обострять отношений. Я был один перед лицом весьма хорошо сплоченной массы саботажников и обманутой ими массы. Они стояли перед лицом явной победы революционных войск в Москве и уже начинали чувствовать себя затравленными…»
10
Молодой редактор усманской уездной газеты Николай Александрович Андреев на рассвете 2 ноября 1917 года приехал в Москву. На привокзальной площади и близлежащих улицах было тихо и безлюдно. Андреев, который не раз бывал в Москве, удивился этой необычной тишине. Чего-то недоставало. И, только пройдя пешком несколько кварталов, он понял: не ходят трамваи, не слышно их пронзительного звона.
Студеный ветерок пробивал легкое пальто, то и дело приходилось тереть застывшие уши. Пешком Андреев добрался до Скобелевской площади. Вот и Московский Военно-революционный комитет.
— Проходи, — сказал Андрееву строгий красногвардеец, внимательно прочитав мандат, извлеченный из-за голенища сапога.
— Вам кого, товарищ? — спросил Усиевич, столкнувшись в темноте коридора второго этажа с Андреевым.
— Мне бы кого-нибудь из Ревкома… Я из Усмани… -
— Тамбовский, значит, — Усиевич, обняв Андреева за плечи, втолкнул его в ближайшую дверь.
— Ну, вот теперь я тебя вижу, земляк, — сказал он, усадив усманского гостя.
— Земляк? — переспросил Андреев.
— Ну, конечно же, земляк,
И он представился:
— Григорий Усиевич…
Андреев рассказал, что телеграфная и телефонная связь с Москвой прервана, в Тамбове засели эсеры, и Усмань оказалась оторванной от событий этих дней, вот он и приехал за новостями.
Усиевич сообщил о победе восстания в Петрограде и Москве, об успехе советской власти в провинции.
— Что же касается саботажа телеграфистов, то я советую поговорить с товарищем Подбельским. Тоже, кстати, земляком.
В коридоре послышались быстрые шаги.
— Не он ли идет? Так быстро ходит только Подбельский.
И действительно — вошел Вадим Николаевич.
— Ты легок на помине, Вадим, — Усиевич поднялся с краешка стола, на котором сидел. — Вот и хорошо, что ты пришел. Представляю тебе, товарищ Андреев из Усмани. А мне пора…
Вадим Николаевич крепко пожал руку усманца и внимательно всмотрелся в его лицо.
— Редактор уездной газеты Андреев Николай Александрович.
— Тамбовцы здесь бывают, — сказал Вадим Николаевич. — Вот весной в «Социал-демократ» заходил ко мне Иван Андреевич Гаврилов с порохового завода. Рассказывал, что они там крепкую партийную ячейку создали.
И Вадим Николаевич вспомнил о встрече с Гавриловым весной 1917 года.
— Сейчас он, кажется, — вставил Андреев, — с нашим Исполатовым в Петрограде.
Вадим Николаевич засыпал гостя вопросами:
— Когда видел Николая Николаевича Исполатова? В Усмани ли Моисеев? Как работает Усманский Совет?
Ответы он слушал внимательно, а когда их поток прекратился, улыбнулся и, как бы оправдываясь перед собеседником, объяснил:
— Это я вспомнил, как здорово мы тогда смеялись, когда Гаврилов рассказывал мне, как они громили там меньшевиков и эсеров. «Долой Кишкиных и Бурышкиных!»[14] Да?
— Так, Вадим Николаевич, — улыбаясь, ответил усманский редактор.
Подбельский советовал усманцам быстрее передать власть Совету. Что же касается саботажа на телеграфе, то надо срочно самим готовить своих телеграфистов.
— Где остановились? — спросил у Андреева в заключение Подбельский. И еще раз, как и при встрече, внимательно оглядев гостя, добавил: — У нас морозы, а вы так легко одеты…
— Ничего, товарищ Подбельский. Закалка не вредит.
— Остановились где? — еще раз переспросил Вадим Николаевич.
— Нигде! С вокзала пришел сюда…
— Вот что — мне сейчас нужно в Московский комитет. Приходи сюда вечером перед отъездом, часов около девяти. Договорились?
Он быстро, так что Андреев не успел и опомниться, вышел из комнаты.
Вечером, когда Николай Александрович Андреев снова пришел в Ревком, там было полно народу. Входили какие-то люди, стучали машинки, звонил без конца телефон, было накурено и душно. Андреева ждали.
— Ну вот, потеплее оделся! — таким возгласом встретил его появление Подбельский.
— Зашел днем к дядюшке на Маросейку, — объяснил Андреев, — и взял у него пальто.
— А вот шапку не взяли, — вставил Усиевич.
Вадим Николаевич улыбнулся.
— Об этом я позаботился, Григорий Александрович. — И он передал Николаю Александровичу новую котиковую шапку.
Еще раз получив инструкции, как организовать работу Совета в Усмани, Андреев покинул Московский Военно-революционный комитет.
А спустя два дня вернулся в Усмань из Петрограда председатель Совета Николай Николаевич Исполатов. Он был на II Всероссийском съезде Советов, присутствовал при рождении советской власти, слушал Владимира Ильича Ленина и голосовал за первые советские декреты о земле и мире, за первое Советское правительство, образованное под председательством Ленина.
Вечером того же дня власть в Усмани окончательно перешла к Советам.
По примеру Петрограда и Москвы Советы победно шествовали по всей России.