В учебном центре

В учебном центре

большим душевным подъемом, с полной отдачей сил советские добровольцы-инструкторы начали обучать бойцов для фронта. Мы мирились с большими трудностями: не хватало переводчиков, сказывался различный уровень развития многонационального состава солдат. В таких условиях единственным выходом из положения являлась методика инструктора Александра Родимцева (Павлито).

Павлито обучал бойцов, используя не более десятка общеупотребительных испанских слов, мимику, жесты и показ. Пример его стали подхватывать. Как ни удивительно, но обучаемые и инструкторы при таком способе общения прекрасно понимали друг друга. Сложнее было с обучением испанских зенитчиков: язык жестов не мог быть в полной мере применим ввиду специфики коллективного вида оружия, различного по своему устройству и боевому назначению. Учитывая это, Цюрупа на зенитную батарею повез меня с переводчицей (назовем ее Женей).

Нас приветливо встретил командир батареи сержант Аугустино Эрнандес (офицеры-зенитчики, хорошо знавшие свое дело, перешли на сторону фашистов, и Эрнандес был избран батарейцами своим командиром). Цюрупа сообщил о цели нашего прибытия: оказать ему помощь в подготовке батареи к выполнению боевой задачи.

— Магнифико! (прекрасно!) — радостно произнес Эрнандес. — К выполнению боевой задачи батарея совсем не готова. Почему? Мешают анархисты, отвечающие на мои команды и распоряжения «Пошел ты к черту!». Ведь я всего-навсего младший командир. У меня не хватает опыта, знаний и умения командовать батареей. Так что помощь мне очень необходима.

— Помогать вам будет теньенте (лейтенант) Мигель, знакомьтесь! — сказал Цюрупа, и мы дружески пожали друг другу руки.

Ответы командира батареи о состоянии подразделения были неутешительными: батарея личным составом недоукомплектована, часть анархистов ушла домой и не вернулась, из шести орудий среднего калибра исправны только два, остальные нуждаются в ремонте, а специалистов нет.

— Каков состав бойцов батареи по партийной принадлежности, к какой партии принадлежите вы? — поинтересовались мы.

— Половина личного состава — анархисты, 20 человек принадлежат к республиканской партии, 15 коммунистов. Я — беспартийный, но тяготею к коммунистам.

Картина состояния зенитной батареи довольно неприглядная, подумалось мне. Полное отсутствие какой-либо воинской дисциплины, никакой боевой готовности. Батарее срочно требуется доукомплектование личным составом, среди которого должна быть создана партийная прослойка из коммунистов. Необходима техническая помощь, нужно укрепление дисциплины, требуется организация усиленной боевой учебы по специальности.

Прикинув в уме план работы, доложил его Цюрупе. Дмитрий Александрович вечером того же дня слушал меня. В его больших серых глазах внимание, сосредоточенность, он уточняет некоторые данные о зенитной батарее, делает пометки в своем блокноте и говорит:

— Мигель, завтра утром едем с тобой в штаб формирования интербригад, буду просить пополнение для зенитной батареи из числа коммунистов, а также специалистов по ремонту боевой техники.

— Дмитрий Александрович, а как же будет решен вопрос о переводчице?

— Переводчицу тебе выделю на небольшой срок, быстрее сам овладевай испанским языком. Через две недели переводчицы нам будут нужны на Мадридском фронте для работы с военными советниками.

Цюрупа встретился с начальником штаба формирования интернациональных бригад итальянцем Барнетто, бывшим политэмигрантом, долгое время проживавшим в Москве. Барнетто с пониманием отнесся к просьбе Цюрупы и в тот же день направил к зенитчикам 25 коммунистов, знавших испанский язык, а также специалистов по ремонту артиллерийской боевой техники.

Возвратившись в свою резиденцию, Дмитрий Александрович вызвал меня и, удовлетворенно улыбаясь, сказал:

— Получай, Мигель, в штабе формирования интербригад пополнение и приступай к работе. Как можно быстрее восстанавливай боеспособность испанской зенитной батареи. Позаботься в первую очередь о прикрытии в скором времени прибывающих на аэродром в Сан-Клементе бомбардировщиков. Только не заводи с Женей всяких там штучек, это может помешать делу...

— Дмитрий Александрович, не будет никаких «штучек», не время для этого. Да и человек я женатый, дома — семья.

В тот же день новое пополнение влилось в состав испанской зенитной батареи. Посоветовавшись с командиром, мы решили провести общее собрание личного состава, чтобы обсудить с бойцами положение дел на батарее. После ужина на собрании выступил Эрнандес. Он сказал:

— Надо послушать камарада русо, теньенте Мигеля. Он будет нас учить, а мы должны делом ответить на его помощь.

— Друзья,— обратился я к собранию,— хотелось, чтобы вы видели во мне вашего искреннего друга и товарища. Будем вместе учиться сбивать фашистские самолеты. Нам предстоит ежедневно упорно и настойчиво учиться действовать у орудий и приборов, привести в порядок боевую технику, хорошо ее беречь. Но прежде всего надо укрепить дисциплину, беспрекословно, быстро и точно выполнять команды, приказания и распоряжения своих командиров. Я готов в любое время дня и ночи работать вместе с вами и надеюсь, что вы примете меня в свой боевой коллектив. Вива република эспаньола!

Прикомандированная к испанской зенитной батарее переводчица Женя доводит до собрания смысл моего краткого выступления. Бойцы восторженно кричат: «Вива Русиа Совьетика! Вива република эспаньола!» Аугустино Эрнандес предлагает бойцам высказаться. Все они хотят говорить. Выступления разноречивы: анархисты согласились, что хорошо бы научиться стрелять по самолетам фашистов, но при чем тут дисциплина? Дисциплина — это зло, мы за «либертарную» — свободную анархию, за свободные действия свободного народа, а дисциплина нужна коммунистам и еще кому угодно, только не нам. Мы против всякой дисциплины!

Вновь прибывшие в батарею коммунисты горячо спорили с анархистами, приводили убедительные примеры, когда из-за недисциплинированности на их глазах погибали люди, проигрывали бой. Анархисты отстаивали свою точку зрения, ссылаясь на своего идейного вождя Буонавентуро Дурутти, который не признавал никакой дисциплины, хотя храбро сражался против фашистов.

Прошу еще раз слова. Обращаясь к бойцам, рассказываю, какое значение имела дисциплина для победы Красной Армии в годы гражданской войны. Привожу им в пример народного героя Василия Чапаева, который любил своих бойцов, как отец, но требовал от них железной дисциплины, без которой невозможна победа над смертельным врагом.

Переводчица, излагая суть выступления, зажглась внутренним огнем. Оказалось, что Женя была не только хорошей переводчицей, но и отличным пропагандистом...

Выступления закончены, предлагается принять решение: немедленно приступить к регулярным занятиям по огневой подготовке, начать незамедлительно ремонт боевой техники, считать преступлением невыполнение приказаний и распоряжений командиров. Голосуем. За предлагаемое решение — большинство бойцов батареи, против — анархисты. Не по душе им дисциплина! Надо все же надеяться, что они подчинятся решению большинства.

Однако первая попытка реализовать решение успехом не увенчалась. Анархисты упрямо продолжали свое неповиновение, демонстративно не явились на огневую позицию по сигналу «Воздушная тревога». Обстановка в батарее продолжала оставаться нетерпимой по вине анархистов. Что делать? Идти ли по пути дальнейших уговоров и агитации или принимать более решительные меры, но какие? Страна и ее обычаи мало пока знакомы, не наломать бы дров... Хотелось посоветоваться с Цюрупой, но он уехал с Николаем Николаевичем Вороновым в Мадрид. Обстановка там все более усложнялась.

Тогда, в дни пребывания в Альбасете, моим друзьям-соотечественникам еще не были известны многие детали боев за Мадрид. Ожидать возвращения Цюрупы в скором времени не приходилось. Надо принимать решение самостоятельно, на свой риск, руководствуясь классовым чутьем. С согласия командира батареи я предложил посоветоваться с коммунистами, как изменить положение дел с дисциплиной. Теперь, с получением нового пополнения, их было сорок человек — больше половины личного состава. На них и предстояло опереться. Но как сломать сопротивление анархистов, как укрепить батарейный коллектив, пораженный ржавчиной неповиновения? Так был поставлен вопрос перед коммунистами.

— Давайте расстреляем хотя бы одного, самого злостного анархиста за нарушение решения батарейного собрания,— предложил один из вновь прибывших коммунистов.— Если надо, я выполню это поручение и рука у меня не дрогнет. Сейчас идет война с фашистами не на жизнь, а на смерть, и кто противится народу, его интересам, тот должен быть беспощадно уничтожен,— добавил он.

— Как думают остальные компаньерос? — задаю вопрос коммунистам.

— Мы думаем так, как сказал камарада Хосе. Сколько можно нянчиться с анархистами?

— Компаньерос, мое предложение такое,— обратился я к партийцам.— Объявить всему личному составу, особенно анархистам, что впредь за неповиновение и невыполнение команд, приказаний и распоряжений виновные будут отчисляться из батареи и предаваться военно-полевому суду.

Одобрительный гул голосов, аплодисменты говорили о согласии батарейного актива.

— Если и на этот раз анархисты не явятся на построение,— предложил я,— то надо выделить надежных людей, которые силой заставят их выполнить команду.

Минут через пятнадцать батарея в полном составе, включая анархистов, стояла в строю. Командир назвал фамилии нескольких наиболее активных демагогов-анархистов, которым приказал выйти из строя, объявил им, что они списываются из состава бойцов батареи и могут пойти к черту и вообще на все четыре стороны, будучи злостными нарушителями дисциплины, а остальных анархистов предупредил, что по принятому на батарейном собрании постановлению впредь они будут предаваться военно-полевому суду за нарушение дисциплины и неповиновение командирам. Громкими возгласами «Оле!» (браво), «Вива диссиплина революционариа!» батарейцы дружно поддержали своего командира. С этого дня в жизни подразделения наступил решительный перелом: были отремонтированы неисправные орудия, начались систематические тренировки по огневой службе, занятия по изучению боевой техники, строевой подготовке. Моей деятельной помощницей оказалась переводчица Женя. Она выполняла со всем старанием не только свои прямые обязанности, но и учила меня испанскому языку в короткие перерывы между моими занятиями с бойцами. Изменилось и поведение анархистов: теперь по сигналу «Воздушная тревога» они быстрее всех бежали на огневую позицию и беспрекословно выполняли все приказания.

Все это, однако, не проходило гладко и безболезненно. Приходилось преодолевать укоренившиеся среди людей привычки, внутреннее сопротивление анархиствующих элементов, требовались терпение, большая выдержка при обучении хотя и добросовестных, но малограмотных бойцов. Надо было готовить и командира батареи, который имел слабую военную и специальную подготовку. Весьма осторожно, не задевая их чувства собственного достоинства, я старался отучить людей от легкомысленных взглядов на боевую готовность. Стоило, например, известных усилий убедить командира батареи в необходимости круглосуточного дежурства боевых расчетов на огневой позиции.

У меня с Аугустино Эрнандесом с первого дня установились хорошие, товарищеские отношения, и я повел с ним деликатный разговор о боевой готовности. На мое предложение об организации круглосуточного боевого дежурства командир батареи ответил, что людям нельзя круглые сутки не спать, что здесь, в Альбасете, не фронт, а тыл, пока фашистские самолеты сюда долетят, батарея успеет подготовиться к их встрече огнем и обойдется без круглосуточнoro дежурства.

— Ну, хорошо, компаньеро Аугустипо, может быть, ты и прав,— повел я с командиром батареи дипломатический разговор.— Но давай возьмем карандаш, листок бумаги, сделаем небольшой расчет и определим, каким временем будет располагать твоя батарея, если фашистские самолеты полетят сюда с ближайших к нам аэродромов, скажем, из Кордовы.

— Согласен, давай считать, — ответил Аугустино и, посмотрев на карту, добавил: — До Кордовы будет 200 километров.

— Это по кривой, а по прямой линии всего 160,— ответил я ему. — Если самолеты фашистов летают со скоростью 360 километров в час, то, чтобы им подойти к зоне огня твоей батареи (восемь километров от огневой позиции), потребуется 25 минут, верно?

Аугустино сосредоточенно, послюнив огрызок карандаша, отнимает от 160 цифру 8, остаток делит на число километров, преодолеваемых самолетом противника в одну минуту, и, получив результат, отвечает мне: «Да, конечно!»

— А теперь, Аугустино, посмотри, что получается: твои наблюдательные пункты, выдвинутые вперед на 8 — 10 километров, услышат шум моторов самолетов противника примерно за 25 километров. Следовательно, о подходе самолетов к зоне огня они могут оповестить твою батарею не ранее чем за три минуты, верно? — Эрнандес подсчитывает в уме, нахмурив брови, а затем говорит: «Верно!» — Это мы с тобой выяснили, Аугустино. Теперь давай определим, успеют ли твои бойцы и ты сам подняться по тревоге, прибежать на позицию, снять чехлы с орудий и приборов, вынуть снаряды из ящиков и выполнить все операции по подготовке первого залпа по самолетам врага?

— Нет, конечно, не успеют. Но что делать, Мигель? Нельзя же людям не спать и круглые сутки дежурить на позиции!

— Аугустино, люди твои будут спать, отдыхать, принимать пищу и все прочее до сигнала воздушной тревоги, а у орудий пусть дежурят по очереди два-три бойца в каждом боевом расчете. С объявлением воздушной тревоги дежурные номера боевых расчетов снимают чехлы орудий и приборов, подготавливают снаряды, За это время основной состав батареи прибывает по тревоге на позицию и по твоей команде открывает огонь. Может, ты, Аугустино, видишь лучший вариант?

— Не вижу, Мигель, ты меня убедил, пусть будет так, как ты предлагаешь, я согласен.

Батарейцы считали меня уже своим человеком в коллективе. Жил я а одном из боевых расчетов, ел их пищу — маисовый хлеб, вареные бобы, тушеное мясо, постоянно общался и как бы слился с простыми людьми Испании, познавал их душу, нравы и обычаи, убеждался в их жгучей ненависти к фашистам.

— У меня фашисты зверски замучили брата в Толедо,— говорил один из бойцов.

— Мою семью фашисты убили в Карабанчеле,— делился другой.

После каждого налета фашистской авиации оставшиеся в живых люди, извлекая из-под развалин разрушенных жилых домов трупы своих родных, с болью и душевными муками посылали проклятья фашистам. Вдовы, потерявшие погибших на фронте мужей, облачались в глубокий траур...

К большому огорчению пришлось мне расстаться с переводчицей Женей (бойцы звали ее сеньорита Эухения). Она была прекрасной помощницей. По возвращении из Мадрида Цюрупа отозвал ее для выполнения очередного задания, связанного с отправкой на Мадридский фронт интербригады генерала Лукача.

— Жаль мне расставаться, — сказала переводчица.— И с батареей и с тобой, Мигель, привыкла я к работе здесь, ну, и к тебе тоже...

— За твою работу, дорогая Женя, за все, чем ты помогала, сердечно благодарю, встретимся с тобой, вероятно, где-нибудь на фронте, а теперь разреши обниму по-братски.

Отъезд Жени ускорил преодоление мной «языкового барьера». Приходилось рассчитывать на свои собственные силы. Вначале путался в словах, выражениях, ошибался в произношении, что очень смущало. Но бойцы-испанцы и вида не подавали, что замечают погрешности в разговорной речи. Они деликатно поправляли меня, подсказывали, как лучше выразить ту или иную мысль. Аугустино, видя мои старания, подбадривал:

— Мигель, ту эрэс каси эспаньол (ты уж почти испанец).

Завышенная оценка успехов в овладении испанским языком тем не менее была приятна.

Дела на зенитной батарее налаживались. Мы провели учебно-боевую стрельбу, выявили недостатки в огневой подготовке зенитчиков и постепенно устраняли их. Зенитчики впервые почувствовали, что такое боевой выстрел, залп. Вспомнился подмосковный зенитный лагерь, родимая 12-я батарея... Эх, сюда бы ее!

Во второй половине декабря испанская зенитная батарея получила свое первое боевое крещение. Ее наблюдательные пункты сообщили о приближении с северо-запада четырех фашистских самолетов «Капрони-101». Они шли на высоте 2000 метров. Цель вошла в зону огня, батарея изготовилась. Определены высота и скорость, наводчики прибора управления огнем держат головной самолет врага в перекрестьях оптических визиров, подается последняя команда:

— Точнее наводку! Дружнее залп! Батарея, огонь! Одновременный залп шестиорудийной батареи сотрясает окрестность, разрывы зенитных снарядов появляются в районе цели. Самолеты противника быстро набирают высоту, меняют курс полета, увеличивают скорость и спешат освободиться от смертельного груза, боясь подорваться на своих бомбах, которые падают далеко от города и аэродрома, взрываясь на маисовом поле. Разгрузившись, фашистские бомбардировщики выходят из зоны зенитного огня и берут курс на свои аэродромы.

Зенитчики обрадованы первыми результатами боевой стрельбы по реальной воздушной цели. Они почувствовали уверенность в силе своего оружия. Одолевающие их чувства бойцы выражают тем, что подбрасывают командира батареи и меня в воздух.

В Альбасете буквально с порога меня приветливо встретили друзья. Цюрупа доволен:

— Сегодня наши зенитчики впервые не дали фашистам возможности сбросить бомбы на город, отогнали от аэродрома...

— Так держать, Ботя! — басит Николай Герасимов, тиская меня в своих медвежьих объятиях. — Бей по пехоте, что на самолете, крой фашистских летчиков смертельным зенитным огнем!

В течение недели над Альбасете дважды появлялись фашистские разведчики. Второй налет обошелся им дорого: при входе в зону зенитного огня двух самолетов один из них был сбит батареей Эрнандеса на высоте свыше 3000 метров. Падая стремительно вниз, самолет оставил за собой огненно-дымный след. Это уже была настоящая победа альбасетской зенитной батареи — на ее боевом счету появился первый сбитый самолет фашистов.

Готовя интернациональные бригады, наши советские инструкторы — пехотинцы, танкисты, артиллеристы и летчики вкладывали в свою работу всю душу. В них антифашисты, прибывшие из других стран, видели образец самоотверженности и боевого мастерства. В Альбасете закончилась подготовка 12-й интербригады под командованием генерала Лукача (Мате Залки). Днем и ночью в ее батальонах имени Тельмана, Гарибальди и франко-бельгийском шла напряженная работа группы советских инструкторов-добровольцев, возглавляемой Павлом Ивановичем Батовым. Александр Родимцев был старшим в группе советников в составе: Иван Татаринов, Михаил Алексеев и Николай Герасимов. Нельзя было не восхищаться умением и мастерством этих людей, их величайшим трудолюбием. Равняясь на Родимцева, группа инструкторов-пехотинцев при подготовке бойцов интербригады широко применяла метод показа.

— Камарадас, мира! (товарищи, смотрите!) — инструктор показывает, как надо ползти на поле боя, прикрываясь от ружейного и пулеметного огня врага местными предметами (ров, каменная стена, воронка от снаряда), на открытом месте делает стремительную перебежку, падает, ползет к очередному укрытию, изготавливается к стрельбе, стреляет, сближаясь вплотную с врагом, ведет штыковой бой, и так на глубину всего учебного поля.

Способ обучения по методу Родимцева, о котором уже упоминалось ранее, приносил высокие результаты: обучаемые видели как сами приемы ведения боя, так и обильный пот своих инструкторов. Беря с них наглядный пример, интербригадовцы быстро усваивали школу огневого и тактического мастерства, становились полноценными бойцами.

Вся работа наших инструкторов-пехотинцев велась на пределе человеческих возможностей. До крайности усталые, потные, перепачканные грязью, обсыпанные песком и пылью, они еле тащили ноги, возвращаясь поздно вечером с учебного поля для короткого отдыха ночью. А на рассвете следующего дня их ждала такая же работа, такая же степень физической нагрузки.

В делах инструкторов всегда чувствовалась рука опытного руководителя — Павла Ивановича Батова. До поездки в Испанию он командовал стрелковым полком и хорошо знал качества служивших под его командованием командиров стрелковых рот Михаила Алексеева, Николая Герасимова и Ивана Татаринова. В свою очередь они так же хорошо знали своего командира — лучшего во всей дивизии методиста по организации боевой подготовки стрелковых подразделений.

В Альмансе под руководством видного артиллериста Николая Николаевича Воронова форсировалась подготовка к отправке на фронт заканчивавших обучение частей республиканской артиллерии. Советские инструкторы Николай Гурьев и Яков Извеков не уступали инструкторам-пехотинцам в работе по обучению многонационального состава артиллеристов, ранее не соприкасавшихся с новой военной специальностью. После окончания боевой учебы в Альмансе предполагалась переброска Якова Извекова в район Хаэна, где республиканцы вели ожесточенные бои с фашистами, а Николай Гурьев должен был уехать на Центральный (Мадридский) фронт, где остро ощущалась нехватка артиллерии республиканцев.

Нам было известно, что под руководством опытного советского авиационного начальника Якова Владимировича Смушкевича, известного в Испании под именем генерала Дугласа, успешно шло формирование и обучение интернациональных авиационных частей Испанской республики. Ядро их составляли наши летчики, подававшие примеры бесстрашия, мужества и летного мастерства.

Мы также знали, что в Арчене заканчивается формирование и обучение нашими добровольцами подразделений интернациональной танковой бригады.

Со многими добровольцами-инструкторами у меня возникнет впоследствии тесная фронтовая дружба. Но я не представлял себе, что встречусь на фронте — под Мадридом, Гвадалахарой и Брунете с советскими военачальниками высшего звена: К. А. Мерецковым, Р. Я. Малиновским, В. Я. Колпакчи, Г. М. Штерном и Я. В. Смушкевичем, познакомлюсь в Мадриде и затем подружусь с уже тогда известным молодым кинооператором Романом Карменом. О встречах с этими людьми я расскажу позже. Они — как негаснущий свет в моей памяти.

В силу моего скромного воинского звания и молодости весь масштаб работы военных инструкторов и советников, прибывших из Советского Союза, мне тогда был неизвестен. Я представлял себе дело так, что главная военная помощь Испанской республике должна выразиться в нашем непосредственном участии в боях и сражениях с фашистами. В декабре, после двухмесячного пребывания в Альбасете, я начал усиленно добиваться отправки на фронт, полагая, что только в этом случае могу оправдать свое пребывание в Испании.

— Слушай, Мигель,— ответил мне Цюрупа,— не горячись. Скоро у тебя будет очень много работы в Альбасете, будут у тебя дела и на фронте. Большая земля направила Испанской республике нашу отечественную зенитную технику новейших образцов. В январе (если ее не потопят в море фашисты) она должна прибыть в Альбасете. Здесь ты будешь формировать и обучать не одну, а несколько зенитных батарей, предназначающихся для противовоздушной обороны Мадрида. Вот с ними ты и поедешь на фронт, а пока продолжай работу в батарее Эрнандеса, готовь для мадридских зенитных батарей младших командиров.

Мне ничего не оставалось другого, как выполнять распоряжение Дмитрия Александровича Цюрупы.

* * *

Новый, 1937 год мы встречали в Альбасете. Поздно ночью из Седрильяса приехал со своей переводчицей Николай Николаевич Воронов, прихватив Николая Гурьева и Якова Извекова. Среди собравшихся за праздничным товарищеским столом не было Павла Ивановича Батова, уехавшего с 12-й интербригадой генерала Лукача на Центральный фронт. Мы провозгласили тосты за нашу Советскую Родину, за родных и близких, оставшихся у семейных очагов, за победу над фашистами не только в Испании, но и во всем мире. Было празднично, вспоминались эпизоды прошлой жизни и военной службы. Душой нашего общества был Николай Николаевич Воронов, а тамадой мы избрали веселого, остроумного Колю Гурьева. Как всегда, в товарищеской среде нас смешил анекдотами и шутками Николай Герасимов, а мы слегка разыгрывали его:

— Николас, какое слово ты произносишь, когда здороваешься по-испански?

— Как какое? Известно — грасиас! — говорит Николас, встречая общий хохот товарищей.

Это слово означает по-испански «спасибо».

Сидящий рядом Николай Николаевич Воронов интересуется, какую военную школу и когда я окончил. Когда он узнал, что я учился на артиллерийском отделении школы имени ВЦИК, а затем на курсах зенитной артиллерии, то пошутил:

— Эхма! Потеряли мы артиллериста-наземника! В ответ я сказал:

— Товарищ комбриг, кто знает, может быть, мне на фронте еще пригодится полученная в школе имени ВЦИК специальность артиллериста-наземника.

— Возможно, возможно,— сказал Воронов,— на фронте все может случиться.

Очень в пору сказал эти слова главный советник артиллерии Испанской республики. Впоследствии. у стен Мадрида, на Центральном фронте, мне пришлось вспомнить навыки, полученные при стрельбе по наземным целям.

В наш товарищеский разговор за столом включились все участники новогоднего вечера, Слово берет Александр Родимцев, он предлагает тост за дальнейшие успехи старейшей кузницы военных кадров — школы имени ВЦИК.

— Ребятушки,— произносит Саша Родимцев,— смотрите, сколько здесь в Испании питомцев нашей школы: Алексеев, Ботин, Герасимов, Гурьев, Извеков, Татаринов, Родимцев, Цюрупа, кто еще? Муй бьен (очень хорошо), дорогие камарады, давайте выпьем за питомцев нашей военной школы, давайте вспомним о ней, матушке, с благодарностью за нашу науку!

Предложение Саши Родимцева дружно поддерживается нами. Мы вспоминаем с теплотой родную кремлевскую школу, давшую нам путевки в жизнь, научившую военному делу, как советовал Владимир Ильич Ленин, состоящий в списках этой школы ее почетным курсантом.

За новогодним столом в Альбасете шел также оживленный разговор о положении на Мадридском фронте. Нас вводили в обстановку Николай Николаевич Воронов и Дмитрий Александрович Цюрупа, возвратившиеся недавно из Мадрида, Они рассказали, как героически сражаются, отстаивая столицу Испании, вместе с испанскими частями и подразделениями бойцы интернациональных бригад, закончившие подготовку в Альбасете.

Среди мужественных защитников города уже вела упорные бои с фашистами 1-я интербригада генерала Лукача, военным советником которой и личным другом ее командира был Павел Иванович Батов.

Всей душой мы были вместе с защитниками Мадрида, с нетерпением ожидая того дня, когда отправимся на Центральный фронт. Повезло, однако, не всем сразу. Первыми туда отправились Александр Родимцев, Иван Татаринов и Николай Гурьев. А мы с Михаилом Алексеевым и Николаем Герасимовым оставались пока в Альбасете, продолжая готовить подразделения республиканцев. Яков Извеков до отправки на фронт заканчивал обучение артиллеристов в Альмансе.

* * *

В январе 1937 года на железнодорожную ветку вблизи Альбасете прибыл долгожданный эшелон с новейшей по тому времени зенитной артиллерийской боевой техникой. Об этом мне сообщил Дмитрий Александрович Цюрупа:

— Мигель, отправляйся на станцию прибытия твоих зениток, приступай к их разгрузке, пусть тебе для этого выделит людей Аугустино Эрнандес, а я позабочусь о транспорте для перевозки прибывшего груза. Мне думается, что лучшее место для сосредоточения, размещения и охраны прибывшей техники — это Пласа-де-торос.

Рекомендации Дмитрия Александровича были во всех отношениях разумными: Пласа-де-торос — большая площадь, где до военных событий происходили традиционные бои тореадоров с быками, огражденная высокой стеной, могла служить хорошим укрытием от посторонних глаз и надежно защищала новую боевую технику от возможных диверсий.

Немало времени и труда было затрачено для того, чтобы разгрузить силами взвода бойцов, выделенных для этой цели зенитной батареей Эрнандеса, прибывшую боевую технику и боеприпасы, перевезти весь груз со станции к месту ее сосредоточения при помощи всего лишь трех старых грузовиков, выделенных штабом формирования интербригад. Лишь к концу вторых суток, до крайности усталый, но счастливый, я смог доложить Цюрупе об окончании всех дел, включая организацию охраны драгоценного груза.

Поздно ночью меня разбудил дежурный по военному представительству Николай Герасимов:

— Ботя, тебя вызывает Валенсия к телефону!

— У телефона Мигель Ботин…

— Камарада Мигель, я тебя приветствую,— слышится удивительно знакомый голос,— с тобой говорит Богдаш, Юрий Богдаш, ты меня понял?

— Понял, понял, каким ветром вас сюда занесло, камарада Богдаш?

— Завтра узнаешь, встретимся,— отвечает Юрий Гаврилович Богдашевский, мой бывший строгий и требовательный начальник.— Выезжаем к тебе в гости, будь на месте и жди, аста маньяна! (до завтра!) — заканчивает он разговор.

Много по телефону открытым текстом не скажешь, междугородные линии связи прослушиваются врагами.

Остаток ночи провожу уже без сна (какой тут сон!), радостно взволнованный событиями предыдущих суток и разговором с Валенсией. А утром в ворога особняка на улице Сан-Антонио в Альбасете въезжает несколько легковых автомашин и из них выходит группа людей в штатской одежде. Среди них выделяется высокая стройная фигура Юрия Гавриловича Богдашевского. Наши руки раскрываются для объятий, лица освещаются радостными улыбками. Первыми словами Юрия Гавриловича было сообщение о том, что моя семья жива и здорова, он виделся с ней всего лишь неделю тому назад.

Первые минуты радостной встречи с Юрием Гавриловичем как бы заслонили от меня остальных прибывших людей, но спустя две-три минуты, оглядывая их, к великому изумлению, я увидел бывшего комсорга своей московской батареи Василия Голышева и старшего орудийного мастера Николая Клименко. Поистине, чудесные и неожиданные бывают встречи! Могли ли мы, московские зенитчики, полгода назад надеяться, что встретимся и будем вместе выполнять свой воинский и интернациональный долг за пределами нашей Родины? Позже Клименко и Голышев расскажут, как они добились удовлетворения своих ходатайств о посылке добровольцами в Испанию, как им удалось приехать в эту страну через Францию вместе с небольшой группой зенитчиков во главе с Юрием Гавриловичем Богдашевским.

Степенным шагом подходит стоявший, несколько в стороне плотный мужчина среднего возраста. В его осанистой фигуре чувствуется солидность и начальственность. Юрий Гаврилович говорит мне вполголоса, что это старший советник по противовоздушной обороне при военном министерстве Испанской республики, а он, Богдашевский,— его помощник по зенитной артиллерии.

Представляюсь начальнику, как положено по нашему воинскому уставу. Он протягивает для рукопожатия свою широкую ладонь и произносит:

— Будем знакомиться без псевдонимов, товарищ Ботин; Полковник Тыкин Янис Августович. Кто я есть — тебе уже сказал Юрий Гаврилович. А вот эти товарищи — наши советские добровольцы-зенитчики, молодые выпускники военных училищ зенитной артиллерии лейтенанты Антоненко, Букликов, Елкин, Макаров и Семенов. Вот этот товарищ по специальности прожекторист, младшие командиры Клименко и Голышев — твои воспитанники. Доложи, пожалуйста, товарищу Цюрупе о нашем прибытии.

Дмитрий Александрович, несмотря на ранний час, был уже на ногах. Он радушно встретил прибывших людей, распорядился об их размещении (места в его резиденции было достаточно) и пригласил всех к завтраку, во время которого состоялось наше знакомство с новичками.

С живым интересом смотрел я на своих будущих соратников по оружию, внимательно вглядывался в их лица. Вот чернобровый, румяный и улыбчивый Михаил Антоненко, молодой худощавый Константин Букликов, белокурый, с живыми озорными глазами Евгений Елкин, хмурый по виду, с копной пустых черных волос Иван желтяков, стройный, с умными глазами и интеллигентным лицом Иван Семенов, полноватый, с веснушчатым лицом Илья Макаров и скромный Константин Валентионок.

Вновь прибывшие добровольцы были различны по своему внешнему виду и, надо полагать, по характеру, но у всех было общее: молодость, избыток сил, энергии и готовность к выполнению своего интернационального долга. Что же касается моих воспитанников Николая Клименко и Василия Голышева, то я знал их как отлично подготовленных батарейцев и мог рассчитывать на них как на активных помощников по своим специальностям. Клименко был квалифицированным специалистом по ремонту зенитных орудий, а Голышев лучшим в дивизионе капитана Богдашевского стереоскопистом.

После завтрака полковник Тыкин собрал всю группу прибывших и в присутствии Цюрупы объявил решение о дальнейшей работе зенитчиков. Здесь, в Альбасете, должны быть сформированы и обучены под общим руководством лейтенанта Ботина шесть батарей. Пять батарей под его командованием будут направлены в Мадрид в распоряжение советника по противовоздушной обороне Центрального фронта полковника Нагорного, а отдельная испанская батарея под командованием лейтенанта Антоненко отправится на Южный фронт в Малагу. Здесь же капитан Богдашевский дал ряд указаний по организации и методике обучения зенитчиков и другим неотложным делам.

«По плечу ли мне предстоящая задача?» — подумал я. Надо отдельно поговорить с Богдашевским и выяснить его мнение по этому вопросу. Ведь до Испании я командовал только одной батареей, а здесь на меня возлагается командование целой группой батарей с разноязычным личным составом.

— Милый мой, не боги горшки обжигают,— ответил мне на мои сомнения Юрий Гаврилович.— Пооботрешься на фронте, приобретешь опыт, и я уверен, зная тебя достаточно хорошо, что ты успешно справишься со своей задачей. Проявляй только побольше инициативы и самостоятельности. На бога, как говорят, надейся, а сам не плошай. Конечно же, мы с Тыкиным на первых порах тебе кое в чем поможем, но здесь, в Альбасете, мы долго находиться не можем и скоро уедем на другие фронты, в другие места. По прибытии в Мадрид войди в тесный контакт с Нагорным, мужик он дельный, в наших зенитных делах разбирается. Здесь о тебе самым лучшим образом отзывается Цюрупа, и это еще один довод в твою пользу.

Разговор с Богдашевским снял возникшие сомнения, и я со свойственной молодым людям энергией приступил к исполнению своих новых обязанностей. Помощь в формировании зенитных батарей была оказана моим начальством. Шехтер (псевдоним Я. А. Тыкина) при посредничестве Цюрупы получил в штабе формирований интербригад разноязычный личный состав (свыше 300 человек). Комплектование батарей происходило по принципу языковой подготовки людей, Были сформированы батареи: французская, во главе с Евгением Елкиным, немецкая, возглавляемая Иваном Желтяковым, чехословацкая под руководством Ивана Семенова и три батареи испанские, каждая из которых соответственно возглавлялась: отдельная (малагская) лейтенантом Антоненко и две остальные — Ильей Макаровым и Константином Букликовым. Валентионок, Голышев и Клименко пока составляли мой резерв и выполняли индивидуальные задания.

Опыт боевой подготовки альбасетекой зенитной батареи широко использовали во вновь сформированных подразделениях. Потребовалась помощь в обучении испанских бойцов Макарова и Букликова. С командиров-инструкторов строго потребовали: вначале опора на батарейных переводчиков, владеющих русским языком, затем форсированное изучение языка бойцов своей батареи. На первых порах необходимо освоить термины и команды на иностранном языке, а затем расширить словарный запас, чтобы непосредственно руководить боевой учебой. Вначале доморощенные переводчики плохо справлялись со своими обязанностями, не имея специальной зенитной подготовки. Получалось так: командир-инструктор делает свои замечания  о недостатках в действиях боевых расчетов, а переводчик доводит эти замечания до обучаемых словами «У вас, чертей, ничего не получается»... Заметив такую «методику», пришлось к каждому занятию специально готовить переводчиков, тем или иным способом контролировать их работу. 

Лучше всех это получалось у Евгения Галкина. В средней школе и военном училище он изучал французский язык и очень быстро совершенствовал его, ежедневно общаясь с бойцами-французами.

Иван Желтяков, осваивавший немецкий язык в военной школе, также относительно быстро совершенствовался в нем по ходу повседневной жизни своего подразделения. К тому же у него оказался неплохой переводчик  Шапиро — сын одесского негоцианта, эмигрировавшего во время революции в Австрию, затем в Германию. Подвергнувшись антисемитским преследованиям гитлеровцев, он перебрался во Францию, где разорился и умер.  Младший Шапиро с юных лет познал, что такое  фашизм, возненавидел его сущность и оказался в рядах антифашистов.

В чехословацкой батарее Иван Семенов очень скоро вошел в дружеский контакт с комиссаром этого подразделения Богуславом Лаштовичкой, понимавшим русский язык (после окончания второй мировой войны Лаштовичка был послом Чехословацкой Социалистической Республики в Советском Союзе), что помогло командиру батареи в освоении языка своего подразделения.

Илья Макаров с большим трудом принялся за изучение испанского, но еще хуже обстояли дела у Константина Букликова. Вначале он по своей молодости и неопытности растерялся в сложной для него обстановке. Чтобы дело не сорвалось, пришлось основательно заняться этим подразделением, поддержать моральный дух молодого командира, помочь ему в подготовке бойцов. В дальнейшем Букликов нашел себя, овладел испанским и стал работать самостоятельно.

Прошло две недели напряженной учебы в Альбасете. Это был до крайности незначительный срок для подготовки батарей интернационального состава, обслуживавшего сложную боевую технику. Весьма ограниченное время, отпущенное нам, отрицательно сказалось на качестве выучки зенитчиков.

Прибывший из Валенсии полковник Тыкин тем не менее настаивал на ускорении отправки на фронт слабо подготовленных, не проведших учебно-боевые контрольные стрельбы вновь сформированных зенитных батарей.

— Доучиваться будете на фронте,— сказал он, когда ему доложили о слабом уровне подготовки личного состава зенитных подразделений.

Цюрупа и Богдашевский, приехавшие вместе с Ты-киным, считали, как и я, что необходимо продлить срок подготовки зенитчиков еще хотя бы на неделю, чтобы устранить выявленные слабые места в их боевой выучке и провести учебно-боевые стрельбы по конусу-мишени.

— Не можем мы продлевать срок обучения зенитных батарей,— сказал полковник Тыкин,— военное министерство Испанской республики требует немедленно зенитную боевую технику и сформированные батареи отправить на фронт, где они очень необходимы.

Мы понимали, что без прикрытия войск от авиации противника на фронте очень тяжело.

— Товарищ полковник,— обратился я к старшему начальнику,— где и когда мы сможем получить средства транспортировки орудий, приборов, боеприпасов и личного состава, средства связи, стрелковое оружие, необходимое для самообороны при переезде и несении караульной службы?

— Дорогой товарищ Ботин, я прекрасно понимаю необходимость этого, но помочь ничем не в состоянии. Отечественные автомашины ЗИС-5, присланные из Советского Союза, где-то по прибытии их в Испанию застряли. Мы разыскиваем этот транспорт, но пока без-результатно. По всей вероятности, он перехвачен и используется анархистами. Единственно, чем могу помочь,— это выделить в твое распоряжение малолитражную легковую автомашину с водителем, переданную нам городским самоуправлением. Действуй по обстановке в Мадриде, обращайся за помощью в штаб обороны, пусть тебе на месте поможет полковник Нагорный,— посоветовал камарада Шехтер, умолчав о стрелковом оружии и средствах связи.

Вот здесь-то и пригодился мне совет Юрия Гавриловича об инициативе и самостоятельности, его наказ не теряться в борьбе с трудностями, а их было предостаточно даже в условиях глубокого тыла страны. В учебном центре не хватало необходимых нам наставлений, надо было изворачиваться, самим изобретать и изготавливать учебное имущество (например, снаряды-болванки для обучения заряжающих номеров у орудий, ключи установки дистанционных взрывателей, щетки-банники для чистки стволов орудий и др.), обходиться двумя-тремя винтовками для караула по охране артиллерийского парка. Фронт же, боевая обстановка предъявят нам еще более суровые требования, поэтому надо действовать решительно, думалось мне.