Рота переводчиков в Берлине

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Рота переводчиков в Берлине

Рота переводчиков расположилась в старой народной школе в берлинском районе Моабит. Поскольку квартира у меня была в Рансдорфе, мне удалось провести многие воскресные дни – некоторые из них вместе с семьей – на берегу чудной реки Шпрее, более-менее в стороне от городских районов, бывших главными целями воздушных налетов. Началась обычная подготовка, которая большей частью проводилась в пригороде Берлина Вульхайде: стрельба и ознакомление с вооружением, несколько часов военного перевода с русского. Предполагалось, что все участники курсов уже в основном знали русский язык. Сдавая нечто вроде приемных экзаменов, я должен был перевести на немецкий язык русский текст. Я сделал это без особых трудностей. Переводить с немецкого на русский было бы для меня намного труднее. Но этого от меня не потребовали.

Круг участников курсов переводчиков был чрезвычайно пестрым. Здесь были и немолодые уже русские эмигранты, «переселенцы» из Прибалтики, владевшие русским, как своим родным языком, несколько очень молодых немцев из Поволжья, попавших сюда явно из лагерей для военнопленных, и двое или трое коренных «имперских немцев» вроде меня, по тем или иным причинам владевших с грехом пополам русским языком.

На курсах прежде всего изучались азы русской военной лексики, самые начала военной терминологии, а также великое множество военных, политических и технических сокращений. Важнейшим учебным материалом являлась объемистая брошюра, содержавшая несколько тысяч подобных сокращений. В роте переводчиков, включая инструкторов и учителей, никто не знал даже приблизительно всю эту уйму сокращений.

Состав инструкторов и учителей был столь же пестрым, как и слушателей. Среди них встречались профессионально образованные люди, которые честно стремились передать нам все свои знания, начиная от строевой подготовки и кончая изучением материальной части, от пистолета до автомата. Имелись и лекторы, которые освещали, например, такие вопросы, как «техника допроса военнопленных». Лектором по этому «предмету» был во время занятий моего курса немолодой уже кавалерист, происходивший, судя по всему, из среды контрреволюционной эмиграции. Ярко выраженный фашистский бандит. В своих лекциях он концентрировал внимание на том, как можно вынудить заговорить военнопленных, которые явно не хотели давать показания. Его рекомендации на сей счет сводились к «ударам кулаком в морду», наказанию голодом и «имитации расправы».

Поскольку вскоре я уже не мог выдерживать таких «рекомендаций», я задал ему совершенно наивный вопрос, сославшись при этом на опыт своей гражданской работы в МИД германского рейха: разве имперское правительство отказалось от соблюдения международных конвенций об обращении с военнопленными, и если да, то когда. Мне было бы очень неловко, если я как-то упустил факт денонсации или объявления недействительными международных соглашений. Подобная невнимательность с моей стороны затронула бы, так сказать, мою профессиональную честь.

Этот наивный вопрос совсем сбил с толку контрреволюционного «специалиста» по обращению с советскими военнопленными. Он с явным раздражением заявил, что ему еще никогда не задавали столь глупых вопросов. В этой войне обычные международные правовые нормы в расчет-де не принимаются. Тогда я спросил его, где записано, что от переводчиков не требуется соблюдение норм международного права? И что я должен отвечать, если вдруг окажусь перед немецким трибуналом за жестокое, в нарушение международного права, обращение с военнопленными? Мне хотелось бы, сказал я, получить квалифицированное разъяснение, не совершу ли я наказуемое по немецкому законодательству действие, пойдя на рекомендованное мне здесь истязательство военнопленных.

Разумеется, такими вопросами я совершенно испортил свои отношения с этим инструктором. Он так же хорошо, как и я, знал: никто из его начальников не подтвердит ему, что он обязан и имеет право давать своим курсантам в роте переводчиков совет нарушать международные соглашения об обращении с военнопленными. С другой стороны, – и я, конечно, отлично понимал это, – давая подобные рекомендации, он нисколько не выходил за рамки распространенной в нацистской Германии практики считать нарушение международных договоров само собой разумеющимся делом. В дальнейшем он стал несколько осторожнее формулировать свои рекомендации. Но по реакции руководства курсами я заметил, что мое выступление вызвало недовольство. Реакция слушателей была неоднозначной. Вначале никто не отваживался беседовать со мной. Потом то один, то другой говорил мне – но лишь когда никого не было поблизости, – что он разделяет мое мнение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.