Последние предвоенные часы

Последние предвоенные часы

О сне нечего было и думать. Военное нападение Гитлера на Польшу, которое – в этом я был убежден – приведет ко второй мировой войне, еще не началось. Но мне было неясно, сколько времени оставалось до военной катастрофы – часы или дни. Было очевидно, что нормального мира уже больше нет. На вокзалах становилось заметно, что правительство Польши начало принимать всерьез смертельную угрозу со стороны германского фашистского империализма. «Санационный» режим, в правительстве которого решающую роль играл к тому времени уже польский авантюрист и друг Геринга министр иностранных дел Бек, слишком долго пособничал аннексионистской политике гитлеровской Германии. Теперь, после присоединения к Германии Австрии, а также раздела и оккупации Чехословакии, следующей жертвой была избрана Польша. Польское правительство до самых последних недель не хотело принимать это всерьез.

Под нажимом Лондона и Парижа, добивавшихся частичного удовлетворения требований германских фашистов и не хотевших раздражать Гитлера, в Польше до сих пор не была объявлена всеобщая мобилизация. Но вокзалы были забиты встревоженными людьми. Чувствовалась нескрываемая ненависть к виновникам происходившего, к немцам. Говорить в этой накаленной атмосфере по-немецки значило вызвать инцидент.

Я обратился к членам моей группы с просьбой по возможности не выходить из купе во время следования по территории Польши, не открывать окна и не зажигать в купе свет, избегать разговоров с другими пассажирами. Забрав у членов группы паспорта, я передал их вместе с хорошими чаевыми проводнику, которого попросил выполнить за нас все формальности на границе, а нас по возможности не будить; но если у пограничников возникнут все же к нам какие-либо вопросы, то я, разумеется, буду готов ответить на них. Я исходил из того, что польская разведка, которая, конечно, следила за нашей старавшейся не привлекать к себе внимания группой, не являлась, как и мы, заинтересованной в каких-либо инцидентах. Ведь эти инциденты немедленно были бы использованы фашистским правительством для усиления антипольской милитаристской пропагандистской кампании, которая и без того достигла небывалого размаха.

Где-то после двух часов ночи поезд по расписанию сделал остановку в Познани. На польскую пограничную станцию Збажинь мы прибыли с опозданием. Отсюда до немецкой пограничной станции Нойбенчен (ныне Збоншинек) было всего лишь несколько километров. Стрельбы не было. Но то здесь, то там – я не мог определить, на немецкой это или на польской стороне, – в воздух взлетали сигнальные ракеты.

Моя сделка с проводником удалась – я часто прибегал к ней, совершая один воскресные поездки в Берлин, чтобы встретиться с товарищами-коммунистами. Польские пограничники в Збажине ограничились вопросом, нет ли у нас с собой запрещенных к провозу вещей. Стоянка затянулась, было уже 4 часа утра. В 4 часа 30 минут начнет светать. Это время я считал критическим, потому что именно в этот ранний час обычно начинались военные действия. Внезапно поезд тронулся. На платформе Нойбенчен было полно людей в фашистских гимнастерках и в военной форме. Наш поезд быстро отправили в Берлин. Прибыв туда, я снял номер в гостинице «Центральная» у вокзала Фридрихштрассе. В 10 часов утра 26 августа я, как мне и было предписано, явился в министерство иностранных дел, расположенное на тогдашней улице Вильгельмштрассе.

Там я оставил список прибывших со мной сотрудников посольства в Варшаве, попросив немедленно уведомить о нашем приезде советника посольства фон Вюлиша. Дежурный сотрудник министерства, который не знал об указании отправить из Варшавы в Берлин группу людей, даже вначале не поверил, что мы беспрепятственно пересекли германо-польскую границу именно в эту зловещую ночь. Он также предполагал, что вторжение в Польшу начнется ранним утром 26 августа. Один добрый знакомый по секрету сообщил мне, что нападение было отложено в самый последний час.