«ГДЕ МОЕ, ГДЕ НЕ МОЕ»

В Киеве. — Поездка в славянские земли. — Знакомство с Вересаем. — «Рождественская ночь». — «Учиться никогда не поздно и не стыдно»

Закончив Лейпцигскую консерваторию, Микола Лысенко навсегда поселился в Киеве. Потомственный дворянин окончательно превращается в разночинца, учителя музыки, зарабатывающего на хлеб своим трудом.

Зато с какой страстью отдается он в часы, свободные от уроков, любимому делу — дальнейшему накоплению и обработке народных музыкальных материалов для новых сборников украинских песен; организует хоровые концерты, сам выступает как пианист-виртуоз.

Лето 1873 года застает Лысенко в Карпатах. Лебединый крик трембиты, гуцульские коломыйки, похоронный плач, свадебные обряды — все волнует, все так и просится на нотную бумагу. И снова манит, зовет дорога, белые неразведанные пятна на музыкальной карте славянских народов. В Сербии что ни село, то настоящий клад — нетронутые залежи славянского мелоса.

«Из всех славянских народных песен по духу, концепции мелодии, рисунку, а главное, по музыкальной декламации к украинской народной песне ближе всего сербская народная песня, — отмечал Николай Витальевич в своем известном реферате «Характеристика музыкальных особенностей мало-русских дум и песен, исполняемых кобзарем Вересаем». — Записанные мною и А. А. Русовым[21], в нашу поездку нынешним летом по славянским землям, мелодии, особенно исторические, в Белграде и Иреге (в Среме), очень близки к типу нашей исторической думы, чумацкой песни и даже свадебной. Замечательно красива и типична песня «Гусле моjе»…».

Реферат Лысенко, первая большая теоретическая работа о музыкальных особенностях украинских дум, имеет свою историю.

О знакомстве с Остапом Вересаем, знаменитым кобзарем, отец вспоминал часто и всегда с гордостью. Сын крепостного слепого скрипача, Остап Вересай, тоже слепой с детства, десятки лет странствовал с кобзой по селам и местечкам Украины. Народ полюбил его думы, исторические и сатирические песни, шутливые напевы и танцы. Сотни мелодий, тысячи строк хранил он в памяти.

Лысенко давно мечтал о встрече с этим «гомером среди гомеров украинских». Лето выдалось для него поистине счастливым: после Гуцульщины, Сербии — Вересай!

Они встретились в Киеве. Мастерская игра, неповторимый по своей задушевности драматический тенор, мимика, жесты Вересая потрясли членов Географического общества. На одном из заседаний Юго-западного отделения общества и выступил со своим рефератом Микола Лысенко.

— Народные думы и песни в исполнении Остапа Вересая не забава, не развлечение, это живая музыкальная летопись национальной истории Украины, летопись, которую необходимо сберечь от холодных рук «заезжих музикмейстеров», сохранить для грядущих поколений.

Страстно отстаивая эту мысль, раскрывая своеобразные национальные черты народного творчества, Микола Лысенко в то же время приходит к выводу, что «в музыке, как и в других отраслях культуры, взаимодействие духовного богатства русского народа на севере и юге — одно из условий несомненно великой нашей музыкальной будущности».

Народное творчество — хлеб и воздух самобытного композитора. Думая об этом, Лысенко вновь обращается к России.

«С Серова… упрочилось серьезное значение народной музыки. Великий Глинка, еще ранее внесший в свои бессмертные произведения характер и особенности народной великорусской песни, а за ним вслед целый ряд талантливых художников, работающих на родной почве, закрепили такое серьезное значение за северной (читай: русской. — О. Л.) мелодией».

Север, Россия, Петербург — эти слова в 70-х годах все чаще встречаются у Николая Витальевича.

Сказались тут и глубокие раздумья о судьбах и фольклоре двух братских народов и, безусловно, работа над комико-лирической оперой «Рождественская ночь».

В «Рождественской ночи» отразились не только творческие поиски, рост Лысенко-композитора, но и вся история украинского театра.

— Не один пуд соли мы с Михайлом съели, не один воз бумаги перевели, — вспоминал отец, — пока добрались до гоголевской «Рождественской ночи».

Говорилось это шутя, но здесь была доля правды.

Первые оперные замыслы Лысенко, как и широко задуманная историческая опера «Гаркуша», не были осуществлены. Опера «Андриашиада» — произведение пародийное и неоригинальное. Музыка, созданная молодым композитором к водевилю «Простак» Гоголя-отца и к пьесе Котляревского «Москаль-чаривнык» — только первые ступени к оперному жанру. «Черноморцы»[22] не выходят за рамки традиционного украинского музыкально-комедийного спектакля, оперетты.

«Рождественская ночь» в первой своей редакции — тоже оперетта, в двух действиях. Лысенко и Старицкий (автор либретто) могли рассчитывать лишь на любительскую сцену: профессиональный театр на Украине только зарождался. Вот почему в первой редакции все события сводятся к сценам в хате Чуба и Солохи. Однако оперетта все меньше удовлетворяла Миколу Лысенко и его побратима. Они, как и в юные годы, мечтают о настоящей опере, не только бытовой, комедийной, но и (прежде всего) героической.

Вот почему во второй редакции (1873–1874) двухактная оперетта перерастает в музыкальную комедию на четыре действия и пять картин, а гоголевский Пацюк, лентяй и обжора, неожиданно для зрителя превращается в героя-патриота, последнего рыцаря запорожской вольницы. Пацюк скорбит о судьбе родной Украины, осуждает предательство старшин:

Старшина панує,

і в кріпацтво козаков рабує (силой обращает).

Пацюк (в основе его музыкальной характеристики — мелодия народной песни «Гей, не дивуйте») уговаривает Вакулу забыть Оксану, податься на Сечь к запорожцам. Тяготение к героическому плану заставляет Лысенко и Старицкого отказаться от гоголевских фантастических персонажей и эпизодов. Солоха не ведьма, а просто себе разбитная вдовица. Нет здесь и черта. Пацюк вовсе не волшебник. Вакула летит в Петербург к царице не на черте, а во сне. Пацюк подпоил его крепким напитком и «подсказал» сон, подсунув охмелевшему кузнецу, будто от царицы, «черевички туркени».

Лысенко и либреттист изменили также название гоголевского произведения (у Гоголя «Ночь перед рождеством»). Ведь на Украине колядовали, пели традиционные рождественские песни не в ночь под рождество, а в рождественскую ночь.

Ближе всего к Гоголю в «Рождественской ночи» Вакула и капризная красавица Оксана.

Вот Оксана перед зеркалом. Она и любит Вакулу и не хочет признаться в этом. А стоит ли так рано замуж выходить, «завязать свет себе»? И почему это вьются вокруг нее парубки?

Кому ж до вподоби

Ці брови, ці очі,

Ще чорні, як терен,

Темніші від ночі?

С каким веселым кокетством произносит Оксана:

Я зовсім погана!

чтоб тут же признаться:

О, ні! Я хороша!

Пишаю красою,

Як квіточка вранці

Умита росою.

А за окном завывает метель, кипит, плещется весельем рождественская ночь. Любовные приключения Солохи, сплетни сельских кумушек, колядование, невинные проказы парубков и девчат, торжественная и бодрая песня-колядка «Радуйся, земля» — это фон, на котором развертывается история любви Вакулы и Оксаны.

Публика с восторгом отнеслась к постановке «Рождественской ночи», но сам автор не мог не видеть, что первое его оперное детище далеко от совершенства. Местами сказывалась композиционная рыхлость, особенно бросалась в глаза слабая оркестровка. «Лысенко, — как свидетельствует один из участников спектакля 1874 года, — инструментовал оперу лишь частично».

Это объяснялось недостаточным умением, слабым знанием оперной оркестровки. Тут давали себя знать огрехи лейпцигской школы, где Лысенко готовили как пианиста-виртуоза, а не как композитора.

— Учиться никогда не поздно и не стыдно, — всю жизнь повторял отец.

Стоит ли удивляться, что в тридцать два года, с двумя дипломами, общепризнанный на родине исполнитель и композитор снова засел за парту. На этот раз в роли слушателя Петербургской консерватории по классу специальной оркестровки Н. А. Римского-Корсакова.

Выбор консерватории и учителя не случаен. Николая Витальевича в Петербург приводит не только желание овладеть искусством инструментовки. «Я взял у немца в Лейпцигской консерватории науку его о музыке, но возвратился домой и стал при помощи той науки над своим добром работать, не онемечивая своей песни. Может быть, некоторое время был под влиянием чужой науки, а в дальнейшем уже ясно отмежевал себе «где мое, где не мое»…»

Ясно отмежевав, «где мое, где не мое», Лысенко окончательно приходит к выводу, что строительство украинской музыкальной культуры возможно только на основе опыта русской музыки.