На Царицынском фронте

На Царицынском фронте

24 октября 1918 года мы подъехали к Царицыну. Незадолго до этого 10-я армия отбила натиск белогвардейцев на город и теперь сама готовилась к контрнаступлению.

Как только пароходы и баржи пришвартовались к пристаням, красноармейцы сразу начали выгрузку полкового имущества.

На другой день полк направился в отведенные для него так называемые «студенческие казармы». По дороге предстояло пройти мимо штаба 10-й армии, и товарищ Ворошилов намеревался сделать нам смотр.

Роты выстроились вдоль набережной.

Логофет на ходу успевает осмотреть каждого красноармейца. Его лицо сурово, почти грозно, но все знают, что сейчас он переживает счастливую минуту.

Кивком головы Логофет подзывает одного из ротных командиров. Тот подбегает, держа руку под козырек.

— Что прикажете, товарищ командир?

— Как у вас люди одеты? — Логофет показывает на красноармейца, у которого плохо заправленная шинель оттопыривается складками.

Ротный смущенно дает объяснения.

Выслушав его, Логофет вскакивает в седло и рысью едет в голову полка, к знамени.

— Равняйсь! — слышно по рядам...

Логофет приподнимается на стременах и громко произносит:

— Слушай мою команду! [70]

Удивительное впечатление производили обыкновенные эти слова. Они воспринимались сильнее, чем команда «смирно». Тишина на берегу наступает такая, что слышен крик чаек, летающих над Волгой.

Проходим маршем мимо штаба 10-й армии. Он украшен красными флагами, но к древкам прикреплены черные траурные ленты — в память о погибшем юном герое царицынской обороны Коле Рудневе.

На балконе второго этажа рядом с красным знаменем стоит товарищ Ворошилов, внимательно всматриваясь в колонны 38-го полка.

Красноармейцы шагают бодро, лица их воодушевлены: ведь они вступают в действующую армию, они уже на фронте!

Марширует наш полк действительно хорошо. С точки зрения специальной парадной выправки он, конечно, уступал старым полкам царской армии, но в марше рогожско-симоновцев было то, чего не в силах дать никакая муштра самой изощренной военной машины эксплуататорских классов. В марше 38-го полка чувствовалась одухотворенность, торжественность, в нем был революционный пафос рабочего класса, строящего свою собственную регулярную армию.

Когда полк прошел мимо штаба, нас догнал порученец товарища Ворошилова и пригласил комсостав полка к командарму.

В штабе мы встретились не только с Ворошиловым, но и с комиссаром армии Щаденко и начальником политотдела редактором газеты «Солдат Революции» Магидовым.

От полка присутствовали Логофет, Лапидус, я и еще два товарища из числа старших командиров.

Беседа продолжалась не менее трех часов и проходила в непринужденной, товарищеской обстановке.

С первых же слов Ворошилова стало ясно, что он уже многое знает о полке. Командарм задавал много вопросов, касающихся и военной подготовки, и политико-морального состояния личного состава. Поинтересовался он и бытовыми нуждами красноармейцев.

Из этой беседы мы многое узнали о 10-й армии, о той огромной работе, которая проводилась по переформированию армии, о легендарном переходе от Луганска до Царицына. [71]

Большую ценность для нас имели практические советы Ворошилова о методах борьбы с белоказацкой конницей. Эти советы стали предметом самого тщательного изучения не только на специальных собеседованиях с красноармейцами, но и на тактических занятиях в подразделениях.

Запомнились мне и рассказы Магидова о газете «Солдат Революции», о политической работе в армии. Кстати, в день нашего прибытия армейская газета опубликовала приветствие полку рабочей Москвы и объявление о том, что на днях в честь нашего приезда будет устроен концерт-митинг.

В расположение полка мы приехали уже вечером, когда были зажжены огни. Логофет тотчас же вызвал к себе командиров и рассказал им о беседе в штабе армии.

Вскоре состоялся концерт-митинг для нашего полка, о чем объявляла армейская газета. Перед концертом выступали ораторы. Среди них были красноармейцы 38-го полка. Выступил с хорошей речью, полной революционного оптимизма, и старик Михайлов. Он говорил о близкой победе рабочего класса, о светлом будущем Советской России, о счастливом грядущем, за которое мы идем в последний решительный бой.

Затем слово предоставили Логофету. Это была настоящая командирская речь. Он говорил о боевой готовности полка, о смелости и дисциплине, о решительности и отваге. Призвал красноармейцев быть беспощадными к врагам революции, и, когда произнес слова: «...Может быть, уже завтра мы вступим в бой!..», речь его прервали неистовые аплодисменты и восторженные крики.

— Ура! Ура!..

— Даешь, на фронт!..

— Смерть белогвардейцам! — кричали красноармейцы.

Я стоял у кулис, всматриваясь в зал, и у меня невольно вырвалось:

— Молодцы, ребята!

— Да, действительно молодцы, — раздался рядом со мной чей-то голос. Я оглянулся и увидел Ворошилова.

Он быстрым шагом подошел к рампе и, высоко подняв руки, принялся аплодировать полку, весело глядя на возбужденную массу наших бойцов. [72]

Красноармейцы знали Ворошилова. Они поднялись с мест, махали в воздухе фуражками, стучали прикладами винтовок об пол.

В тот же день 38-й Рогожско-Симоновский советский полк приказом по 10-й армии был зачислен в Коммунистическую дивизию. Она состояла сплошь из рабочих, совершивших под командованием К. Е. Ворошилова героический поход от Луганска до Царицына.

Через некоторое время после прибытия 38-го полка в Царицын был получен приказ начальника Коммунистической дивизии о нашем выступлении на позиции. Эта весть еще больше подняла боевой дух красноармейцев. Все работали с необычайным рвением.