«Как умел, так и жил…..

«Как умел, так и жил…..

И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал…

А. С. Пушкин

Жизнь и деятельность поэта всегда вызывала немало критики. И это нормально, естественно. Он не лез в привычные рамки, всегда был неординарен, а все, что не вписывается в обычные стандарты, всегда вызывает очень разные мнения и оценки. Поэтому Высоцкий не может нравиться всем, у него много критиков, как в светской, так и в церковной среде. Все, конечно, в первую очередь, указывают на его весьма далекую от нравственных идеалов, бурную жизнь. Но разве можно поэта, артиста и любого другого творца оценивать только по его морально-нравственным качествам? Если ценить поэтов и музыкантов лишь по этому критерию, то вообще мало кто уцелеет. Начиная от классиков, и кончая современными творческими людьми. Люди искусства ценны именно своим творчеством, все остальные оценки являются уже осуждением, а оно категорически запрещено нам Самим Христом Спасителем: «Не судите, да не судимы будете» (Мф.7:1). И Высоцкого нужно рассматривать с точки зрения того, как он реализовал данный ему от Бога талант, по масштабу его творчества и по тому, какое влияние он оказывал на людей, а не по тому: каким он был мужем и отцом, пил он водку или не пил. К тому же мы знаем и другую, светлую сторону его жизни. Его умение дружить, отзывчивость, безотказность, щедрость, доброту, мягкость, искренность и огромное трудолюбие. И по записям его выступлений и по свидетельству очевидцев, видно, что поэт совершенно не страдал «звездной болезнью», и, несмотря на свою огромную популярность, всегда вел себя очень просто и доступно со зрителями, всегда тепло и с улыбкой общался с ними, выражая им свою признательность и уважение.

Врач городской больницы города Северодонецка Луганской области, Андрей Белецкий, который лечил горло Высоцкого во время гастролей, рассказывает:

«На второй день после очередной процедуры он взял в руки гитару и спел мне еще не разрешенную худсоветом для официальной сцены одну из самых известных своих баллад: “Протопи ты мне баньку по-белому”. Я слушал с замиранием сердца. И вдруг за дверью кабинета послышался шум. Выглянув, обнаружил, что за дверью собралось человек двадцать молодежи. Я скомандовал им: “Марш отсюда!” А Высоцкий улыбнулся и сказал: “Не переживайте, это мои болельщики!” Не ушел, пока не уделил внимание каждому своему “болельщику”.

Высоцкий после процедур вышел в коридор и раздал автографы, расписываясь на всем, что ему подсовывали: на пластинках, своих фотографиях, рубашках и даже голых спинах. Когда Владимир Семенович давал автографы, он обычно писал так: “Добра! Высоцкий”».

К гастролям в Северодонецке и к доктору Белецкому мы еще вернемся на страницах этой книги.

Известно, что ровно за год до смерти, день в день, 25 июля 1979 года Высоцкий пережил клиническую смерть. О том, как это произошло, рассказано в одном из лучших документальных фильмов о жизни и творчестве артиста «Четыре встречи с Владимиром Высоцким». Друг Владимира Семеновича, актер театра на Таганке Всеволод Абдулов так рассказывает об этом трагическом эпизоде режиссеру Эльдару Рязанову: «Семьдесят девятый год, двадцать четвертое июля, один из маленьких городов в Казылкумах. Жара шестьдесят градусов, пятое выступление в день. Притом, конечно, это не то, что многие кричат: “Ну вот, конечно, побольше выступлений — побольше денег!” Ему невероятно были дороги и важны люди, к которым он приезжал, и он для них выкладывался так, как выкладываться просто невозможно. Идем на пятое выступление».

И вот, Абдулов, жалея друга, говорит ему: «Володя, я не призываю тебя халтурить, но все-таки ты можешь поменьше петь, побольше рассказывать, ты очень вымотан». И Высоцкий ответил: «Я так не могу». Далее Всеволод Абдулов продолжает: «И это пятое выступление было гораздо выше первого… еще лучше, еще больше и насыщеннее, чем первое. А на следующий день мы приехали в Бухару, он почувствовал себя плохо — и. клиническая смерть». После такой колоссальной перегрузки могло остановиться сердце даже самого здорового человека, а здоровье артиста было уже очень сильно подорвано.

Но для Высоцкого в его выступлениях, в его связи со зрителями и слушателями была вся его жизнь, и он всего себя отдавал людям без остатка.

Я не читал и не слышал ни одного интервью его друзей, родных или просто тех, кто знал его, где хоть кто-то отзывался бы о нем с неприязнью и нелюбовью. Достаточно почитать интервью двух бывших жен Высоцкого, Изольды Высоцкой и Людмилы Абрамовой, чтобы понять, что эти женщины любят Володю до сих пор. Да, у Высоцкого не сложилась семейная жизнь, и он очень переживал из-за этого. Женившись на Марине Влади, он много помогал своей второй жене, Людмиле, и детям Аркадию и Никите, любил общаться с сыновьями. Но недостаток настоящей семьи он восполнял общением с друзьями. Дружба была для него понятием священным, этому чувству, товарищества, взаимовыручки посвящено немало его песен.

Нет друга, но смогу ли

Не вспоминать его —

Он спас меня от пули

И много от чего.

Ведь если станет плохо

С душой иль с головой,

То он в мгновенье ока

Окажется со мной.

И где бы он ни был, куда б ни уехал, —

Как прежде, в бою, и в огне, и в дыму

Я знаю, что он мне желает успеха,

Я тоже успеха желаю ему. -

спел он в песне о дружбе, которую написал для радиоспектакля «Зеленый фургон».

Режиссер Александр Митта вспоминает о его умении дружить: «Он был уникальным во многих отношениях. Например, в дружбе. Огромное количество людей искренне считали себя его друзьями, даже если они были знакомы с ним недолго. Они не ошибались. Он к каждому был внимателен. Ему каждый был интересен. И каждый имел основания считать, что занимает в жизни Володи особое место. Он всех помнил и каждому готов был помочь. Как это назвать? Талант дружбы?»

Еще один друг Владимира Высоцкого, сценарист Эдуард Володарский приводит такой случай: «Много мы отнимали у него времени, сил, он был человек, который для товарищей готов был сделать все. Кому-то понадобилось лекарство. Он мог ночью помчаться через весь город на машине. Он один раз доставал лекарство в Париже, и всю ночь он следил по телефону, когда самолет прибудет в Шереметьево, потом поехал в Шереметьево и забрал лекарство для матери своего товарища, которая была больна».

Станислав Говорухин свидетельствует: «К нему тянулись люди, он не мог без них — он должен был знать обо всем, что происходит в жизни.

Надо бы сказать еще вот о чем. Он, чей рабочий день был загружен до предела, вынужден был отнимать у себя время — отнимать у поэзии! — на решение разных бытовых вопросов своих друзей. Помогал всем, кто просил помочь. Одному “пробивал” машину, другому — квартиру, третьему — сценарий. Больно говорить об этом, но многие его знакомые нещадно эксплуатировали его популярность и возможность войти в любые двери, к любому начальнику».

Актриса Лионелла Пырьева рассказывает о том времени, когда Высоцкому было всего двадцать три года, он был молодым, бедным, малоизвестным актером: «Володя был человеком, быстро завязывающим знакомства, очень добрым, впечатлительным, умеющим быстро оценить не только состояние души, но и характер каждого, с кем встречался. Я глубоко убеждена, что Володе достаточно было перекинуться с кем-нибудь парой слов, чтобы знать о нем все. Он был как рентген!». «Когда-то произошла между нами сцена, которую я не забуду, и буду ему благодарна до конца моих дней. Однажды я шла по московской улице. Шла в прямом смысле с пустыми карманами. Не было денег. Ни копейки. Даже на хлеб. Будучи актрисой театра имени Станиславского, я зарабатывала шестьдесят девять рублей в месяц. Издалека я увидела Володю. Было видно, что он куда-то спешил, но, заметив меня, приостановился. Спросил, как дела, как живу. “Ничего, все в порядке”, - ответила я. “До свидания, Лина”, - сказал тогда Володя. “До свидания, Володя”, - сказала я. И мы разошлись, каждый в свою сторону. Но неожиданно Володя вернулся, догнал меня, сунул мне в руку трешку: “У меня тоже дела идут не лучшим образом, больше нет. А ты, наверное, сегодня даже не завтракала”. Как он об этом узнал? По моим глазам? Я зажала трехрублевку в ладонь, слезы подступили к горлу, и я едва прошептала: “Спасибо”. И через мгновение только опомнилась, чтобы посмотреть, как он уходит. Хорошо знала, что Володя как актер театра имени Пушкина тоже зарабатывает немного. Три рубля в то время! Я могла на них прожить целых два дня! Именно те два дня, которые оставались до получки».

Вдова писателя Юрия Трифонова, Ольга Трифонова рассказала журналу «Story» один трагически-смешной эпизод, когда перед Высоцким открыла двери специфическая клиника.

«В Москве по соседству с ним на Пресне жила наша общая знакомая. Однажды мы по Малой Грузинской ехали к ней домой и мирно болтали у меня в машине. Вдруг она замолчала, побледнела и скорчилась от боли. Судя по всему, боль в животе была очень сильной, и я от растерянности остановила машину у тротуара. Оказалось, совсем рядом с больницей на углу Малой Грузинской и Пресни. Не знаю, есть ли сейчас эта больница, а тогда это было угрюмое серое здание с замусоренным двором.

Через двор бежал человек с забинтованной головой в пятнах крови, а вокруг него, прицеливаясь клюнуть в голову, летали огромные вороны. Это было такое жуткое зрелище, что даже моя бедная знакомая перестала стонать.

И тут бабка в сером байковом халате закричала от распахнутой, обитой железом двери.

— Куда ты ее тащишь! Ремонт у нас, ремонт, не принимаем!

— А что нам делать? Сильная боль.

— “Скорую” вызывайте.

Тогда мобильных телефонов не было, и я прокричала: можно ли позвонить из больницы.

— Нельзя! — торжествующе и звонко крикнула бабка и с удовольствием повторила. — Нельзя! Ты ее вези на Шмитовский в женскую, у нее, наверное, внематочная!

Внематочная беременность — страшный сон советских женщин. Мы жили в такое время, когда в больнице, куда через год попал Юрий Валентинович (писатель Трифонов (П. Г.)), не было даже анальгина, зато в Барвихе, на служебных правительственных дачах, обед заказывали по меню и лечили швейцарскими лекарствами.

Мы выползли на Малую Грузинскую. Я видела, что моей больной подруге приходится все хуже, она становилась все тяжелее, и я уже с трудом волокла ее к машине.

И тут у тротуара остановился редчайший в те времена “Мерседес”, и рядом возник Высоцкий.

Это было поразительно: он не задал ни одного ненужного вопроса, вообще ни одного вопроса, он подхватил нашу знакомую с другой стороны, бросив мне:

— Лучше со мной.

Я покорно подчинилась. Почему-то сразу ушли страх и растерянность: от маленького, ладно сбитого человека исходило то, что ищут женщины, и что очень редко находят в мужчинах: “не бойся, все обойдется, я с тобой”.

Мы останавливались, и я спрашивала, где ближайшая больница. Оказалось, на трамвайном круге перед Шелепихинским мостом.

Мы ввели несчастную в приемный покой, усадили на гнусную больничную, обитую дерматином лавку, и Владимир Семенович деликатно вышел на улицу. Как оказалось, зря. Тетка за перегородкой, не поднимая головы, спросила: “Что с ней?”

Я путано начала объяснять, но она перебила меня возгласом.

— Паспорт.

Паспорта при себе не оказалось, и началось идиотическое препирательство мое с теткой. Да, вот еще что: ситуация усугублялась тем, что день был то ли воскресный, то ли субботний. В общем, тетка ждала кого-то, кто разрешит принять без паспорта и не по “Скорой”.

Лицо моей знакомой из белого становилось серым, я разговаривала все более нервно и дерзко, что, конечно, не способствовало смягчению ситуации.

Наконец из недр больницы появилась тетенька с высоким начесом и твердыми интонациями. Разговор принял еще более нервный характер.

Я орала: “Привезу вам паспорт, привезу!”

Тетка хладнокровно отвечала: “Мы не Склиф!”

— Да, вы не Склифосовский, вы — убийцы!

Это, конечно, было чересчур.

Наступила зловещая пауза, и на этой паузе в приемный покой вошел Владимир Семенович.

И произошло чудо.

Откуда-то возникли санитары с каталками, и несчастную повезли куда-то в недра больницы, рядом с каталкой торопливо шла молодая врачиха и, беспрестанно оглядываясь на Владимира Семеновича, твердила с заученным состраданием: “Потерпите женщина, потерпите, все будет хорошо”.

А навстречу ей бежал небольшой табун врачей.

Они влетели в приемный покой, как дети в распахнутые двери зала с новогодней елкой, и, как дети нарядную елку, принялись разглядывать Высоцкого.

Кто-то, круто развернувшись, побежал за фоткой для автографа, кто-то с той же целью протягивал самопальную кассету, и стоял тихий однообразный гул.

“Идемте в ординаторскую… выпьем чаю, идемте, мы вам покажем… у меня коньяк коллекционный армянский… моя мама… идемте к нам… мне дети не поверят… а где вас послушать.”

Примчались те, кто сбегал за фотографией, началась раздача автографов.

Я тихо спросила, что с больной.

— Да все нормально будет! — Отмахнулись от меня. Потом с живым интересом. — А она кто Владимиру будет?

Потом прибежал кто-то, и хирурги умчались, как кони, по длинному коридору, а Владимира Семеновича все потянули в ординаторскую.

Когда садилась в машину, увидела, что во всех окнах больницы маячат женские головы, колышутся приветственно руки.

— И что бы вам не попеть в гинекологии! Зря ушли! — смеялась я, когда возвращались на Малую Грузинскую к моей машине.

— В гинекологии, не в гинекологии, а в Институт Курчатова я опоздал, нехорошо.

А ведь зря так глупо шутила, потому что слава его была истинно народной, и потому что был он из тех, кто всегда приходит на помощь».

Поймите меня правильно, я вовсе не хочу сделать из жизни Высоцкого какое-то житие святого, но негативной информации о нем более чем достаточно, и информация эта очень часто лжива. Мне посчастливилось познакомиться с первым директором Театра на Таганке, Николаем Лукьяновичем Дупаком, человеком который много лет работал с Владимиром Семеновичем, играл с ним на одной сцене, которому Высоцкий посвящал песни. И он сказал мне: «Сейчас очень много говорят и пишут о Высоцком. Не верьте этому, там много вранья. Он был другим, добрым, светлым, безотказным человеком». Дупак рассказал также, сколько раз Высоцкий помогал ему в хозяйственных делах театра. Доставал то кирпич, то железо, то другой строительный материал, необходимый для перестройки театра.

Месяца за два до кончины Высоцкий позвонил писателю Василию Аксенову, тогда находившемуся в опале, и сказал: «Я тебе хочу дать тысячу рублей». Но тот стал отказываться: «Володя, зачем?» Он ответил: «Ну, чтобы ты мог жить так, как ты живешь». Он знал, что Аксенову нигде уже нельзя заработать. Писатель поблагодарил, но денег так и не взял: «Спасибо, ничего, я обхожусь».

Еще один распространенный миф — это сребролюбие Высоцкого, его любовь к шикарной жизни. Да, него были иностранные автомобили и хорошие, импортные вещи, да, он имел возможность часто бывать за рубежом. Но никакой привязанности к деньгам и роскоши у Владимира Высоцкого не было. Он очень много работал и умел зарабатывать деньги, но совершенно не умел их копить. Известно, что после смерти Высоцкого остались большие долги. Он зарабатывал большие средства, но тут же их тратил или раздавал другим. Я не раз читал воспоминания звезд советской эстрады о том, что они в то время имели огромные суммы. У них в квартире стояли просто мешки, набитые бумажными деньгами. Ведь таких возможностей, как сейчас, для реализации этих денег не было. Нельзя было построить дворец или приобрести недвижимость за границей. Но Владимир Семенович не умел копить, для него деньги сами по себе не представляли ценности, хотя, конечно, через его руки проходили порой огромные по тем временам суммы. Деньги нужны были ему, потому что давали определенную свободу, а свободу Высоцкий ценил очень высоко.

Свою первую собственную квартиру поэт приобрел только за несколько лет до смерти. Располагалась она на Малой

Грузинской улице. Сохранились видеосъемки в этой квартире. Очень удивляет скромность этого жилища. Почти что обычная советская квартира, никакой особой роскоши. Простые обои и скромная мебель. Много книг. Да, есть небольшое количество хороших импортных вещей, есть также несколько старинных предметов: иконы, кресты. Но в целом обстановка очень простая. А ведь здесь жил кумир миллионов советских людей. В то время в стране не было человека, который бы не знал имени Владимира Высоцкого.

Думать, что Высоцкий был горьким пьяницей и не вылезал из запоев, тоже нельзя, по той простой причине, что, если бы поэт все время беспробудно пил, он не смог бы за свою короткую жизнь написать более семи ста песен, стихов и несколько прозаических произведений. Сняться в тридцати фильмах, сыграть тысячи спектаклей, дать более тысячи концертов в России и за рубежом, записать около десяти радиоспектаклей.

Известно, что Высоцкий иногда давал по нескольку концертов в день. У него случались гастроли и с таким сумасшедшим графиком, когда он за три дня мог дать девятнадцать концертов!

Поэт обладал просто невероятной трудоспособностью. По свидетельству его жены Марины Влади, Высоцкий работал буквально по двадцать часов в сутки. Днем он репетировал или играл в театре на Таганке, а по ночам писал песни. На сон у него оставалось около четырех часов. Зная, какое огромное количество стихов и песен было написано Владимиром Семеновичем за два десятка лет его творческой жизни, можно подумать, что сочинительство давалось ему очень легко. Но это не так. За каждой его песней стоит огромный труд.

В последний год его жизни была снята довольно большая передача о его творчестве для программы «Кинопанорама», где Высоцкий рассказывает о своей работе над песнями: «Это дело, авторская песня, требует очень большой работы. Эта песня все время живет с тобой, не дает тебе покоя, ни днем, ни ночью. Записывается она иногда моментально, но работа на нее тратится очень большая. Если есть впечатление, что это делается легко — то это ложное впечатление. Я обычно рассказываю на своих выступлениях, что если на две чаши весов бросить: на одну — все, что я делаю, кроме песни авторской, кроме стихов — мою деятельность в театре, в кино, на радио и на телевидении и концерты, а на другую — только работу над песнями, мне кажется, что эта чаша перевесит».

Владимир Высоцкий за двадцать лет творчества успел сделать столько, что хватило бы на несколько жизней. Высоцкий не жил, он горел, совершенно не жалея себя, и его периодические срывы также многие считают следствием того страшного перенапряжения, которое он испытывал.

Лучше всего сказал о жизни Высоцкого его друг и старший наставник Булат Окуджава своей песней написанной на смерть поэта: «Говорят, что грешил, что не к сроку свечу затушил, как умел, так и жил, а безгрешных не знает природа». Или как сказал другой, уже современный поэт и певец, Юрий Шевчук, на творчество которого Владимир Семенович оказал очень большое влияние: «Высоцкий — это, конечно, человек. Человек со всеми плюсами и минусами. Это — любовь к человеку».

Поэтому будем больше думать о своих грехах, а о Владимире Семеновиче судить по тому, какие «чувства… он лирой пробуждал», ведь именно тем «любезен он народу». Здесь, к сожалению, тоже нет единого мнения. Его критики, особенно из церковного лагеря, ссылаясь на его ранние «блатные», а также некоторые шуточные и другие не совсем удачные песни, записывают Высоцкого в похабники и атеисты. Но ни тем, ни другим он не был. О его пути к Богу, скажем чуть позже, а что касается неудач в творчестве, это вещь неизбежная. Наследие Высоцкого насчитывает более семи сотен песен и стихов, и совершенно естественно, что среди этого огромного багажа можно найти один-два десятка неудачных. Такое процентное соотношение обычно для любого, даже очень талантливого поэта. И Пушкин писал стихи, за которые ему потом было стыдно. Я убежден, что те, кто критикуют песни Высоцкого, просто очень поверхностно знакомы с его творчеством. Беда еще в том, что наиболее популярными, ротируемыми стали далеко не лучшие его произведения. Это то самое «уголовное» творчество, юмористические песни и некоторые его лирические произведения. Но есть и другие его стихи. Самыми лучшими, сильным его песнями, я считаю произведения военного цикла. И их немало, около четверти всего песенного наследия поэта — это песни о войне и о военных. Высоцкий родился в 1938 году и во время войны был маленьким ребенком, но его отец был офицером, фронтовиком, и конечно, он слышал его рассказы о войне. Поэт общался с ветеранами, пережил последствия войны и потом писал свои песни так, как будто воевал сам. Особенно его песни оценили люди, прошедшие боевые действия, известный факт, что фронтовики писали ему многочисленные письма, спрашивая: «Не тот ли он Высоцкий, с которым они вместе воевали?» А это дорогого стоит, значит, человек не просто талантливо описал жизнь и подвиги русских солдат, но и сам как бы прожил их жизнь, их боли, переживания и радости стали его собственными.

Подвиг русского народа, его победа в Великой Отечественной войне — это, вообще, величайшее событие 20 столетия, оно сплотило нацию и вернуло людей к вере. И это героическое время прекрасно воспел в своих стихах Высоцкий. Песни из его военного цикла вошли в золотой фонд фронтовых песен, недаром их каждый год исполняют на концертах, посвященных дню Победы. К сожалению, формат данной книги не позволяет привести целиком его песни о войне, но, я думаю, очень многие их слышали, к тому же, их легко можно найти на дисках и в Интернете. Приведу просто некоторые названия песен. «На братских могилах», «Штрафные батальоны», «Мне этот бой не забыть нипочем», «Аисты», «Полчаса до атаки», «Как призывный набат», «Сыновья уходят в бой», «Песня о военном летчике», «Их восемь — нас двое», «Только он не вернулся из боя», «Песня о моем старшине», «Про Сережку Фомина», «Разведка боем», «Песня о конце войны», «Тот, который не стрелял», «Кто сказал: все сгорело дотла», и еще многие другие.

Все военные песни Высоцкого по-своему хороши, но особенно мне близки два его произведения. В них боль войны совмещается с удивительной лиричностью, почти нежностью:

Кто сказал: «Все сгорело дотла,

Больше в землю не бросите семя!»?

Кто сказал, что Земля умерла?

Нет, она затаилась на время.

Материнства не взять у Земли,

Не отнять, как не вычерпать моря.

Кто поверил, что Землю сожгли?

Нет, она почернела от горя.

Как разрезы, траншеи легли,

И воронки, как раны, зияют.

Обнаженные нервы Земли

Неземное страдание знают.

Она вынесет все, переждет,

Не записывай Землю в калеки!

Кто сказал, что Земля не поет,

Что она замолчала навеки?!

Нет! Звенит она, стоны глуша,

Изо всех своих ран, из отдушин,

Ведь Земля — это наша душа,

Сапогами не вытоптать душу!

Кто сказал, что Землю сожгли?

Нет, она затаилась на время.

Да, война для поэта — это страшная трагедия, боль «обнаженные нервы Земли неземное страдание знают», но песня эта пронизана любовью к Родине и надеждой на преодоление войны и лучшую жизнь.

И еще одна, очень красивая песня:

Песня о звездах

Мне этот бой не забыть нипочем —

Смертью пропитан воздух, —

А с небосклона бесшумным дождем

Падали звезды.

Вот снова упала, и я загадал:

Выйти живым из боя, —

Так свою жизнь я поспешно связал

С глупой звездою.

Я уж решил: миновала беда,

И удалось отвертеться, —

Но с неба свалилась шальная звезда -

Прямо под сердце.

Нам говорили: «Нужна высота!»

И «Не жалеть патроны!..»

Вон покатилась вторая звезда —

Вам на погоны.

Звезд этих в небе — как рыбы в прудах —

Хватит на всех с лихвою.

Если б не насмерть, ходил бы тогда

Тоже — героем.

Я бы звезду эту сыну отдал,

Просто — на память…

В небе горит, пропадает звезда —

Некуда падать.

Кроме того, что военные песни Владимира Семеновича глубоко патриотичны, героичны, но без ненужного пафоса и официоза, они очень правдивы. Но правда их не в описаниях ужасов войны, нет, у Высоцкого не найдешь натурализма — оторванных конечностей, искореженных тел, зверств фашистов, всей той «правды жизни», которой так увлекаются современные кинематографисты, снимающие картины о войне. У Высоцкого война — это трагедия, это боль, незаживающая рана. Но даже не это для него главное, его задача — показать человека в минуту выбора, страшного напряжения. Он затрагивает в своих стихах темы очень острые, которые в советское время замалчивались. Например, его песня «Штрафные батальоны» о подразделении солдат-штрафников, идущих почти на верную смерть. Вот отрывок из нее:

У штрафников один закон, один конец:

Коли, руби фашистского бродягу!

И если не поймаешь в грудь свинец —

Медаль на грудь поймаешь за отвагу.

Ты бей штыком, а лучше — бей рукой:

Оно надежней, да оно и тише.

И ежели останешься живой —

Гуляй, рванина, от рубля и выше!

Считает враг: морально мы слабы, —

За ним и лес, и города сожжены.

Вы лучше лес рубите на гробы:

В прорыв идут штрафные батальоны!

Или песня «Тот, который не стрелял» — рассказ солдата, приговоренного трибуналом к расстрелу, за то что «однажды языка я добыл, да не донес», но которому чудом удается выжить после расстрела. Среди взвода солдат, приводившего приказ в исполнение, был один боец, который не стал стрелять. Среди тех, кто, казалось бы, уже ничего не могли поделать, оказался один, который смог.

Нет! Смог один, который не стрелял.

Рука упала в пропасть

С дурацким звуком: «Пли!» —

И залп мне выдал пропуск

В ту сторону земли.

Но… слышу: «Жив, зараза!

Тащите в медсанбат —

Расстреливать два раза

Уставы не велят!»

А врач потом

все цокал языком

И, удивляясь, пули удалял.

А я в бреду беседовал тайком

С тем пареньком, который не стрелял.

Я раны, как собака,

Лизал, а не лечил.

В госпиталях, однако,

В большом почете был —

Ходил, в меня влюбленный,

Весь слабый женский пол:

«Эй, ты! Недостреленный!

Давай-ка на укол!»

Наш батальон геройствовал в Крыму,

И я туда глюкозу посылал,

Чтоб было слаще воевать ему.

Кому? Тому, который не стрелял.

Я пил чаек из блюдца,

Со спиртиком бывал.

Мне не пришлось загнуться,

И я довоевал.

В свой полк определили.

«Воюй! — сказал комбат. —

А что недострелили —

Так я не виноват».

Я очень рад был, но, присев у пня,

Я выл белугой и судьбину клял:

Немецкий снайпер дострелил меня,

Убив того, который не стрелял.

Военные песни Высоцкого описывают не только героизм и самопожертвование. Потому-то они правдивы и пронзительны, что в них есть все: и смерть, и любовь, и подвиги, и предательство, и измена.

На фоне трагедии войны показаны обычные человеческие судьбы, иногда очень трагические. Например, две его песни о том, как солдаты узнают о предательстве любимых женщин. В стихотворении «Полчаса до атаки», солдату перед боем передают письмо от любимой девушки:

<…>

Там стояло сначала:

«Извини, что молчала.

Ждать не буду…» И все, весь листок.

Только снизу приписка:

«Уезжаю неблизко.

Ты спокойно воюй и прости, если что».

Вмести с первым разрывом

Парень крикнул тоскливо:

«Почтальон, что ты мне притащил?

За минуту до смерти

В треугольном конверте

Пулевое ранение я получил!»

Он шагнул из траншеи

С автоматом на шее,

Он разрывов беречься не стал.

И в бою над Сурою

Он обнялся с землею

Только ветер обрывки письма раскидал.

В песне «Я полмира почти через злые бои…» боец возвращается домой, ожидая встречи с женой, но дома его ждет горькое разочарование:

<…>

Окна словно боялись в глаза мне взглянуть.

И хозяйка не рада солдату —

Не припала в слезах на могучую грудь,

А руками всплеснула — и в хату.

И залаяли псы на цепях.

Я шагнул в полутемные сени,

За чужое за что-то запнулся в сенях,

Дверь рванул — подкосились колени.

Там сидел за столом, да на месте моем,

Неприветливый новый хозяин.

И фуфайка на нем, и хозяйка при нем, —

Потому я и псами облаян.

Это значит, пока под огнем

Я спешил, ни минуты не весел,

Он все вещи в дому переставил моем

И по-своему все перевесил.

Мы ходили под богом, под богом войны,

Артиллерия нас накрывала,

Но смертельная рана нашла со спины

И изменою в сердце застряла.

Я себя в пояснице согнул,

Силу воли позвал на подмогу:

«Извините, товарищи, что завернул

По ошибке к чужому порогу».

Дескать, мир да любовь вам, да хлеба на стол,

Чтоб согласье по дому ходило…

Ну, а он даже ухом в ответ не повел,

Вроде так и положено было.

Зашатался некрашеный пол,

Я не хлопнул дверьми, как когда-то, —

Только окна раскрылись, когда я ушел,

И взглянули мне вслед виновато.

В этой истории многое для нас остается за кадром. Неизвестно, почему жена не дождалась мужа, была ли ее измена сознательной, или просто от него долго не было никаких вестей, и бойца стали считать пропавшим без вести или погибшим, мы не знаем этого. Может быть, на него уже пришла по ошибке похоронка, как это часто бывало в неразберихе военного времени. Но солдат не винит жену, он понимает, как трудно выжить женщине в деревне во время войны без мужика. Но его боль и тоска от этого не легче. Он проявляет огромную силу воли и мужество и просто уходит.

Все военные песни поэта проникнуты огромной любовью к родной земле и русским людям. Высоцкий сам говорил, что ему интересно писать о всем том, что происходит в его стране и с его народом. Русские, патриотические мотивы присутствуют не только в песнях военного цикла. У Владимира Семеновича есть произведения, в которых явственно слышится стилизация под русские былинные песни:

Триста лет под татарами-жизнь еще та:

Маета трехсотлетняя и нищета.

Но под властью татар жил Иван Калита,

И уж был не один, кто один — против ста.

Пот намерений добрых и бунтов тщета,

Пугачевщина, кровь и опять — нищета…

Здесь мы находим у Высоцкого очень правильный, нешаблонный взгляд на русскую историю. В советское время к Ивану Даниловичу Калите, сыну святого благоверного Даниила Московского и внуку Александра Невского было очень предвзятое, совершенно искаженное отношение. Из всего, что нам рассказывали в школе о периоде правления Ивана Даниловича, больше всего запомнилось, то, что он был человеком очень прижимистым, жадным, всегда носил с собой большой кошель — калиту, за что и получил такое прозвище. На самом деле, Иван Калита отличался большим нищелюбием и прославился своей щедростью к бедным. Он действительно, всегда носил с собой большой кошелек для раздачи милостыни нуждающимися.

Иван Калита — это собиратель русских земель, благодаря ему и его отцу князю Даниилу Русь начала объединятся вокруг Москвы, что помогло потом преодолеть татаро-монгольское иго.

Бунтовщики же — Емельян Пугачев, Степан Разин, — в советское время, наоборот, прославлялись и романтизировались как предтечи будущих революционеров-большевиков. А в этом стихотворении

Высоцкий пишет о тщетности и крови пугачевских бунтов.

Хотя, нужно признать, что к самому Пугачеву, как к личности, несомненно сильной, Высоцкий относился с уважением и симпатией и хотел сыграть его, но не смог, ему досталась роль Хлопуши.

Любовь к Родине звучит и в другой, очень красивой песни «Как по Волге-матушке», также стилизованной под русские былины, сказы, где поэт воспевает красоты родной природы:

Как по Волге-матушке, по реке-кормилице

Все суда с товарами, струги да ладьи,

И не надорвалася, и не притомилася -

Ноша нетяжелая, корабли свои.

<…>

Кстати, и здесь есть военно-патриотические строчки:

Волга песни слышала хлеще, чем «Дубинушка»,

Вся вода исхлестана пулями врагов.

И плыла по матушке наша кровь-кровинушка,

Стыла бурой пеною возле берегов.

Любовь к Отчизне и любовь к матери — это две отличительные черты истинно русской души. А Высоцкий, несомненно, любил и свою Родину, прославляя ее своим талантом, и также любил свою мать, Нину Максимовну Серегину, происходившую из простой русской крестьянской семьи. Существуют записи бесед с мамой поэта, где она вспоминает о том, с какой любовью и заботой относился к ней Володя, как приглашал на каждую свою премьеру.

По крови Владимир Семенович не был полностью русским человеком. Известно, что его деда по отцу звали Вольф Шлиомович, он был евреем, жил в Киеве и, к слову сказать, был очень образованным человеком, имел три высших образования: юридическое, экономическое и химическое.

Но сам Владимир Высоцкий никогда не отождествлял себя ни с еврейским на-родом, ни с еврейской культурой, в его творчестве отсутствую национальные еврейские мотивы. Тогда как у других певцов еврейского происхождения, например, у Розенбаума, Шафутинского, национальный компонент присутствует очень сильно и есть целые циклы еврейских песен. Кстати, сами евреи национальность определяют по матери, а не по отцу.

В письме к жене Людмиле Абрамовой от 4 марта 1962 г. Высоцкий пишет: «По паспорту и в душе — я русский». Русским человек становится не от процентного содержания русской крови, а от того, насколько он любит Россию и русский народ, а этого в поэте было с избытком. Самые великие и преданные сыны России, Пушкин и царь-страстотерпец Николай, не были, прямо скажем, чистокровными русскими людьми, но никто не усомнится в их русскости.

Задача любого без исключения человека — реализовать данные ему от Бога дарования в служении Богу и людям, притом, служа людям, если, конечно, мы имеем веру в Бога, мы приносим службу самому Богу. Высоцкий в Бога верил, и это можно доказать как на основании свидетельств близких к нему людей, так и на основании его песен, но об этом я скажу позднее.

А его песни помогали миллионам людей «строить и жить». Он воспел в них не только подвиг русского солдата, но и мирный трудовой подвиг своих современников. Он писал о летчиках, моряках, подводниках, шахтерах, крестьянах, рабочих, шоферах, ученых, врачах, писателях и спортсменах.

На его военных, «горных» и «рыцарских» песнях воспитано не одно поколение мальчишек. Более того, есть люди, и я думаю, таких довольно много, которых Высоцкий своими песнями привел к вере. Я слышал о таких случаях и знаю, что, некоторые из этих людей даже приняли впоследствии священный сан. И это неудивительно: в стране победившего атеизма и всеобщей лжи даже просто честно и искренне спетая песня могла заставить человека, не получившего никакого духовного воспитания, задуматься о вопросах смысла бытия, жизни и смерти, спасения души. Со мной в Семинарии учились ребята, которые пришли к Крещению через русский рок 70–80 гг. Тем же проводником ко Христу для кого-то стал Высоцкий. Ибо в своих песнях звал задуматься над главнейшими вопросами и очень часто затрагивал духовные темы.