Глава X
Глава X
…А жизнь продолжала свой бег. Дело шло к весне. Начал таять лед в Дунае, теплело и отношение к нам венгерского населения.
В Тёкеле мы расселились по квартирам в домах местных жителей. Нашим хозяином оказался пожилой инженер с авиационного завода. Мы с ним очень быстро нашли общий язык, он неплохо говорил по-русски: результат пребывания у нас в плену еще в гражданскую войну.
Вскоре мы сдружились со всей его семьей: женой и двумя дочерьми, которые стали учиться русскому, чтобы по утрам встречать нас словами «С добрым утром», а по вечерам желать нам «Спокойной ночи».
Все это было трогательно и волнующе, свидетельствовало о том, что против нашей правды бессильна самая изощренная антисоветская пропаганда.
Особенно круто изменилось отношение к нам венгров, когда западнее Будапешта были обнаружены ямы, заполненные тысячами безвинно расстрелянных их соотечественников. Мне довелось видеть эти ямы — зрелище ужасающее, — в них были трупы детей, женщин, стариков…
В окруженном Будапеште немцы по-бандитски грабили его жителей, отнимали последний кусок хлеба.
Пришли наши воины — стали делиться с ними всем, что имели.
Все это не могло не воздействовать на венгров, они увидели в нас своих настоящих освободителей, избавителей от коричневой чумы.
Убедившись, что удержать город им не удастся, немцы стали искать пути выхода из окружения. Попробовали прорваться в юго-западном направлении — получили отпор. Через несколько дней командованию стало известно, что небольшие группы немцев проходят через кольцо окружения в северо-западном направлении. Надо было найти где. Упорные поиски не дали результата. Тогда эта задача была поставлена Герою Советского Союза майору Колдунову. Вылетев в указанный район, он ничего особенного не обнаружил. Начались вылеты один за другим. Обследовались каждая улица, дорога, тропа. И вот настойчивый поиск увенчался успехом. Используя подземные ходы сообщения, горные тропы, немцы мелкими группами просачивались через боевые порядки нашего заслона. Цель найдена. А дальше штурмовики знали что делать…
13 февраля столица Венгрии была освобождена. Советские войска взяли в плен 110 тысяч фашистских солдат и офицеров. В результате успешного завершения Будапештской операции из войны вышла последняя союзница Германии в Европе. Это было событие большого значения. Гитлер оставался один, мог надеяться только на самого себя. Не ирония ли судьбы — властвовать почти над всей Европой и прийти к столь печальному финишу? История все расставила по своим местам, воздала фашизму по заслугам.
Будапешт взят. Естественно, всем нам не терпится побыстрее побывать в нем, посмотреть, что от него осталось после длительных, кровопролитных боев.
Собрались было ехать в город, когда разнеслась весть: к нам прибыла делегация гвардейцев-казаков 5-го Донского кавалерийского корпуса генерала С. И. Горкова.
Мы очень обрадовались столь дорогим гостям. Знали о их большом мужестве, исключительной стойкости, давно хотели встретиться с ними. Возглавлял делегацию полковник А. В. Привалов. В ее составе был и шестидесятипятилетний усатый капитан П. С. Куркин — кавалер четырех Георгиевских крестов и трех орденов Боевого Красного Знамени. Как мы узнали, с ним вместе воевали и его сын и зять — тоже офицеры.
У нас состоялся своеобразный вечер боевого содружества, родившегося в период самых напряженных боев в критической ситуации при отражении фашистского контрнаступления. Обстановка тогда сложилась для 3-го Украинского фронта угрожающей. Верховный Главнокомандующий даже разрешил Ф. И. Толбухину отвести войска на правый берег Дуная. Но командующий на это не пошел, понимая, чего может стоить такой маневр. И лично приказал казакам спешиться, грудью встать на пути остервеневших гитлеровцев.
Нашей 17-й воздушной было поручено обеспечение надежного прикрытия донских казаков. Мы, четко себе представляя, как тяжело приходится лихим рубакам, зарывшимся в землю, беспрестанно висели над передним краем, обрушивая на врага бомбы и снаряды, не давая ему поднять голову. Ожесточенно отбивались и казаки, показывая чудеса храбрости и героизма. Многие из них навсегда остались на поле боя, но ни один не дрогнул, не отступил. Девизом казаков было «Стоять насмерть!», и они удержали свой рубеж, чем способствовали отражению бешеного натиска врага.
И вот теперь они прибыли, чтобы поблагодарить нас за эффективную поддержку с воздуха. А мы без конца восхищались гостями — людьми необычайного мужества. Особенно понравился всем капитан Парамон Самсонович Куркин. Возле него все время была толпа. Он ярко рассказывал о своих боях еще в империалистическую, затем в гражданскую войну. Шутливо жаловался на судьбу:
— Сын, зять — старшие офицеры, а я все — капитан… За три войны на три ступени поднялся в офицерских званиях…
Не успели распроститься с казаками, как меня вызывают на командный пункт полка.
— Скоморох, важное задание: пойдешь на разведку в район Секешфехервара, — говорит — Онуфриенко. — Результаты ждет генерал Толстиков…
Вылетаем в паре с Кирилюком. Облака прижимают нас к самой земле. Моросит дождь. Местами попадаем в туман.
— Если случайно оторвешься — иди домой, меня не ищи, — передал Виктору.
Но он цепкий, держится в строю хорошо.
Долгое время ничего обнаружить не удается.
И вдруг ударили зенитки. Откуда? Присматриваемся — ого! Немецкие танки в таком количестве, какого мы не видели с Курской дуги.
Сначала глазам своим не поверили. Еще заход — действительно, вся дорога к Секешфехервару забита танками, бронемашинами.
Торопимся домой, докладываем. Нам тоже не сразу верят, снова посылают на разведку. Мы опять подтверждаем увиденное, наши сведения тут же передаются в вышестоящий штаб.
Как потом оказалось, противник нанес главный удар между озерами Балатон и Веленце. Советские войска стойко отбивали вражеские атаки, направляя основное усилие на разгром танковых дивизий врага. Только в течение 6 марта 17-я Воздушная армия, несмотря на плохую погоду, произвела около 360 вылетов, из них 230 по 6-й танковой армии СС.
Прорвав первую полосу обороны, сильными бронированными кулаками они ринулись к Дунаю. Началась последняя в минувшей войне оборонительная операция советских войск, получившая название Балатонской.
Чтобы сдержать натиск врага, командующий фронтом бросил в бой все имеющиеся в его распоряжении силы, даже дивизию тихоходных ночных бомбардировщиков По-2. Нам, летчикам, приходилось драться круглые сутки.
В дальнейшем (особенно в течение 10—13 марта) противник, имея незначительный успех, пытался развить его, делая основную ставку на танки и штурмовые орудия. Только южнее озера Веленце их действовало до 500 единиц.
Но массированные действия нашей артиллерии и авиации нанесли врагу большие потери, а последующие попытки его добиться успеха также ни к чему не привели. К исходу 15 марта контрнаступление гитлеровцев фактически было приостановлено.
Значительную роль в успешном отражении контрнаступления танковых войск противника сыграла наша авиация. Несмотря на сложные метеорологические условия, она непрерывно наносила удары по танкам и артиллерии противника и вела борьбу с самолетами в воздухе.
С каждым днем возрастала ожесточенность сражения. В нем и на мою долю выпало испытание, от которого на висках появилась седина.
Вылетели шестеркой: Калашонок, Маслов, Горьков, Кирилюк, Кисляков и я — на прикрытие войск.
Над передним краем увидели столько же «мессершмиттов». Я обычно не спешил ввязываться в бой с первой группой: находясь вверху, управлял боем, страхуя подчиненных от всяких неожиданностей. Обычно первую группу атаковывала какая-либо из ведомых пар.
А тут не удержался и сразу пошел в атаку, приказав паре Кирилюка держаться сверху.
Началась драка. Одного «месса» я уже взял было на прицел, вот-вот сражу его. Он юркнул вниз. Я за ним. На выводе из пикирования снова начинаю накладывать на него перекрестие прицела. И тут чувствую удар, скорее, резкий толчок, от которого машина сама по себе устремилась вверх.
Ручка полностью отдана от себя. Но машина не реагирует на это, лезет ввысь, теряя скорость, а затем клюет носом и камнем устремляется к земле. Все мои попытки подчинить самолет своей воле ни к чему не приводят. Скорость вот-вот перейдет за предельно допустимую. Земля приближается с невероятной быстротой. Что остается? Прыгать!
— Кирим, покидаю самолет, бери управление боем на себя…
И тут на какое-то мгновение в эфире воцарилась тишина. Видно, не все поверили в то, что со мной случилось. Ведь мне еще ни разу не доводилось воспользоваться парашютом. В полку привыкли: Скоморох неуязвим. Даже совсем недавно, когда зениткой было отбито одно колесо шасси, разворочена плоскость, я все же пришел на аэродром, благополучно приземлился.
Когда все увидели, что мой «Лавочкин» действительно неуправляем, посыпались всевозможные советы. Только мне было не до них, я уже начал отстегивать привязные ремни. И вдруг слышу крайне встревоженный голос:
— Скоморох, Скоморох, под тобой немцы, немцы под тобой!
Это подполковник Александр Самохин — заместитель командира штурмовой дивизии. Он часто находился на КП, мы никогда не виделись, но почти каждый день переговаривались по радио и прониклись друг к другу взаимным уважением.
Его слова как будто током меня пронизали. Попасть в плен?! Нет, лучше что угодно, только не это.
— Скоморох, под тобой немцы, слышишь меня? — снова раздалось в эфире.
— Слышу, понял, — ответил я, а про себя подумал: «Спасибо, друг, только что же мне делать?»
В доли секунды промелькнула вся моя недолгая жизнь… Мысленно представил встречу с фашистами… Она не радовала. Взглянул на землю: пустое, изрытое взрывчаткой поле. И ни один немец не погибнет от падения моего самолета. Надо искать выход… Скорость подходит к максимально допустимой, самолет дрожит, вот-вот начнет разрушаться. На почему он на этой скорости не идет вверх, ведь должен по расчетам? Значит, отбит руль высоты и сильно поврежден стабилизатор.
Последний шанс: даю газ, и крепко, словно в этом мое спасение, прижимаю ручку к себе. И в этот момент начинаю замечать, что самолет уменьшает угол пикирования. Даю полностью газ и обороты. Помогает: истребитель начинает переходить в горизонт.
Ура! Еще не все потеряно!
— Ребята, прикройте, еще есть шанс! — передаю по радио.
Когда самолет снова перешел в набор высоты, убрал газ, ручку управления — вперед. В какой-то точке, потеряв скорость, самолет снова переходит в пикирование. И затем повторяется все сначала, но уже с меньшей, более пологой амплитудой. Отлично! Правду говорят, что безвыходных положений не бывает.
Приноровился управлять машиной, амплитуда становится все меньшей и меньшей. Держу курс домой в окружений боевых друзей.
Несколько раз слыхал, как Самохин предупреждал ребят:
— «Мессерами» не увлекайтесь, надежно прикрывайте ведущего…
Пересек Дунай. Тут уже наши войска. Можно бы и покинуть самолет, да жалко. Он же меня не подвел, считай, выручил из беды. Как же я его брошу? Нет, этому не бывать!
Тут вокруг меня собралась вся группа. Посылаю двоих вперед, чтобы завели на посадку. «Ковыляю» дальше. Вот и аэродром. Выпускаю шасси, с большим трудом приземляюсь.
Казалось, прошла вечность. Наконец прибежал техник, приехала полуторка. Ее кузов выложили матрацами и осторожно опустили на него хвост самолета.
Вылез из кабины, и не верится, что остался жив и невредим.
Оказалось, зенитный снаряд попал прямо в хвостовое оперение, отбил левую часть руля глубины, наполовину — правую, отбил часть руля поворота.
Техники и механики быстро ввели в строй самолет. Я поднялся в воздух, проверил — хорош! А на следующий день Горьков, Кисляков, Цыкин и я отправились сопровождать штурмовиков во главе с Героем Советского Союза старшим лейтенантом Е. Прохоровым…
Задание выполнено, штурмовики поработали хорошо. Идем назад, пересекаем Дунай, скоро и аэродром.
Слышу голос Прохорова:
— Скоморох, благодарю за прикрытие, мы уже дома. До новой встречи в воздухе!
— Рады служить славным боевым труженикам.
Я осматриваю четкий строй «илов»: идут красиво, крыло в крыло. Никто им не угрожает, можно и уходить. Но что-то удерживает меня, хочется еще немного пройти рядом с «горбатыми», перекинуться словцом-другим с Прохоровым — славным веселым парнем. Только начали переговариваться, вдруг слышу: «мессеры», «мессеры»!
Осматриваюсь — «худые» подкрадываются к штурмовикам снизу. А мы вверху, километрах в трех. Ближе всех к противнику — Цыкин.
— «Горбатые», убирайте шасси. Цыкин, атакуй! — передаю по радио и тоже спешу наперерез вражеским истребителям. Издалека открываю навесной заградительный огонь — не действует, немец идет прямо к «идам». Я подхожу ближе, снова даю очередь — «мессершмитт» уходит. Цыкин сорвал атаку второго. Подоспели Горьков с Кисляковым. Враг стал уходить. Мы устремились в погоню. Зло нас взяло: обнаглели фашисты, надо их проучить. За Дунаем настигаю «мессершмитта», сваливаю его первой очередью. За вторым идет Цыкин, да что-то торопится.
— Миша, не спеши, спокойнее, прикрою.
Миша Цыкин по всем правилам провел атаку, от выпущенной им длинной очереди «месс» клюнул носом и взорвался.
Мне вспомнились слова Героя Советского Союза полковника Баланова, сказанные нам, молодым летчикам, в Адлере:
— Ведомый не только прикрывает, но и атакует, когда нужно.
Сейчас это вошло в нашу повседневную практику.
На аэродроме я поздравил Мишу Цыкина с очередной, четырнадцатой победой. Это был наш последний совместный воздушный бой.
Бои продолжаются, вот уходит на задание группа «лавочкиных» во главе с Мишей Цыкиным.
Через 10—15 минут кто-то из наших летчиков говорит:
— Цыкин дерется.
— Мише везет, — бросает Калашонок, и в это время мы, подойдя к радиоприемнику, слышим:
— Сбил, горит!
— Это какой у него? — спросил Леня Капустянский,
— Пятнадцатый, — ответил заместитель начальника штаба полка майор Павлов.
— Чего лясы точите, — на ходу сказал Онуфриенко, — у кого готовы самолеты, в бой!
И в это время слышим голос Цыкина, в кабине разорвался снаряд… Летчики врассыпную по самолетам! Командир полка у радиостанции руководит взлетом.
Раненный в живот Миша продолжает отбиваться от «мессершмиттов».
Мой самолет как раз заправили горючим. Я занял место в кабине, запустил мотор, включил радио.
— Ранен вторично, выхожу из боя, — услышал голос Цыкина.
Быстро взлетаем, спешим в район боя, а Миша уже заходит на посадку.
Не встретив в воздухе ни одного фашиста, возвращаемся. Спешу узнать, что с Мишей. Его уже увозят на санитарной машине. В сторонке стоит его подбитый самолет. Бегу к нему, заглядываю в кабину: она вся в крови.
Отправили Мишу во фронтовой госпиталь. Там хирурги забыли, когда спали: столько у них работы. Цыкин ждет очереди на операцию. А состояние его крайне тяжелое. Мы — к начальнику госпиталя, добиваемся, чтобы Мишу оперировали вне очереди.
Результатов ждали часа три. Потом вышел хирург.
— Слишком много в нем осколков, — сказал он. — Уезжайте, дело долгое.
Мы вернулись крайне расстроенными, оставив Мишу на грани смерти. К счастью, его крепкий организм выстоял. Цыкин вернулся к нам в мае, попробовал летать на истребителе, но на высоте свыше семи тысяч почувствовал острые боли в животе: что-то там не так срослось.
Успешно действовал наш 31-й полк. Только летчики нашей эскадрильи в воздушных боях над озерами Веленце и Балатон сбили около 20 самолетов и совершили более 100 штурмовых ударов по войскам противника на поле боя.
В марте все летчики переучились на Ла-7. Это сразу резко повысило боеспособность эскадрильи, полка. Все были очень довольны новыми машинами, сожалели, что они не поступили в полк раньше.
…Очень быстро меняем аэродромы. Это объясняется тем, что, остановив и обескровив гитлеровскую группировку у Балатона, войска 3-го Украинского фронта 16 марта перешли в решительное и успешное наступление, очищая остатки венгерской земли от захватчиков.
С вводом в бой 6-й гвардейской танковой армии к 20 марта фронт наступления заметно расширился. Враг яростно сопротивляется, но стремительные действия наших войск, поддерживаемые авиацией, привели к охвату и почти полному окружению 6-й танковой армии СС. Остался узкий коридор около трех километров. Отход врага превратился в бегство. Штурмовая и бомбардировочная авиация концентрированными ударами громила врага. Вот выходит на задание группа штурмовиков под командованием Героя Советского Союза капитана Г. Ф. Сивкова. На дорогах большое скопление танков, бронемашин. Первый удар по голове колонны — пробка. Затем каждый летчик выбирал цель и уничтожал ее… Один за другим раздаются оглушительные взрывы, возникают пожары.
— Я воюю с начала войны, — говорил после посадки Г. Сивков, — но по такому скоплению боевой техники приходилось действовать редко.
Успешно дрались и другие летчики-штурмовики. 3 апреля группа штурмовиков, ведомая старшим лейтенантом Н. А. Шмелевым, обрушила удар по железнодорожному эшелону с фашистскими войсками. Зенитчики открыли шквальный огонь. Вокруг штурмовиков заклубились разрывы снарядов, огненные трассы полосовали небо. С каждой секундой небо все плотнее заволакивало разрывами. Но ничто не могло остановить наших славных соколов.
Во время второго захода в самолет лейтенанта П. И. Орлова попал снаряд, за самолетом тянулся черный шлейф дыма.
— Орлов, ты подбит, выходи из боя, — передал ведущий.
— Успею, товарищ командир. Мы еще повоюем, — ответил Петр. Двадцатидвухлетний коммунист Орлов был настоящим бойцом. Бить фашистов, пока глаза видят землю, руки способны управлять самолетом, — вот его девиз. И он не вышел из боя, смело повел Ил-2 в очередную атаку. Второй снаряд вызвал пожар. Летчики наперебой закричали: «Петя, горишь!»
В этом возгласе прозвучала тревога за друга, просьба подумать о себе. Ответа не последовало. Видно было только, как он довернулся на станцию и энергично перевел свой горящий самолет в пикирование. Мгновение — и раздался оглушительный взрыв, разметавший в разные стороны обломки вагонов и боевой техники врага.
За мужество и отвагу П. Орлову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
4 апреля 1945 года последний гитлеровец был вышвырнут за пределы Венгрии. Над страной Лайоша Кошута и Шандора Петефи взвилось знамя свободы.
…Последнюю свою ставку нацисты делали на оборонительные рубежи вдоль восточных границ Австрии. Но тщетны оказались их потуги. Советские танкисты решительным натиском преодолели сопротивление фашистов и уже 5 апреля вышли на подступы к Вене. Здесь снова завязались ожесточенные бои.
К этому времени мы перебазировались на аэродром под любопытным городом Шапроном. Любопытен он тем, что расположился у самой границы с Австрией, возле озера с таким же названием, большая часть которого — австрийская, меньшая — венгерская. Сам город — древний, со своеобразной архитектурой, с узкими улочками, сумрачными замками, от которых так и веяло средневековьем.
…От Шапрона наши боевые курсы пролегали в основном в сторону Вены. 4 апреля мы с Николаем Козловым провели над ней первый воздушный бой, в котором мне не довелось сделать ни единого выстрела: отказало оружие. Козлов стал «мечом», сбил одного «мессершмитта», который упал на западной окраине Вены. Мне же оставалось в роли «щита» пугать фашистов, имитируя атаки.
Почему же не сработали пушки? На обратном пути стал разбираться, смотрю: вместо перезарядки поставил оружие на предохранитель. В кабине Ла-7 кое-что из оборудования оказалось не там, где оно расположено в Ла-5. И это сбило меня с толку. Помню, я тогда подосадовал на то, что на авиационных заводах не стараются сохранять унифицированную схему оборудования кабин истребителей.
Возвращаемся после этого боя домой — оружейники дрожат, ждут взбучки. Думали, что все случилось по их вине.
Через три дня перебираемся в Бад-Веслау — в 30 километрах южнее Вены. Это наш первый аэродром на территории Австрии.
…10 апреля с Горьковым прикрывали штурмовиков. Над полем боя не встретили ни одного вражеского самолета. «Илы» отработали, поворачиваем обратно и тут встречаем еще одну группу штурмовиков из 11 самолетов под прикрытием Калашонка, Козлова, Маслова.
«Илы» возглавляет «Лев-3» — комэска 715-го штурмового полка Георгий Ковалев. Мы около года летали уже вместе, но ни разу не виделись. Встретились только после войны.
У нас с Горьковым запас горючего есть, боекомплект не израсходовали. Встретиться «горбатым» с противником неминуемо придется, так как наши подопечные «илы» расшевелили улей. Прикрыть их тройкой будет трудно. Принимаю решение вернуться, беру управление группой на себя, доложив о том на КП. Снова идем в знакомый нам район. Неужели и на этот раз никого не встретим? Ан нет, Горьков первым заметил несущиеся на максимальной скорости 5 групп ФВ-190 общей численностью 30 самолетов.
— Калаш, атакуем всей группой, — подал я команду, и мы ринулись на «фоккеров». Одного из них мне удалось сразить с ходу короткой очередью. Проскочив вниз, резко переламываю траекторию полета на 90 градусов вверх и бью по «брюху» подвернувшегося второго «фоккера». Он тоже горит. Первая восьмерка рассыпалась. Второй занят Калашонок. Мы с Горьковым переключились на следующую. А в это время один из «фоккеров» стал поливать меня огнем пушек. Горьков быстро переключается на него, сражает меткой очередью. «Фоккеры» продолжают бой. Откуда такое упорство? Ага, ясно: они ждали «мессершмиттов», которые уже появились. Нам с Горьковым становится туговато. Однако продолжаем решительно атаковать, сбиваем еще по одному самолету.
Богатый урожай, ничего не скажешь! Но надо смотреть в оба: как бы самому не загреметь на австрийскую землю.
Вдруг слышу крик Калашонка:
— «Фоккеры» атакуют «горбатых»!
— Горкин, за мной! — передаю ведомому, и на полных газах спешим выручить штурмовиков.
Вокруг них — каша. Немцы стремятся во что бы то ни стало сорвать им выполнение задачи. Однако, потеряв восемь самолетов, фашисты вынуждены были выйти из боя. Правда, одного «горбатого» они подбили, но ему удалось дотянуть до аэродрома, произвести посадку. Проводив «илы» домой, обменявшись с Ковалевым несколькими репликами, мы приземлились в Бад-Веслау.
13 апреля штурмом взята Вена.
Все мы пришли в неописуемую радость: война совсем уже подходит к концу. Сообщения, одно отраднее другого, поступали об успешном развитии берлинской операции войсками 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов.
С нами рядом базировался мой бывший 164-й полк. И конечно, радость по поводу взятия Вены мы разделили с его летчиками, техниками, механиками. Всеобщий любимец Ваня Калишенко тут же растянул мехи своей гармоники, и полилась над летным полем волшебная мелодия венского вальса. Сами собой начались танцы, которым очень обрадовались наши девчонки: в последнее время мы не баловали их веселыми вечерами, не до этого было.
Потом у нас в полку состоялся митинг. На нем зачитали приказ о поощрении отличившихся в боях за Вену и благодарственные письма, посылаемые на Родину. Пошло такое письмо и моим родителям.
Благодарственное письмо, отпечатанное на машинке на тетрадном листе за подписью Онуфриенко, Якубовского, Резникова, Прожеева бережно хранится у родителей. Это последний документ, подписанный Григорием Денисовичем Онуфриенко. Ибо уже с 15 апреля он перестал быть командиром полка, уехал к новому месту службы.
Боевая работа продолжается, немцы в воздухе встречаются все реже и реже и, как правило, большими группами.
В один из апрельских дней шестеркой, одну из пар которой возглавлял летчик эскадрильи Якубовского — Юрий Бутенко, вылетели на прикрытие войск.
С земли нас предупредили: впереди до 25 «фоккеров». Вскоре я увидел их, пошел вниз, чтобы себя замаскировать на фоне земли, а врага лучше видеть.
Все идет нормально, но тут ни с того ни с сего вмешивается Бутенко:
— Вижу «фоккеров», атакую!
Слышу, Горьков ему внушает:
— Не лезь вперед батьки в пекло…
Сам командую:
— Бутенко, займи свое место в строю!
Бутенко занял свое место выше группы. Я левым боевым разворотом приблизился к цели и короткой, как удар хлыста, очередью свалил ее на землю. Ребята взяли в оборот остальных. Летчик из сбитого самолета выбросился на парашюте, его взяли в плен. Оказалось, он — инструктор высшей школы воздушного боя. Последние резервы Гитлер бросает в огонь войны…
В начале апреля наша эскадрилья пополнилась новичками — младшими лейтенантами Алексеем Бесединым, Николаем Бобковым, Дмитрием Сохой. Крепкие, задорные, рвущиеся в бой ребята. До этого они находились в запасных полках, истомились по настоящему делу. По возрасту все на год-два моложе наших старожилов. А что касается боевого опыта — разница между нами неизмеримая. Собрав эскадрилью, я рассказал им о каждом из наших летчиков, о том, кто, где, когда и чем отличился. Повел речь о самых памятных воздушных боях — новички слушали затаив дыхание. О чем они думали? О том, что самое важное и интересное уже стало историей, пройдя мимо них? Или мысленно прикидывали, долго ли еще придется добивать Гитлера, успеют ли проявить себя?
Во всяком случае, глаза у них горели, что было добрым признаком. Прежде чем взять их с собой на задания, к каждому прикрепили надежных, умелых летчиков: к Беседину — Горькова, к Бобкову — Калашонка. Над Сохой я взял личное шефство.
Учили их технике пилотирования, приемам воздушного боя прямо над аэродромом, а затем стали осторожно вводить в строй: мы не простили бы себе, если бы сейчас, под конец войны, потеряли хоть одного из молодых.
Волнующими для меня были полеты с ними над Альпами: живо напоминали Адлер, Сочи, Кавказские горы. Я как бы заново переживал свою боевую молодость. Перед глазами вставали мои учителя — Микитченко, Евтодиенко, боевые друзья — Шахбазян, Лаптев, Девкин, Мартынов, Липатов… Всем нам тогда — и учителям и ученикам — было во сто крат труднее. Настоящей науки боя ведь почти никто не знал.
Сейчас совсем иное дело. И наши молодые это чувствуют — не так переживают и волнуются, знают: и научим, и защитим.
Каждый из нас щедро делился с новичками всем, что знал и умел, раскрывал им свои секреты.
Пока мы занимались молодыми, произошло одно необычное событие: к нам на аэродром случайно приземлился американский истребитель дальнего сопровождения. Нам крайне интересно было встретиться с живым американцем: как-никак союзники. Он оказался одних с нами лет, энергичный, разговорчивый, с деловой хваткой.
За обедом разговорились, американец очень сожалел о смерти Рузвельта, отрицательно отзывался о сменившем его Трумэне, поделился своими планами послевоенной жизни — стать фермером, делать бизнес.
— Сколько вы на фронте? — спросили мы у него.
— Год…
— Сколько у вас боевых вылетов?
— Тридцать.
Нам оставалось лишь переглянуться между собой. 30 вылетов! У каждого из нас за то же время их набиралось 150—200, а то и 300. Да, что и говорить, неравномерный вклад в победу над фашизмом.
Закончилась встреча обменом сувенирами. Потом мы с Горьковым сопроводили его километров за 250 и расстались навсегда.
…Приближается 1 мая 1945 года. Весна победы! Долгожданной, добытой в невероятных трудностях победы.
Идет штурм Берлина. Мы с нетерпением ждем вестей о его падении. Нас неожиданно перебрасывают в Фишемендорф — восточнее Вены. Это населенный пункт прямо на берегу Дуная, возле которого расположился отлично оборудованный аэродром.
Отсюда стали летать на прикрытие наших войск, действовавших в Чехословакии, под Брно. Именно здесь на наших картах был проложен последний боевой маршрут. Именно на этом маршруте я закрою свой счет сбитых фашистских самолетов. Мы с Дмитрием Сохой сопровождали штурмовиков. Недалеко от Брно нас встретила группа ФВ-190, попыталась помешать «илам» выполнить задание. А снизу к «горбатым» стали подбираться «мессеры». Ими занялась ударная группа, а мы с Сохой набросились на «фоккеров». Они вниз. На бреющем, ища спасения, входят в лощину. Мы за ними. Вот между нами 100, 50 метров. Впереди — небольшая возвышенность. Ведущий ФВ-190 стал огибать ее, ведомый — следом.
— Смотри, Усы (так мы звали Соху — обладателя густых усов), сейчас открою огонь.
Как только ведомый стал набирать высоту, я дал короткую очередь, «фоккер» врезался в возвышенность, взорвался. Потом предоставил Сохе возможность самому испробовать свое умение. Он долго пристраивался к цели, с большой затяжкой прицеливался, невпопад выпускал очереди.
Неужели и я когда-то был таким?
Конечно, был. Ведь били меня «фрицы», еще как били! Разве это можно забыть? Зато теперь я могу позволить начинающему воздушному бойцу пройти огневое крещение, не опасаясь за исход поединка, за его жизнь.
— Смелее, Дмитрий, решительнее, за прикрытие не беспокойся! — Ободренный Соха, увидя, что я никого к нему не подпускаю, стал действовать норовистее, энергичнее и в конце концов одержал первую победу.
Итак, я сбил последний, сорок шестой, самолет, Соха — первый. Я закрыл свой боевой счет, он открыл его.
Это было символично. Вступающее в жизнь новое поколение воздушных бойцов как бы подхватило и несло дальше эстафету боевых дел летчиков-фронтовиков.
…Все войны кончаются миром. Даже самые жестокие и кровопролитные, какой была Великая Отечественная.
В ночь с 8 на 9 мая улеглись спать. А на рассвете нас подняла на ноги стрельба. Мы соскакиваем с коек, одеваемся, хватаем оружие, вылетаем на улицу. Смотрим: кругом светло от ракет.
— Товарищ командир, победа! — радостно кричат летчики.
Победа!!!
После короткого молчания последовали вопросы:
— Сколько сбил самолетов?
— Когда и за что присвоили звание дважды Героя Советского Союза?
Пришлось держать ответ по всей форме. За время Великой Отечественной войны произвел 65[2] боевых вылетов, сбил 54 самолета врага, из них 8 в группе. Звание дважды Героя СССР присвоено 18 августа 1945 года.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.