АВТОР – БИОГРАФИЯ
АВТОР – БИОГРАФИЯ
Родился я, как сейчас помню, 9 ноября...
Несколько позднее мне стало известно, что этот день все прогрессивное человечество уже давно отмечает как День Рождения великого русского писателя И.С.Тургенева. Еще позднее 9 ноября вошло в мировую историю как День Падения Берлинской Стены.
Кроме того, 9 Ноября 1893 года, как известно, хоронили П.И.Чайковского. А 9 Ноября 1994 года, как гласит летопись, памятник императору Александру III был перенесен со двора тесного музея во двор Мраморного Дворца, на то место, где ранее был броневик Ленина.
А вот в 1934 году, кроме моего появления на свет, ничего значительного просто не произошло.
Помню, матушка моя, Антонина Васильевна, в девичестве Белобородова, признавалась, что 7 Ноября в день 17-ой Годовщины Великого Октября она еще весело отплясывала где-то в гостях, было дело...
Хорошо ли это для новорожденного? Не думаю.
Скорее можно сказать, что легкомыслие я всосал прямо с молоком матери и даже немного ранее, а саму Октябрьскую Революцию всегда недолюбливал. Вследствие чего был потом исключен из Ленинского Комсомола с формулировкой «За аполитичное поведение», и имел еще множество всяких неприятностей...
Свои первые стихи я написал в 8 лет. В эвакуации. В деревне Земцы, – это возле Кртельнича.
Шла война. Зима 1942 – 1943 годов. Но уже тогда я прозорливо разглядел нашу окончательную победу над фашистами...
Там, где снаряды рвутся,
Там, где пули свистят,
Наша Красная Армия
Гонит немцев НА ЗАД...
Именно так значится в сохранившейся у меня рукописи, именно раздельно, «НА ЗАД», и все тут... И это, смею думать, не грамматическая ошибка, а стремление к изысканности формы, более характерное, впрочем, для иероглифического, скажем, китайского письма...
Во всяком случае, слова – «это не сочинения, а какая-то китайская грамота», я потом в школе слышал неоднократно....
Не уверен, правда, знают ли обо мне в Китае...
Далее в моей жизни была пауза, лет до 22-х, когда я обходился исключительно прозой. Но вот однажды на лекции по химии в Политехническом институте я увидел написанные на парте две стихотворные строки, оказавшиеся есенинскими...
«Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок» – писал великий русский поэт...
«А будущее, много ль ждет нас счастья ветреных улыбок?» – добавил я, и потом начал писать дальше, чем занимаюсь и по сей день, то есть уже лет 35 подряд...
Очень рано мои стихи получили крен в юмористику...
Макушка философа – голая вовсе,
Вокруг же поясом – густые волосы,
Служит философ на благо народа,
Противников разбивая начисто,
Нося на голове результат перехода
Количества – в качество...
– писал я в те далекие годы. Или -
С утра у прилавка – крики и давка.
Бушует недаром толпа у прилавка,
Работают ловко спиной и плечом,
В эти минуты забыв обо всем.
Здесь каждый, видно, понял отлично,
Что сознанье – оно вторично,
А первична, – не спорит никто,
МАТЕРИЯ – если она на пальто!
И даже лирические стихи выходили из-под моего пера с претензией на улыбку...
Тяжелую я нарисую картину.
И выхода тут, как мне кажется, нет,
Взрослый, 19-тилетний мужчина
Влюбился в девчонку 17-ти лет!
Мир не видал своенравней особы:
«Хочу в театр!», «Не люблю компот!»,
«Давай я тебя вываляю в сугробе?»,
А через миг, – все наоборот...
Сегодня пришел, – убежала, не знаем...
Один я стою у закрывшейся двери...
Мир, – он, наверное, познаваем,
А вот женщина, – не уверен...
Довольно скоро мои стихи были впервые опубликованы в институтской газете «Политехник», они имели проправительственную окраску и были посвящены роковым для меня датам – начала ноября, начала новой эпохи…
Дворцовой площади простор с вечерней синевой.
Давай сегодня по душам поговорим с тобой...
Но настоящего разговора с пролетарской святыней тогда не получилось, и меня выгнали из института, с 4-го курса, после чего я уехал в геологическую экспедиции в Казахстан, в пустыню Бет-пак-дала, к скорпионам и тарантулам...
Есть забава теперь у меня,
Я по-своему время считаю:
Каждый день теперь совершаю
Я обряд погребения дня.
Так прошло уже много дней.
Пылью, ветром, зноем богаты
Похороненные солдаты
Заблудившейся жизни моей... -
писал я тогда в изгнании...
А вернувшись в Ленинград, опять припал к живой воде юмористики...
Помнится, я написал целую поэму о своих злоключениях, при этом набрался смелости и публично исполнил ее в огромном зале Политеха. Человек я уже тогда в студенческих кругах был популярный, и успех был большой. Поэма начиналась так:
С тех пор как я из института
Был изгнан волей высших сил,
Я сердце трауром окутал
И долго яростно грустил.
«Печальный дух мой, дух изгнанья»
Витал над грешною землей
И каждый вечер на свиданье
Летал в Сосновку, – как домой...
Далее я описывал ночной вечер, на который сошлись-съехались все герои литературных и драматических произведений, многим из которых я давал весьма рискованные в те годы характеристики...
Вот пронеслась голубая дымка...
Это – «Человек-невидимка»!
Все говорят, – это тот пошел,
Кому на Руси жить хорошо!
А потом там был доклад товарища Остапа Бендера, – как мне удалось переиздаться, и многое другое, звучавшее в те времена достаточно остро... Но – «судьба Евгения хранила» – на этот раз, и все тогда обошлось без КГБ. КГБ было потом... Их, сотрудников, тоже можно было понять... Я умудрялся в широкой компании, за столом исполнять такие строчки:
В районном ОВИРЕ я сутки стою,
Очередь медленно движется,
Сдают – паспорта, и я сдаю
Мою краснокожую книжицу!
С каким наслажденьем жандармской кастой
Я был бы исхлестан и распят
За то, что бросаю я им молоткастый,
Серпастый советский паспорт!
И я достаю из широких штанин
Свою выездную визу.
Читайте, завидуйте, я не гражданин
Советского Союза!
Конечно, эго был блеф, игра ума, желание подергать «тигра за усы», никуд а я уезжать никогда и не собирался, с чего это я должен уезжать со своей родины? Я вам не нравлюсь, товарищи? Вы мне часто тоже. Может быть, вам лучше уехать? Так думал я тогда и почти также продолжаю думать сейчас...
Первые стихи, написанные в горах Кавказа, куда я попал, решив заняться альпинизмом, представляли собой определенный сплав ранее уже обозначившихся мотивов и назывались так: «Очень лирические стихи о том, как помочь милиции, комсомольской, профсоюзной и другим организациям в борьбе с растущей преступностью».
Небо зеленеет на востоке,
И всплывают гор далеких цепи,
Как стихов полузабытых строки,
Что тревожат память на рассвете.
Цветом небывалым, нежно алым
Тронут снег, сиреневые тени
Спрятались за розовые скалы,
Валунам забрались на колени.
Над седым встревоженным простором
День встает в торжественном расцвете.
Если б каждый мог увидеть горы,
Не было б преступников на свете!
Увы! События нашей жизни развеяли этот романтический миф...
Наверное, устроил так Аллах,
Иль Сатана подстроил все умело:
Бандиты вырастают и в горах,
И с этим ничего уж не поделать!
После изгнания из Вуза, я через четыре года вернулся в него, получил диплом, поступил на работу в Дом Научно-технической пропаганды на Невском проспекте, напротив Дворца Пионеров, и через полгода был оттуда... Нуда, конечно, вы уже догадались, правильно, – изгнан, за статью критического содержания, опубликованную в стенгазете и направленную на укрепление трудовой дисциплины в рабочее время, а также за отказ ходить на политучебу...
Когда человека отовсюду выгоняют, хотя, видит Бог, он не дурак, не пьяница, не хамло, то что он в итоге делает? Плачет? Черта с два! Он становится юмористом!
Без больших забот я покинул ряды технической, или, точнее говоря, электронно-технической интеллигенции, и влился в ряды интеллигенции творческой. Я окунулся в эстраду. Пришел первый успех. Какие-то деньги. Меня узнали в Москве и других городах страны. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! Мне очень везло в те годы. Я шел в эстраду не за «длинным рублем». Эстрада тогда была делом государственным, у нас были семинары, учеба, творческие командировки – по всей стране. Моя первая поездка была в Тбилиси, в джаз-оркестр «Рэро», один из популярнейших тогда в стране, апрель в столице Грузии, где все в это время цветет и пахнет или ароматом миндаля, или шашлыком с коньяком – это уж непременно...
У меня в ту пору был прекрасный соавтор, Олег Левицкий, который меня очень многому научил. По профессии. Правда! оказалось! что я умел и хотел учиться. А потом была поездка с Шуровым и Рыкуниным по Южному берегу Крыма, а потом была программа в Кисловодске, а потом я стал ездить с джаз-оркестром Олега Лундстрема... Повторю, мне очень повезло. Я попал в хорошие руки. Моим самым первым исполнителем был легендарный уже тогда Петр Лукич Муравский. А затем я долгие годы работал с лучшим конферансье страны Олегом Милявским. Так что творческих проблем не было. Включая знакомство с А.Райкиным, а далее, позже, с Г.Хазановым, К.Новиковой, Е.Петросяном, с которым мы и ныне большие друзья. Меня называли уже «королем репризы», когда М.Жванецкий еще только начинал свой путь и ездил за А.Райкиным на свои деньги. И Миша об этом помнит, и видимо, желая сделать мне приятное, завидев меня, часто об этом говорит вслух. При мне начинал М.Задорнов, с которым мы и сейчас приятельствуем, в фильме, сценарий которого мы написали вместе с О.Волиным и который вышел на экраны в 1970 году. 12 наших песенок на разные голоса пела молодая Алла Пугачева. А потом мы с Л.Менакером, по его предложению, написали сценарий фильма «Завещание профессора Доуэля», фильм был снят, правда, не в Африке и не на Кубе, как нам поначалу обещали, а в Сухуми, но все равно это было прекрасно. Приехать в Сухуми в сентябре, в качестве сценариста, поселиться в отдельном номере с видом на все Черное море, это совсем неплохо...
А чуть ранее, в горах, в Домбае, это та самая Карачаево-Черкессия, где сейчас бушуют страсти по выборам их горского маленького Президента, я снимался в фильме В.Михайлова «Пока стоят горы», в роли дублера при трюковых съемках. И там родились такие стихи:
Сегодня мы опять уходим в горы
Инструкторской компанией большой,
Сегодня в кадре – лишь одни дублеры,
А у актеров – снова выходной...
И все ваши красавцы и герои,
Те, с кем мы так похожи со спины,
Сегодня наслаждаются покоем,
Досматривая утренние сны...
«Иван-Иваныч» тоже вместе с нами,
«Иван-Иваныч» – это манекен,
Его несем наверх вперед ногами
И там бросаем кувырком со стен.
А он молчит. Работа – есть работа!
Он – лучший производственник у нас,
Его повесить на Доске почета,
Все говорят, готовится приказ.
Дублерам предстоит сегодня круто,
С отвесной стенки – в трещину слетать,
Дублерам полагается в минуты
Опасности – героев заменять,
А нам это, как правило, несложно,
Нам роль героев просто по плечу,
Тем более что нам неосторожно
Сказал директор: я вдвойне плачу!
И мы в героях ходим не краснея,
Готовы прыгать, бегать и любить.
Какая превосходная идея,
Вот в жизнь ее пошире бы внедрить.
И заменить бы... Пушкина – дублером
В тот роковой неотвратимый день,
И Лермонтова – тоже каскадером,
Чтоб раньше выстрела валился в тень!
Как многих мы б спасли путем замены,
И жили б Архимед и Галилей,
Мы хоронили б просто манекены,
Храня в веках талантливых людей.
И над рекою времени, как птицы,
Парили б Моцарт, Рафаэль и Блок,
Лишь их дублеры, длинной вереницей,
Шагали бы за гробовой порог...
Стоят вокруг сиреневые горы,
Все ярче разгорается рассвет,
Сегодня в кадре лишь одни дублеры,
Героев среди нас сегодня нет.
Герои выйдут завтра на средину
И будут страсти в объектив бросать,
А мы уйдем в зеленую долину
Дублерские у кассы получать...
Правдивы будут сцены и прекрасны,
И будут страсти в них пылать огнем,
А если где покажется опасно,
Вы – свистните, мы снова к вам придем.
И снова победим в поту и мыле,
Заменим в кадре тех, кто знаменит,
Дублеров в наше время – изобилье,
Герои в наше время дефицит!
Фильм по началу должен был называться «Конец сезона»... Для всех, кто бывал в горах или, тем более, «инструктировал» в альплагерях, в самих этих словах «Конец сезона» - есть какой-то особый аромат, своя поэзия... И первые осенние грозы со снегом... И золото склонов... И первые осенние крокусы, белые внизу, сине-лиловые выше и ярко-желтые, как огоньки, – почти по границе зоны вечных снегов... Написанные мною тогда стихи – стали потом песней:
Снова с погодой какие-то фокусы,
Медленный дождь, словно тягостный сон,
Из-под земли рвутся синие крокусы,
Значит и вправду – окончен сезон...
Крокусы хрупкие, нежные, светлые,
Вы, словно письма от тех, кого нет,
Вы, словно песни их недопетые,
Иль на снегу оборвавшийся след.
Кто от друзей и дорог не отрекся,
Кто еще помнит, как вьюга поет,
Я вас прощу, вы не трогайте крокусы,
В каждом из них чья-то память живет.
Чьи-то вершины непокоренные,
Чьи-то несбывшиеся мечты,
Чьи-то невесты, не ставшие женами,
Чьи-то сожженные жизнью мосты.
Снова с погодой какие-то фокусы,
Медленный дождь, слово тягостный сон,
Из-под земли рвутся синие крокусы,
Ты не грусти – будет новый сезон.
Будут вершины в серебряном инее
Выше звезды и прекрасней мечты,
А если что... Так ведь крокусы синие
Самые лучшие в мире цветы!
И еще одни мои стихи, точнее – подтекстовка известной песни тех лет была достаточно популярна среди населения горных долин...
Если в яркий полдень
Вы мрачны, как туча,
Если день весенний
Не волнует вас,
Значит надо, близких
Сборами не муча,
Вытащить рюкзак и взять билеты на Кавказ.
Там вершины, там селения,
Там снега ласкают глаз,
Там хорошее настроение
Не покинет больше вас!
Если вам штурмовки не досталось новой,
Тут рукав оторван, капюшона нет,
Вспомните, что где-то ходит вовсе голый
С нами, в общем, очень схожий
снежный человек.
И улыбка – без сомнения -
тут коснется ваших глаз...
И хорошее настроение
не покинет больше вас!
Если сверху камень стукнул вас по шее,
Если гнев невольно в сердце вам проник,
Вспомните, что камень мог бы быть крупнее,
Их в горах гораздо больше -
вспомните про них.
И улыбка – без сомнения -
тут коснется ваших глаз...
Если вы с уступа в голубые дали
Полетели лихо камни догонять,
Вспомните, что раньше так вы не летали
И уж так, наверное, вам больше не летать..
И улыбка – без сомнения -
тут коснется ваших глаз...
И хорошему настроению
догонять придется вас!
Если вы в Сухуми вдоволь отдохнули,
И теперь вас поезд мчит на всех порах,
Вспомните, что вы-то целым улизнули,
А другие все еще морозятся в горах.
И улыбка – без сомнения -
тут коснется ваших глаз...
И хорошее настроение не покинет больше вас!
«Крокусы» были пару раз напечатаны в разных газетах, были еще альпинистские стихи, была повесть о трагическом восхождении на вершину Хан-Тенгри на Тянь-Шане, это без 5 метров семитысячник, и я был на самом верху, но в результате неблагоприятного стечения обстоятельств в журнале «Нева» тогда не нашлось обещанного места, а потом как-то все прошло...
Конечно, не одни радости приносила гастрольная жизнь писателя-юмориста. И тоска была порой звериная. И от дурного начальства с цензурой. И от подлостей и воровства коллег по перу. И просто так, от перерасхода веселости – на продажу. Сапожник – всегда без сапог. В России, по крайней мере.
В том же солнечном Кисловодске однажды родились такие строчки...
Если белая в стае ворона
Появилась средь черных ворон,
Это значит – кустарник зеленый
Будет кровью ее обагрен
Можешь ты быть и сильным, и смелым,
В спор бессмысленный – не вступай,
Коль родился вороною белой,
Стае черных ты жить не мешай.
Она, – белая! – строй нарушает,
Устоявшийся с давних времен,
И как будто бы напоминает,
Что кому-то не писан закон.
Есть жестокий закон коридорный,
Всем понятный, как след по росе,
Коль ворона, должна ты быть черной,
Просто черной вороной, – как все!
Если голос хороший имеешь,
Иль сложить можешь песню свою,
Не показывай, – пожалеешь,
Непременно свои ж заклюют.
То – подкоп! Сотрясение трона!
Цвет привычный – не надо, не тронь,
Цвет чужой есть запретная зона,
Ты границу не проворонь.
Если белая в стае ворона,
Это значит – жди скоро грозу,
Ведь любить ее нету резона,
Она всем как бельмо на глазу.
Так умей же погибнуть без стона
И не вздумай кого-то винить,
Знай, что каждая в мире ворона
Спит и видит – белою быть!
Бывая в разных уголках страны, я, как и мои коллеги, видел многое своими глазами, что называется, в упор, и эти впечатления часто отливались в строки, не для тогдашней печати...
«БАМ. ОГНИ МАГИСТРАЛИ...»
...Мы были на БАМЕ и все понемногу
Поверили в эту крылатую фразу,
Давно надо было построить дорогу
От склада до склада, от базы до базы.
Чтобы летели как ветер дрезины
От Джинсов – до джинсов,
От «Сони» до «Сони»,
От магазина – до магазина,
Шурша кошельками на перегоне
А если удастся забросить дубленки:
В Космос, к Луне, на Венеру и далее,
Мы соберем остальные силенки
И двинем туда «Огни магистрали».
Пускай прямо к звездам за далью-даль
Летит развеселый наш Фестиваль!
Сегодня, обнаруживая в развалах своих рукописей старые стихи, читая их, я понимаю, что сегодня бы, наверное, написал по-другому... Но я не правлю написанные когда-то строчки. Бог с ними... Так было. Пусть так и будет.
...Эта часть моей биографии была написана лет 10 назад. Но, как я успел заметить, земля все еще крутится, причем делает это совершенно бесплатно...
Советский Союз распался, Памир и Тянь-Шань стали для нас заграницей, Кавказ – «горячей точкой». Но я за эти годы сумел воспользоваться «глотком свободы», с хорошей компанией побывал во Франции, в Париже и Шомоне, затем в Италии, в Риме, Венеции, совершил попытку взойти на Монблан, посетил Непал и город Катманду, повидал Гималаи и покатался на склонах, преподаю в Академии Культуры «Сценарное мастерство», иногда выступаю, работаю в системе шоу-бизнеса, В Москве и в Питере, издал книжку о Хан-Тенгри, с материальной поддержкой моих американских – бывших питерских друзей-альпинистов, сынишка растет, все хорошо, господа! Чего и вам желаю! А еще у меня есть «хрустальная мечта» – съездить в Домбай. Пока – я пишу об этом стихи...
МОЙ ДОМБАЙ
Я глаза закрываю и вижу
Моей юности солнечный край,
Предо мною все выше и выше
Свои стены вздымает Домбай.
Рядом видится Бела-лакая
И бездонное небо над ней,
И бежит Теберда голубая
Через годы всей жизни моей!
Может, вправду, а может, мне снится
Яркий мир тех прекраснейших лет
И друзей загорелые лица,
И лавины сорвавшейся след.
И несутся аккорды гитары,
И горит над Птышами закат,
И плывут звуки песенки старой,
Той, где «лыжи у печки стоят!»
У своих сновидений во власти
Я как птица, парю в облаках,
Я уверен, коль есть в мире счастье,
То оно проживает в горах.
Мы с ним рядом по тропам бродили,
И с природой в суровой борьбе
Мы, конечно же, – счастливы были,
И за это – спасибо судьбе!
Я хочу, друзья, вам искренне признаться:
Твердо верю в то, что горе – не беда.
Меня горы научили улыбаться
И не плакать ни за что и никогда!
Лауреат Всесоюзного и Всероссийских
конкурсов артистов эстрады,
член Союза литераторов России,
инструктор, кандидат в мастера спорта по альпинизму,
покоритель Пика Коммунизма,
высотой в 7495 м. под номером 455,
Ваш искренний друг,
Игорь Виноградский.